Форум » Вопросы и проблемы воспитания детей и подростков » Усыновление – это рулетка. Почему я вернула ребенка в детский дом » Ответить

Усыновление – это рулетка. Почему я вернула ребенка в детский дом

Nikka: Усыновление – это рулетка. Почему я вернула ребенка в детский дом Воровал, убегал из дома, прятал острые предметы, а врачи поставили психопатию Валерия Дикарева 8 ЯНВАРЯ, 2020 Воровал, писался, убегал из дома, врачи поставили диагноз – психопатическое расстройство личности. Анонимная история женщины, которая усыновила троих детей, но одного вернула обратно и считает себя предателем. Можно ли было этого избежать? Она до сих пор задает себе этот вопрос. Священники не советовали брать ребенка, а я спорила с ними У нас родился больной ребенок, и врачи сказали: «Идите домой, ждите, когда умрет». Развитие оставалось на уровне трехмесячного ребенка, он улыбался и узнавал своих, но даже голову не держал. Мы сдавали анализы, ходили в платные и научные организации, я надеялась, что нам что-то скажут и помогут, но нет. Никаких прогнозов, ничего, наоборот: вам лучше не рожать или попробовать родить от другого мужчины. У нас брак венчанный, как можно говорить: «Найдите другого мужчину», бред какой-то. Правда, муж со мной фактически не жил все эти пять лет, я поднимала ребенка одна. Он был в длительных командировках и зарабатывал деньги, дома почти не бывал. Вероятно, ему было тяжело перенести болезнь сына. Когда мы лежали в больнице, я видела, как приходят другие мужья и сопереживают, а он не смог принять эту ситуацию. Любил, но на расстоянии. Он хотел нормального ребенка, с которым будет играть в футбол, разговаривать и хвастаться его успехами. Через пять лет сын умер. У нас не было другого варианта, кроме усыновления, и все само собой пришло к этому. Мы с мужем еще до свадьбы решили, что усыновим кого-то. Мы были студентами, хотели большую семью и думали, что нашей любви, энергии хватит на всех. Муж общительный, эмоциональный, и я такая же, мы были «зажигалки» и любили весь мир. Потом я поняла, что муж не осознавал, на что соглашался, и вообще сам был инфантильным ребенком. Но на тот момент я готова была тянуть все одна. Год я ездила по больницам, вышла на работу, путешествовала, достроила дом и поняла, что в нем не хватает ребенка. Я разговаривала с разными священниками, монахинями, и часто они не рекомендовали усыновлять. Потому что таких детей растить тяжело и возможны возвраты. Ни один не сказал: «Классно, молодец, давай забирай». Наверное, они знают больше несчастных историй, чем мы. Я спорила с ними, говоря, что взять сироту — все равно, что построить храм. Меня это не остановило, хотелось спасти всех и дать всем любовь. Я читала, что не надо усыновлять, если умер свой ребенок. Я с этим не согласна. Сразу, конечно, идти не надо, необходимо выждать время. Это очень тяжело, первое время ты просто воешь, когда у тебя родного отняли, живешь на кладбище. Но все же у меня была пауза длиной в год. И если подойти к этому обдуманно, почему нет? Я не знала, как правильно выбирать — ждала, что екнет сердце Я изначально хотела маленького ребенка, до года. Я его долго на всех ресурсах искала, заходила на сайты, присматривалась, фотографии детей были ужасные тогда, было трудно. Начиталась форумов, где усыновители писали, как у них на детей екало сердце. Я смотрела фото и ждала, что у меня тоже екнет, потому что не знала, как правильно выбирать ребенка. Я его рожала. 9 месяцев ходила и вынашивала, только не ребенка, а осознание того, что скоро заберу его. Сделала одну справку, через какое-то время — вторую, все постепенно. У меня был инстинкт гнездования, я передвинула всю мебель, перестирала все вещи. Я сначала собиралась за одним в Калужскую область и уже даже связалась с директором детского дома. Прихожу с работы, а мне позвонили волонтеры одной организации и сказали, что есть другой мальчик. Раньше детей вбрасывали в чаты и форумы, не было базы, в детских домах тяжело с детьми расставались, волонтеры старались их пристроить на стадии изъятия из семьи. Я зашла на сайт, смотрю — сидит ребенок, обкусанный комарами, в грязной майке, веревка какая-то на шее. И ничего у меня не екнуло. Просто жалость. Это было близко, можно было съездить и посмотреть. Я поехала, поговорила с опекой, пошла в больницу, где он находился. Я взяла его на руки, и мои руки вспомнили то, что они не помнили уже полтора года. Покрутила его, он тыкал мне в нос соской, которая висела на веревке. И я решила его взять, хотя не скажу, что екало. Я очень долго сомневалась. Мои сомнения разрешил папа, которого я долго мучила сомнениями и который в конце концов сказал: «Что ты ко мне пристала с расспросами — ребенок и ребенок». И эта фраза решила все. Через какое-то время мы его забрали и привезли домой. Из документов только справка из роддома, и больше никаких медицинских обследований, кроме общего анализа крови. Первые дни дома меня пугали, потому что малыш бился головой о стену перед сном. Хотя он не так долго был в госучреждении. Я про такое слышала, но смотреть было жутко. А так был обычный ребенок. А через полгода мне позвонили и сказали, что есть мальчик, 4 года, изъят из семьи. Я категорически сказала «нет». Я еще подумала: а вдруг он обидит моего маленького, выстраданного и ненаглядного. А потом укладываю малыша спать и думаю: ну а что такого, места много, вот тут один будет лежать, а тут второй. Я среди ночи позвонила мужу, маме, они быстро согласились и даже обрадовались. Тем более что внешне дети были похожи. Тогда я еще не знала, чем все закончится. Из приюта мне Игоря выдали голым Вот со вторым у меня как раз екнуло, и захотелось его забрать. Я увидела, что это обычный ребенок, маленький, и еще более беззащитный, чем годовалый. Потому что он еще больше осознавал, что никому не нужен. Мне сказали, что до 4 лет Игорь жил в семье, мама просто уехала на заработки, а бабушка не смогла обеспечить и привела за руку в опеку. Впоследствии оказалось, что это неправда. Выяснилось потом, что его уже брали в семью два года назад. Из детского дома. То есть Игорь жил в системе, был усыновлен, потом его вернули, появилась бабушка, которая все же забрала, но потом не справилась и тоже вернула. Поставила в опеке чемодан и две сумки: «Что хотите, то и делайте!» Его переправили в приют. Только потом мне прислали его личное дело, так что я узнала эту историю случайно. Из приюта мне Игоря выдали голым. На нем были майка и трусы с печатью. А у меня в багажнике лежала детская одежда. В моем восприятии 4-летний тогда — очень взрослый ребенок. Я помню, его вывели в этих пронумерованных трусах, которые надо сдать. Холодно, зима, и он раздевается при всех детях, которые в это время завидуют, что его забирают. Больше всех смущалась я, потому что у детей не было понятия об интимности человеческого тела. Младший его принял на ура, ждал нас до ночи, сразу взял Игоря за руку и положил туда игрушку, было ощущение, будто старший всегда с нами жил. Мы гуляли, играли, пели песни все вместе. Кроме сериала «Счастливы вместе», он вообще ничего не знал. Ни названия деревьев, ни дней недели, ни геометрических фигур, ничего. «Что ты делал?» — «Смотрел сериал». Он всегда писался. И застилал это. Я говорила: «Ну смотри, у нас есть машинка, мы можем постирать». Может, боялся наказания. Потом психиатры сказали, что, возможно, он делал назло. Потом стал прятать вещи, воровать в магазине, заставлял это делать и брата, таскал вещи у домашних. Ел конфеты мешками, фантики прятал. Мы с ним говорили, но это все продолжалось. Он выводил всех на эмоции. Игорю хотелось, чтобы маленький кричал, поэтому он его дразнил и щипал. Я очень эмоционально реагировала, потому что это не прекращалось. Даже в его 8-9 лет я могла, укладывая спать, разобрать постель, а она опять мокрая, снова описался и скрыл. А странности нарастали. Игорь стал убегать из дома. Первый раз подумала: ну, бывает, все бегали. Тогда на него случайно наткнулась полиция, которая патрулировала район. Игорь не понимал, что делает, я его спрашивала, зачем, он отвечал, что просто шел. И от этого стало страшно, но я подумала, что справлюсь, что, наверное, он это делает, чтобы я его больше любила. И мысли о возврате тогда не возникло. В 11 лет пошли рисунки про секс, мат. И если я находила снова пошлости в тетради, Игорь кидался в слезы, что это не он. Полное отрицание. Мы ходили к психологам, нейропсихологам и логопедам. Но про трудное поведение я не особо рассказывала, думала: ну фантики, ну рисунки, ну сбежал один раз — это нормально для усыновленного ребенка. Специалисты же говорили, что есть скрытая агрессия. По глазам было видно, что не набегался Мужа на тот момент давно не было. Детей он увидел, приехав примерно через год после усыновления. Я уже мама-мама, меня все устраивает. Он, наверное, не осознавал, что такое жить с детьми и как себя вести. А я не разрешила ему вести себя так, как он хотел. Мне не понравилось, как он с Игорем говорил. Тот ему: «Я ходил на самбо, вот такой прием знаю». А муж в ответ: «Учиться надо, а не кулачками махать». Того задело. И подобные ситуации были постоянно. Меня постоянно цеплял, что я, мол, не мать. Он не зашел в семью, присматриваясь, а стал всех воспитывать. Я поняла, что вдвоем растить детей у нас не получится. После долгой разлуки дети вышли на первое место, и я выбрала их. Через месяц после его приезда мы расстались. Возвращаясь к старшему — фантики и конфеты можно было бы пережить, но то, как он убегал… Второй раз убежал в Египте. Я туда отправила бабушку с детьми, на себя пожалела денег. Они пошли купаться на горки, он повел с собой младшего, бабушка их потеряла и отругала Игоря. И когда они возвращались в номер, он сбежал. Вызывали полицию, искали, а у него случился энергетический подъем. Он приехал домой радостный и возбужденный. У младшего начался логоневроз, он стал заикаться от стресса. Я в это время занималась удочерением третьего ребенка — девочки. Ребята очень просили сестричку, и пока они были в Египте, я написала согласие. Приняли ее все очень хорошо. Но один раз я сказала, что не надо включать телевизор перед ужином, Игорь пошел в комнату, и я увидела, как от злости он взял маленькую и швырнул ее со всей силы на диван через всю комнату. Однажды Игорь пошел выносить мусор и не вернулся. Его искали двое суток, он все это время не спал и не ел. И когда нашли, у него вид был лучше, чем у меня. Он лежал на каких-то досках под платформой и чувствовал себя прекрасно. И та женщина из органов, которая его нашла, удивилась, какой он невменяемый и на небывалом подъеме. Он ушел, потому что ему хорошо. И мне сказали, что он может уйти в любом месте, и когда-нибудь я его просто не найду. По глазам было видно, что не набегался. Была тяга к ножам, к острому, к веревкам, я стала бояться засыпать, когда он дома. Я снова пошла к специалистам. Психиатры поставили Игорю диагноз — психопатическое расстройство личности. То есть человек может быть душка, милашка, а в следующую секунду пойти котенка резать. Три психиатра не могут ошибаться. Я начала думать о возврате. Я пришла в опеку и сказала: помогите-спасите. Они смотрели со своей стороны, не хотели проблем на своем участке. И опека в случаях отказа от одного ребенка изымает всех детей, так они мне объяснили. Нужен серьезный диагноз, чтобы вернуть одного. Поэтому Игоря положили в больницу на обследование. Я уже предполагала, что, скорее всего, его не заберу оттуда. Перед этим он украл деньги, из лагеря привез чужой айфон в трусах, заставлял младшего воровать с ним чупа-чупсы. Но за то время, пока он там был, все отдохнули и готовы были принять и простить его. Я все еще искала выход какой-то. Думала про интернат, а на выходные забирать, но мне сказали, что и в выходные сбежит, потому что у него потребность в этом есть. Женщина, работавшая в больнице, объяснила, что ничего не поменяется и сейчас я просто плачу, а через два года уже начну принимать таблетки от депрессии. В последнем разговоре я сказала, что больше так не смогу Когда я навещала его в больнице, он начинал мне что-то рассказывать, потом закатывался смехом, который переходил в плач. Это было действие препаратов. Он никогда не спрашивал, заберу ли я его. За 4 месяца в больнице он ни разу не спросил про брата и сестру, про дом. Когда я заводила разговор о чем-то, связанном с домом, он безразлично говорил: а-а-а, ну хорошо, ладно, и переводил разговор на себя. Игоря другая жизнь не интересовала, ему было нормально в учреждении, на встречах я чувствовала, что он хочет быстрее распрощаться, ему неинтересно. Я все равно решила, что оставлю как есть. Пришла к лечащему врачу, решительно стала доказывать, что справлюсь и буду лечить. Доктор сказал, что не удивлен, и задал вопрос, а просился ли ребенок домой. Я задумалась и поняла, что Игорь никогда не спрашивал об этом. И поняла, что привязанности ко мне и к семье у него нет. Вспомнила, что и в лагерь так уезжал, то телефон забывая, то зарядку ломая, уехал и забыл. У него отсутствовала привязанность. Психиатры сказали мне, что все его проявления пошли на фоне пубертата. И что случай очень запущенный. Я не могла рисковать младшими, я поверила врачу, мне нужно было выбирать между одним и двумя. Врач попросил не говорить Игорю, что я оставляю его в больнице. И я обещала. Но там везде камеры, медсестры подслушивают. Он, пока лежал в больнице, понял, что все к этому идет. И в последнем разговоре я сказала: «Знаешь, я больше так не смогу. Извини». И все. По моим ощущениям, это был самый мой любимый ребенок. Хотя я всегда говорила, что люблю всех одинаково. Мне было очень тяжело. Я до сих пор считаю свои действия предательством. Это тяжелее, чем хоронить. Все равно думаешь, что не доделал что-то, не додал, это на всю жизнь с тобой. И непонятно, что делать и как предотвратить, потому что все это вылезает в подростковом возрасте. Сейчас он есть в базе, про него сняли ролик и воспитатели говорят, какой это прекрасный ребенок, прямо «возьмите-возьмите». Он там решал задачки, бегал с мячиком, я смотрела и думала: да, вот этому я тебя научила, а это ты умеешь, потому что мы это проходили. И группа здоровья у него стоит хорошая. Но психопатия — это два человека. Пока он заправляет постель, моет посуду, решает примеры в кадре — это один человек. Но есть и другой. Не знаю, как сейчас будет, может быть, новым родителям скажут об этом. Мне не говорили о проблемах. Я мучаюсь чувством вины и не знаю, что делать. Ходила к психологу. Она спросила: «А вы можете что-то с этим сделать, нет? Ну и забудьте об этом». А я все равно по нему скучаю, я действительно его люблю, того, каким он был до побегов. У других детей такого нет. Средний сейчас — обычный хулиганистый мальчишка, живой, добрый, утешит любого малыша. А девочка смешная, говорит плохо, но это ребенок без комплексов, со всеми здоровается, взрослые ее любят за непосредственность. Ни у кого и близко нет того, что было у старшего. Отказы все равно будут. Система помощи на нуле, опека перекладывает бумажки, а в ШПР отговаривают тех, кому это не нужно, но по сути не готовят к трудностям. Все равно надо усыновлять, быть мамой — это счастье. Но это рулетка, и ты никогда не угадаешь, что будет. Обвиняют в возвратах чаще те, кто сам не взял ни одного ребенка. Вот эти фразы «это же не котенок», «о чем думала, когда брала». Я бы предложила таким людям для начала самим усыновить. А тем, у кого есть усыновленные дети, я бы сказала, что им повезло и рада, что они могут спать спокойно. Впервые опубликовано 6 июня 2019 года. https://www.pravmir.ru/usynovlenie-eto-ruletka-pochemu-ya-vernula-rebenka-v-detskij-dom/

Ответов - 12

Nikka: «Мне подсунули бракованного ребенка». Почему родители возвращают его в детский дом И что делать, если он поджигает предметы, мучает котят и ни во что не ставит семью Оксана Головко 18 ИЮНЯ, 2019 «Усыновление – это рулетка» – на «Правмире» вышел монолог женщины, вернувшей в детдом приемного ребенка. Мы радуемся, глядя, сколько детей ушло из сиротских учреждений в замещающие семьи. Но есть и другая статистика – возвратов. Почему люди, решившие стать приемными родителями, затем отказываются от ребенка? «Правмир» попытался разобраться с Аленой Синкевич, координатором проекта «Близкие люди» БФ «Волонтеры в помощь детям-сиротам». Имена в рассказанных историях изменены. Неприятности начинаются не сразу – Алена, почему происходят возвраты принятых в семью детей и можно ли сделать так, чтобы их не было? Алена Синкевич – Ожидания, что возвратов совсем не случится, были наивны. Почему мы ожидаем, что приемные родители вдруг не будут отказываться от приемных в мире, где кровные родители отказываются от кровных детей? Бессмысленно бороться за то, чтобы не было возвратов. Стоит бороться за то, чтобы их было как можно меньше. Когда мы так меняем цель, то мы сразу выходим в профессиональную плоскость и разговор становится более конструктивным. Практика фостерных семей, например, в Америке, возникла не случайно, чтобы была возможность, если ребенок не встраивается в семейную структуру, передать его в другую семью, а не в детское учреждение. И в этом случае люди понимают, что воспитание конкретного ребенка – их работа на несколько лет, а дальше он будет перемещен и это часть ожидаемой программы. Но это не идеальная система, у нее есть серьезные недостатки: ребенок, три-четыре раза перемещенный из одной фостерной семьи в другую, теряет способность привязываться. Тем не менее, эта система практикуется, потому что дает лучший результат, чем система сиротских учреждений. – Как происходят возвраты? – Когда люди берут ребенка в семью, то, как правило, неприятности начинаются не сразу. Сначала – период, когда все стараются друг другу понравиться, затем флер очарования спадает, люди начинают реалистичнее смотреть на ребенка, ребенок начинает понимать, что семья – это и какие-то обязанности. Отношения портятся. Серьезный кризисный момент, когда напряженность отношений выходит наружу и то, что есть сложности, могут увидеть посторонние. Кто-то проходит через кризисы, кому-то не хватает ресурсов. Бывает такой этап, когда ребенку говорят: «Слушай, вот условия, которые ты не должен нарушать. А если их нарушишь, то ты не будешь больше нашим ребенком». Получается некий перенос ответственности, что вроде это не взрослые решили ребенка отдать, у него была возможность остаться и он сам в итоге сделал выбор. Часто эта история сопровождается тем, что ребенку озвучивают большой список того, что он не должен делать и что он должен делать. Ребенок смотрит и думает, что в списке слишком много пунктов и ему ни за что не справиться, значит, и стараться не нужно. Он перестает стараться вообще, а потом в какой-то момент один из этих пунктов нарушается, и это приводит к разрыву отношений. Ребенок укрепляется в мысли, что он никчемный, негодный и что его вернули, потому что он ничего не стоит. – Бывает, люди взяли ребенка, начались первые сложности, не соответствующие их картинке, и они вернули. Бывает, когда ребенок в семье давно, много лет, но начались проблемы, с которыми семья не может справиться. В каких ситуациях чаще возвращают? – Бывают разные истории. Самое сложное – когда родители всю жизнь чувствуют в доме присутствие чужого человека. Но бывает, когда, несмотря на все усилия родителей, ребенок начинает делать что-то асоциальное, например, активно проявляются случаи воровства. Родители оказываются под сильным социальным прессингом: окружающие категорически не одобряют и ребенка, и их как родителей. Порой в таких случаях они говорят: «У меня пропало ощущение, что я могу обеспечить безопасность моему ребенку. Потому что после школы он ходит по улицам с друзьями, я не знаю, что он делает в это время, и в детском доме он будет хотя бы в рамках жесткой дисциплины, которую они могут реализовать, а я нет. В детском доме будет безопаснее». Я видела очень ответственных родителей, которые были на грани возврата именно по этой причине, – они уходили на работу, а когда приходили, они видели у себя дома компанию людей, которых ни за что не предполагали видеть рядом со своей семьей. Угроза возврата возникает, и когда от приемного ребенка исходит угроза для кровных детей. Бывает и такое, что ребенок, который проявлял в предыдущей семье очень тяжелое поведение, при перемещении в другую семью перестает это делать, потому что поведение ребенка – во многом результат взаимодействия с конкретными родителями. – Получается, что ответственность за возвраты полностью лежит на приемных родителях? – Ответственность за возвраты и правда лежит на приемных родителях, но это может быть очень объяснимое решение. Дети бывают с очень тяжелым опытом, с непростым поведением (например, это могут быть попытки поджечь предметы, жестокость к котятам), они иногда вообще не имеют представления о том, что такое любить. Такой ребенок может очень сильно негативно воздействовать на семью, пока учится любви. Но в рамках одной и той же ситуации возврата можно вести себя по-разному. Иногда приемный родитель, возвращая ребенка, готов несколько месяцев ждать, пока ему подберут другую семью, он готов продолжать процесс плавной передачи ребенка, дать родительское напутствие, готов честно сказать, что происходит. Важно еще помнить о том, что родители, которые вернули ребенка, тоже являются жертвами этой истории и сталкиваются с общественным осуждением в тот момент, когда им нужна помощь. А если в семье есть и другие приемные дети, они могут думать: «Этого отдали, а я буду следующий?» То есть и детям в семье нужна помощь. Можно ли найти правильных родителей Григорий и Валентина растили кровного сына, а потом решили взять еще и приемного мальчика с заболеванием позвоночника. Вскоре папа скоропостижно умер, оставив после себя долги. Валентине в состоянии стресса стало казаться, что все неприятности начались именно с того момента, когда они взяли приемного сына. Но ей было тяжело и объективно – надо было выходить на работу, а дома двое детей: один совсем маленький, другой – инвалид. Она боялась, что не справится с двумя. Но она была готова ждать, пока приемному ребенку найдут новую семью. Но и из второй семьи мальчику пришлось уйти: начались серьезные проблемы со здоровьем у мамы. Ребенок, снова минуя детский дом, оказывается в третьей семье. – Будем надеяться, что в ней он будет жить долго, – говорит Алена Синкевич. – Но точно ли так будет, мы не знаем. Нередко бывает, что приходит ребенок в семью после нескольких возвратов и мы сразу говорим ему: «Предыдущие родители все были неправильные, а вот эти правильные, они у тебя навсегда, с ними все будет хорошо». И через некоторое время это заканчивается возвратом. Потом приходит следующая семья, и мы снова говорим: «Те были неправильные, а эти навсегда». Поверит он или нет? Конечно, уже не поверит. Фото: unsplash Если семья берет ребенка под опеку и заранее знает историю его возвратов, очень важно понимать и транслировать: «Мы тебя растим, мы будем за тобой ухаживать, мы будем тебя утешать, когда у тебя неприятности. А про любовь подождем. Может, она будет, может, ее не будет». Надо быть осторожнее с обещаниями ребенку. Тем более, что он и не поверит. Вадим попал в приемную семью в два года, у него было сильнейшее нарушение привязанности, негативный и очень травматичный опыт жизни в кровной семье. Когда ему было пять лет, приемные родители решили вернуть ребенка в детский дом. Мама, отдавая Вадима, сказала, что он все знает про возврат, что она с ним поговорила. На вопрос, что же ему сказала мама, он ответил: «Она сказала, что мы поедем в домик с птичкой, потому что время истекло». В детском доме была клетка с птичкой, и Вадим помнил ее. А маме не хватило сил просто назвать учреждение своим именем. Пришлось рассказать Вадиму, что происходит на самом деле. Сейчас ему десять лет, и он по-прежнему в детском доме. – Часто, возвращая ребенка, приемные родители не говорят ему правды, – говорит Алена Синкевич. – И это очень жестоко. Если у ребенка была сформирована хоть в каком-то объеме привязанность, а родители сказали, что отвозят на время, он может начать хранить верность этим родителям и это для него закрывает возможность дальнейшего поиска семьи. Есть определенные профессиональные правила, как проводить возврат, чтобы, оставаясь очень тяжелым испытанием для ребенка, он был как можно менее разрушительным. – Какая семья могла бы справиться с тяжелыми детьми, у которых полное нарушение привязанности, серьезные поведенческие проблемы? – Это должны быть люди, у которых есть возможность заниматься очень много именно этим ребенком, которые умеют пользоваться помощью профессионалов, и у которых много собственного психологического, эмоционального ресурса и которые знают, как его восстанавливать. Потому что дети с нарушением привязанности и поведения съедают силы и тратят ресурс очень мощно. И если нет умения его поддерживать и специально за этим следить, то это проблема. Бездетные супруги взяли под опеку подростка. Через полгода он вновь оказался в учреждении. – Ребенок нарушает правила семьи, – обосновывали причину возврата родители. – Каждый день в 8 вечера садимся ужинать, зажигаем свечи, а ребенок опаздывает, мы ждем его по 40 минут. Это неуважение к нашим ценностям. – Не всегда ресурсы семьи связаны с количеством детей, – говорит Алена Синкевич. – Например, в семье, где ребенок единственный, по идее, есть ресурс времени, но запросто может случиться так, что супруги привыкли жить по размеренному плану, у них уже устоявшийся уклад жизни, скажем, по вечерам они смотрят кино, в субботу идут на фитнес, а в воскресенье в музей… Появление ребенка может нарушить этот уклад, и родителям порой трудно принять это, если у них совсем нет родительского опыта, понимания, что дети всегда учат жертвовать своим расписанием. «Потому что генетика» – Бывает, что родители, не справляясь, возвращают детей с фетальным алкогольным синдромом. На что надо обратить внимание, если человек собирается взять такого ребенка в семью, чтобы потом не вернуть его? – Что такое фетально-алкогольный синдром? Это не генетическое заболевание, а набор особенностей, который появился в результате алкогольной интоксикации плода во время внутриутробного развития. И мы не всегда знаем, какой из этих признаков будет реализован у конкретного ребенка, а какой не будет. Обычно мы перечисляем: отставание в физическом развитии, задержка в интеллектуальном развитии, нарушение поведения, лицевые особенности, но любой из этих частей может не быть, а могут присутствовать все. Важно, чтобы семья была готова к этому сразу и принимала ребенка таким, какой он есть, понимая, что у него будут определенные ограничения. И семья должна точно просчитать свои ресурсы и осознанно подойти к такому выбору. Если мы говорим о нарушениях поведения, то важно понимать – таким детям бывает трудно принимать самостоятельные решения, брать на себя ответственность за свои поступки. Это означает, что кто-то извне должен устанавливать правила и осуществлять руководство. Такой ребенок мог бы хорошо расти в системе понятных инструкций и указаний. И это надо понимать и в будущем, когда ребенок выбирает жизненный путь. Например, в армии принимают решение за такого человека. Он сможет действовать по инструкции, по алгоритму, но сам вряд ли сможет определить, как поступить в критической ситуации. Так что растить такого ребенка нужно в узком дисциплинарном коридоре, с очень понятными негибкими границами: это всегда можно, а это всегда нельзя. – Мы все время говорим про грамотное сопровождение, а в приемную семью приходят специалисты из комиссии по делам несовершеннолетних или опеки и говорят: «У ребенка проблемы из-за того, что у него лишний вес, а вы вообще плохая мама». Получается, что проблема как бы вот в этой маме, которая пытается помочь, а не в депривации ребенка из-за многих лет жизни в системе. – К счастью не всегда, но да, такое сопровождение тоже бывает, которое не поддерживает ресурс родителей, а наоборот, делает им жизнь сложнее. И это обидно – та структура, которая должна, по идее, давать поддержку, наоборот, выступает против родителей. В тяжелых случаях нужны очень хорошие специалисты, а их много не бывает никогда. Но у нас просто приличных специалистов очень мало. Их только-только начали готовить, а детей уже раздали очень много. – Лет 30 назад считалось, что приемные дети все как один вырастают асоциальными, «потому что генетика». Потом ситуация изменилась, и вокруг стали говорить о том, что генетика – ерунда и все лечится любовью. Как правильно говорить об этом? – Воспитание приемного ребенка – это история всегда с более высокими рисками, чем история про кровного ребенка. Да, генетика работает и в кровных семьях, но ты представляешь себе, с чем имеешь дело, знаешь генетику своей семьи. И с начала жизни ребенка ты закладываешь в него какие-то ценности, он растет в рамках определенных понятий и требований. Когда в семью приходит приемный ребенок, с уже заложенной, совершенно другой системой, он не может быстро принять ту систему ценностей, которая для него не является естественной. С другой стороны, например, ребенок жил в системе с рождения, и у него выработаны навыки выживания в ней, где нет значимого взрослого, где он научился ото всех брать понемногу. Ведь его основная задача, как любого ребенка – выжить, и в той системе, где он был, выживать вот так было наиболее эффективно. Он пришел в семью, где все по-другому, где у детей сформирована привязанность, которая нужна им тоже, чтобы выжить – они знают, что дети выживают рядом с родителями. Получается столкновение двух систем. Поступки приемного ребенка оцениваются по уровню, сформированному в среде безусловной привязанности, и он сразу выглядит предателем, корыстным, неспособным любить, иждивенчески настроенным. На самом деле это столкновение разных моделей выживания. Человек может усвоить новую модель выживания, но для этого он должен быть в спокойном состоянии, а не в стрессе. Должен пройти период адаптации – от года до трех лет. Обнаружился диагноз – но мы же кровного не отдадим – Приемные родители проходят подготовку, а потом некоторые возвращают детей. Получается, что все эти школы – зря? – Нет, конечно, не зря. Они дают представление о том, как и что может происходить. Проблема в том, что ребенок не вывешивает флажок: «У меня идет такой вот процесс, и вы должны вести себя так-то и так-то». Ребенок сам не всегда понимает, что с ним происходит. И точно так же со взрослым. То есть, когда взрослый говорит, что «ребенок нарушает все ценности», он не узнает ситуацию, о которой ему рассказывали в школе приемных родителей. Он не видит своего раздражения и злости. И тут могут помочь профессионалы. У нас в проекте есть одна семья, в которой мальчик приходил с улицы и, не снимая ботинок, проходил в квартиру, повсюду оставляя следы грязи. Родители видели в этом в первую очередь то, что ему безразличны они и их просьбы. Так и было бы, если бы речь шла о кровном ребенке. Но этот – отказник с рождения, десять лет прожил в детском доме, и он очень плохо удерживает в голове разные цели. Когда он приходит с улицы, то просто пока не может выстроить тот алгоритм, который велит ему в дверях снять ботинки. То есть это разговор о ботинках, а не о ценностях. В тот момент, когда родители поняли это, им стало гораздо легче. Проблем осталось много, но по крайней мере ушел пласт тревоги о том, что он родителей не уважает, с ними не считается и ни в грош их не ставит. Фото: unsplash – Отдают ли детей в учреждения из-под родственной опеки? – Очень по-разному. Иногда родственная опека – это лучший вариант, поскольку кровные родственники будут очень терпимо относиться, например, к заболеванию ребенка. А иногда бывает, что при родственной опеке бабушка растит ребенка до пубертата, а потом перестает справляться и отдает его. Это, увы, нередкая история. Для ребенка это шок, ведь рушится его мир – например, он жил в этой квартире до смерти родителей, ходил с первого класса в одну школу и вот его оттуда выдергивают. Хотя к этому моменту он уже получил гораздо больше, чем те дети, которые воспитывались в детском доме, стресс для него очень большой, и часто девиантное поведение ухудшается. – Бывает, что приемные родители пытаются справиться, они ответственные, но в итоге рушится вокруг все: отношения с другими детьми, семья. – К сожалению, такое бывает. Особенно если в семью принимают ребенка с нарушением привязанности. Такие дети не специально, но почти всегда создают большие проблемы в отношениях родителей между собой. Они неосознанно используют тактику разного поведения с одним родителем и с другим. Для такого ребенка важно контролировать все, что происходит. Из-за нарушения привязанности он не может довериться взрослому, не может передать ему ответственность за свою жизнь. У него были такие обстоятельства, которые научили его думать: «Я всегда буду за все отвечать сам, взрослые не умеют отвечать ни за что, и за мою жизнь в том числе». И тогда, для того чтобы контролировать все, проще и важнее родителей сделать не единым блоком. А одно из важных правил усыновления – чтобы родители оставались всегда единым фронтом, действовали сообща. – Если родители взяли ребенка, а у него в подростковом возрасте или раньше всплыл психиатрический диагноз, у них, получается, нет вариантов? Если они вернут его, то больше не смогут быть приемными родителями? – Порой девиантное поведение, нарушение поведения очень похоже бывает на поведение детей с психиатрическим диагнозом, и, к сожалению, для того, чтобы не потерять право быть приемными родителями, очень часто, возвращая ребенка, его перед этим укладывают в психиатрическую больницу, чтобы он получил свой диагноз, и тогда вроде как родители не виноваты, а это просто им дали ребенка, грубо говоря, «бракованного». Бывает и реальный диагноз. Но мы же кровного ребенка, если у него выявят психиатрический диагноз, не отдадим, мы будем действовать иначе. Хотя в таком решении есть логика: люди рассчитывали свой ресурс на ребенка без особых потребностей, а здесь такое. Но ведь и с кровными мы не всегда получаем то, на что рассчитывали. Здесь бы тоже могло помочь грамотное сопровождение и поддержка. https://www.pravmir.ru/mne-podsunuli-brakovannogo-rebenka-pochemu-roditeli-vozvrashhayut-ego-v-detskij-dom/

Ауди: Жуткая история.

Солдат Вселенной11: Сейчас придет мадемуазель Виктория и все объяснит. Что надо было с первого дня пацана пороть посильнее и почаще и тогда никаких псих заболеваний у него бы не случилось.


Nikka: Солдат Вселенной11 пишет: Сейчас придет мадемуазель Виктория и все объяснит. Что надо было с первого дня пацана пороть посильнее и почаще и тогда никаких псих заболеваний у него бы не случилось. а ну она это уже вроде говорила про девочку, которую вырастили нормально и успешно. Тоже порка бы не помешала. Тут как шалости - пороть, псих - пороть, кашку не поел - пороть

Ауди: А действительно, что делать с психопатом? Запереть навсегда в психушку и кормить лекарствами? Страшно даже подумать.

Ina: Nikka пишет: Воровал, убегал из дома, прятал острые предметы, а врачи поставили психопатию С родными детьми такого типа не случается? Лол. Рождение ребёнка - это вообще рулетка, нет никаких гарантий, что всё пойдёт так, как тебе захочется

Ауди: Ina пишет: С родными детьми такого типа не случается? Лол. Рождение ребёнка - это вообще рулетка, нет никаких гарантий, что всё пойдёт так, как тебе захочется Это понятно. Но родной ребенок - собственный крест, а приемный - чужой. Тащить не обязан.

Ina: Ауди пишет: Тащить не обязан. А зачем тогда брать?

Ауди: Неправильно выразилась. Тащить обязан, но морально тяжелее.

Виктория: Солдат Вселенной11 пишет: Сейчас придет мадемуазель Виктория и все объяснит. Что надо было с первого дня пацана пороть посильнее и почаще и тогда никаких псих заболеваний у него бы не случилось. Ага, счас прибежала. Не понимаю людей, которые берут из дет. дома детей с заболеваниями, а потом - разочаровываются.

Солдат Вселенной11: Ауди пишет: А действительно, что делать с психопатом? Запереть навсегда в психушку и кормить лекарствами? Страшно даже подумать. Сложный вопрос. Настолько сложный, что даже думать над ним действительно страшно. Так же, как вопрос, что делать со своим собственным в таком случае. Особенно, если психопатия проявляется в агрессивной форме. Осудить, конечно, легче всего, но в жизни мало кто из нас с этим сталкивался реально. Виктория пишет: Не понимаю людей, которые берут из дет. дома детей с заболеваниями, а потом - разочаровываются. Насколько я понял из текста, вначале о псих заболевании ничего не говорилось и речь не шла. Псих заболевания, кроме аутизма (хотя его сейчас и не относят к заболеванию, а считают особым псих состоянием) не проявляются в раннем детском возрасте. Есть и ряд генетических заболеваний, которые во взрослости только дают о себе знать. Вот если бы в тексте было написано, что женщина взяла из детдома ребенка, к примеру, без ног, а потом бы для нее стало бы неожиданным открытием, что он не может бегать в магазины и помогать ей с уборкой по дому, то да, реплика твоя была бы совершенно по делу. А так... Шизофрения может проявиться у ребенка к подростковому возрасту, даже если родители были здоровы. Болела какая-то прабабка, о которой знать никто не знал и привет - ребенку передалось. Рулетка, как правильно сказала Ina. Со своим может в равной степени случиться. Меня больше удивляют люди, которые берут ребенка из детдома, искренне считая, что они получают готовую куклу, которая просто по определению, не имеет права болеть, иметь свой характер, обязана быть послушной до роботизма, не капризничать, при этом - быть беспрекословным помощником новым родителям, отлично учиться, не иметь никаких обид за порки, и ещё, ещё и ещё много чего. Желательно, разумеется, чтобы ребенок был красивеньким. И ещё обязан быть безумно благодарным всю жизнь, что его взяли "в семью". При всем этом сами эти люди не желают даже иметь хлопот с пеленками, памперсами и ночными вставаниями с грудничком. И потом они, если не оправдывается хоть что то из их требований, приходят в магазин детдом и капризно заявляют: "Этот товар ребенок бракованный, заберите обратно!" Не слишком ли много желаний при минимуме вложений? Если деликатно выразиться, это называется - хотеть иметь рыбное меню и качественный секс одновременно. Надеюсь, все поняли, что я имею в виду.

Nikka: Солдат Вселенной11 пишет: Меня больше удивляют люди, которые берут ребенка из детдома, искренне считая, что они получают готовую куклу, которая просто по определению, не имеет права болеть, иметь свой характер, обязана быть послушной до роботизма, не капризничать, при этом - быть беспрекословным помощником новым родителям, отлично учиться, не иметь никаких обид за порки, и ещё, ещё и ещё много чего. ну таких и родных не бывает)



полная версия страницы