Форум » Антология лучших рассказов, размещенных на форуме » louisxiv. Посмотри мне в глаза, Игорь » Ответить
louisxiv. Посмотри мне в глаза, Игорь
Forum: Посмотри мне в глаза, Игорь - Наталья! Идите! Да-да, сюда! Полюбуйтесь! Вот кто нам ящики жжет. - А?! Не ты?.. - Что? Сами разберетесь? Ну, уж нет, соседка! Я долго терпела. В засаде сидела. В глазок смотрела. Вот! Спички. Раз! Газета подожжена. Тлеет еще. Два!.. - Да, край. Гарик ваш меня увидел и давай тушить. Тока баб-Зину не проведешь. Так, Наталья. Или полиция. Или через полчаса верну его вам. Мальчишке рука твердая нужна. А вы... Гламурный фотограф!.. - А ты стой, малявка! Куддда?! Не сбежишь. И не мамкай! Вишь, взрослые говорят. Ревешь? Так и поздно уже, и рано. Почему? Узнаешь щас. - Наталья, я жду! Мне еще борщ варить. Вася скоро со смены придет. - Зинаида Ивановна! Я думаю что мы... Сами разберемся. И, вы правы, сегодня он получит... "твердую руку". Пойдем, Игорь. Обернувшись: - Можете не волноваться, он БУДЕТ наказан. - Мам, ты что?! Куда?! Как?! - Пошли! Дома поговорим... Не глядя, оборачивается. Идет в сторону квартиры. - Наталья, вы уверены? Чей-то нет у меня доверия к вам. Уж звиняйте, соседка, за прямки. Мы люди простые. Нас драли. И мы дерем. Зато вон Митька мой - слова не услышишь. - Я уверена. Голос звучит резко, железно просто. Сама удивляюсь, куда подевалась природная мягкость... - Игорь провинился. Он будет строго наказан. Но это сделаю я и никто другой. Если не верите, можете вызывать полицию. Ваше право. И снова отвернулась, давая понять, что разговор окончен. - Ну, мам!!! Я же ничего! Я все обьясню. Тетя Зина не слушает. Ты послушай! - Ну, глядите, соседка. Пущай так, ладно. Вечерком с Васькой зайдем. Посмотрим, звать ли полицию. Мама молча открыла дверь и вошла в квартиру. Так же молча сняла туфли и плащ. Ничего не говоря, прошла в комнату. Такой маму Гарик еще никогда не видел. Холодной. Отчужденной. Как будто его, Гарика, и нет вовсе. - Мама! Не я это. Горело уже. Я потушить хотел. Тетя Зина не поняла. Налетела! Идет за ней по пятам. Наталкивается на закрытую перед носом дверь в спальню. - Ну что ты молчишь? Ну, послушай! Ответа нет. Дверь открывается. Мама идет в ванную, кухню. Занимается своими делами. Мальчишка ходит по пятам. Канючит. Наконец она останавливается. Так резко, что Гарик почти врезается в нее. - Не ты, значит? - мамин взгляд сейчас тяжелый, пристальный, кажется, просвечивает насквозь. - Мы договаривались, что ты не будешь мне врать, помнишь? Посмотри мне в глаза, Игорь. Посмотри и скажи еще раз, что это не ты. - Я не... Не... - он смотрит в пол. Мнется. Поднимает глаза. Смотрит. Утыкается в пол. Дрожит. На глазах выступают слезы. Шепчет чуть слышно: - Я это! Я! Шутка. Дурацкая. Глупая! - Дурацкая... Мама грустно кивает головой, как будто ничего нового для себя она не услышала. Собственно, так и есть. - Но ты же понимаешь, что дело не в этом. И даже не в том, что тетя Зина вызовет теперь полицию и мне придется заплатить за испорченные ящики. Ты же понимаешь, что, соврав мне, ты потерял мое доверие. И уважение. Я относилась к тебе, Гарик, как к взрослому. Как к человеку, чьему слову можно верить, а теперь... - Я испугался. Она меня за ухо так! И кричит. Я думал, обойдется. Я не хотел тебя расстраивать. Думал просто так больше не делать. А сейчас... Чтобы не наказывали. Я боялся! Он плачет. Пытается взять ее руку. - Что ты говоришь?! Мама!!! Я не думал, что так! Я не врал тебе! Только сегодня. Я так испугался! Не знаю, что вдруг. Я так тебя люблю! Отходит, так и не поймав руку. Уже не кричит. Только весь сжался. И опять шепотом, для себя: - Доверие... Уважение... Как стыдно! Резко поворачивается. Смотрит в упор. - Я и тебя потерял, мама? Сникает. Отходит. - Так мне и надо. Эх... Срывается с места. Бежит. Хлопает дверь его комнаты. Она подходит. Там только глухие рыдания. Отходит. Грохот. Дверь врезается в стену. Он вцепляется в нее. Утыкается в грудь. Кричит. - Мама! Нееет! Я виноват! Накажи! Как хочешь! Рыдания сдавливают горло. Он сползает вниз. Сиплый шепот. - Накажи! Я виноват! Только не молчи! И не говори так! - Знаешь... Пожалуй, баба Зина права и я с тобой слишком уж мягко... И это наводит меня на другую мысль... Дай мне свой ремень. - Что? Ремень? Вот! Держи! Все, что хочешь! Только не так! Не надо так! - Гарик... Теперь в маминых глазах мелькнула растерянность. И даже голос чуть дрогнул. - Постой... Пойдем-ка в комнату. Садись. Она хлопает рукой по кровати рядом с собой. Садится. Вздыхает. Плачет. - Ты мне вот что скажи. Ты о чем вообще думал, когда ящики поджигал? И что значит больше не делать? Значит, это не в первый раз уже. Да? - С мальчишками поспорили. Кто решится. Кто смелый. Три раза. Ну вот я и... Ни о чем я не думал... Да... Это уже третий. Последний. - Понятно... Мама немного помолчала. Продолжила очень тихо, глядя мальчишке прямо в заплаканные глаза: - Ты сказал, что потерял меня. Это не так. Ты не можешь потерять меня, сынок, как и я не могу перестать тебя любить. Ведь любят ни за что-то. Не за твои поступки, хорошие они или плохие. Но ты ведь должен понимать сынок, что за свои поступки каждый должен отвечать? Все мы чего-то боимся. Но это не должно стать причиной для сделки с собственной совестью. - Я думал... Ничего не случится. Газеты всего лишь. Убрать потом там все. Рассказать тебе потом. Что я смелый. Не побоялся. А видишь... Испугался! И вообще вон как вышло. Там дорого, да?... Соврал! Тебе соврал! А ведь я никогда! Честно!.. Да. Я виноват. Очень. Я должен ответить. Только... Ты же не перестанешь меня любить? Да? - Не перестану. Никогда не перестану. Мама смотрит серьезно. - Ты знаешь, я никогда раньше не наказывала тебя ремнем... Но ты раньше никогда и не давал мне такого повода... Он вскидывается. Глаза широко распахнуты. Смотрит на ремень, который лежит тут же, на кровати. - Ремнем? Это больно. Очень! И стыдно! Опять плачет. Встряхивается. Встает. - Да. Не давал. И не дам. А тут... Расстегнута пуговица. Вжикнула молния. Джинсы спущены до колен. Трусы он спустить не в силах. Как и поднять на нее глаза. Но стоит молча и прямо. - Гарик, трусы тоже. Я не смотрю. И ложись на диван. Он молчит. Поворачивается. Спускает трусы. Ложится. Голова уткнута в скрещенные руки. Ноги вместе. Вытянут в струнку. Жалко мальчишку, просто до слез жалко! Но отступать уже некуда. Да, я хочу верить, что оступившись единожды, ты больше так не сделаешь, милый мой дорогой мальчик! Но сегодня придется заплатить за ошибку. Именно так. Больно и стыдно… Ну как вот ударить по такому? Наверное, по себе было бы легче... Но Гарик должен знать, что есть рамки. За которые нельзя заходить. Пора уже отличать шалости от опасных шалостей. Так что... глубокий вздох и никакой жалости. Сейчас никакой. Только тихое и, как ни накручивай себя, сочувственное: - Готов? Он сжимается. Вытягивается еще больше. - Да, - глухо звучит из-под рук. Краем сознания отмечаю, как дрожит вытянутое передо мной тельце, как сжались ягодички в ожидании боли и от неизвестности. Нечего тянуть. Никому от этого не легче... Начнем! Замах. Всего в полсилы, но и этого более чем достаточно для того, кого не пороли ни разу в жизни. Первый кусачий удар поперек обеих ягодиц. Еще белая попа вздрагивает. По телу пробегает судорога. Ключицы заостряются. - Мгммм. Ступни вытягиваются. И тут же замирают. И почти сразу прилетает второй удар. Очень хочется сейчас погладить, хотя бы просто прикоснуться ободряюще... Но нет! Наказание должно быть наказанием. Так что пока нет... - Мммммххххммммыыыы Ноги взлетают в стремлении прижаться к попе. Белеют пальцы сжатых в замок рук. Но тут же он снова вытягивается. Больно, маленький... Я знаю, что больно... Я жду. Даю мальчишке время справится с болью. Зато после этого мы с тобой закроем эту тему. Раз и навсегда! Как будто в такт моим мыслям третий удар получается сильнее двух предыдущих. Отпечаток ремня выделяется на белой коже красным пятном. Ноги все-таки прижимаются к попе. Одна опускается быстро, другая задерживается. Голова то влево, то вправо. Глаза зажмурены. Губы сжаты. - Ыыыыыыыыыыыммммммм! Замок распадается. Скрюченные пальцы впиваются в покрывало. Он отвернулся. Вытянулся. Терпит...Терпит изо всех сил. Какой же все-таки молодец ее мальчик! Ну разве может с ним сравниться бабы- Зинин Митька! Пусть он трижды рот боится открыть! Нет, ей не нужно, чтобы Гарик стал таким же, забитым, запуганным... Она хочет видеть в нем человека. Со своим мнением, с чувством собственного достоинства, наконец. Но и слово "ответственность" для которого не пустой звук! Мысли мыслями, а рука как будто сама по себе поднимается, опускается и поднимается снова, оставляя на крутящейся попе все новые и новые отметки. Он блестит. От пота. Который уже собирается в ложбинке позвоночника и темнит кончики его русых вихров. Он вытягивается и сжимается. Стучит судорожно сжатыми кулаками о диван. Вертит головой. Уже красная попа дергается, ноги сучат по дивану. - Ууййййййй! - Гмгммммыыы! - Оооххххмхмммм! Руки метнулись к попе. Он свернулся на бок, попой к стене. Сжался в комок. Из зажмуренных глаз брызнули слезы. - Аааааааййййй! Больн... Слово теряется в уткнутом в диван лице, охваченном кольцом рук. Он ложится. Но уже не лежит напряженной струной. Извивается. Дрожит. Выгибается. - Ууууййййй! - Ааааайййй! Останавливаюсь на какое-то время, давая мальчишке хотя бы отдышаться. - Половина, Гарик. Еще 15. Рука все-таки опускается на плечо и легонько поглаживает. Сейчас прикосновение скажет куда больше слов. Например, то, что я люблю его. И тогда, когда он ошибается, и сейчас, когда сама же делаю ему так больно. От прикосновения он вздрагивает. Ее рука исчезает в его руках. Ладонь чувствует мокрую горячую щеку. Он отпускает. Поворачивает голову. Смотрит. Не мигая. При цифре 15 зажмуривается. Прячет лицо в ладонях. Утыкается в руки и диван. Всхлипывает. Снова вытягивается. Но сил уже нет. Он вертится с боку на бок, прижимает к попе то ноги, то руки. Рыдает так, что плечи подбрасывает не хуже попы под безжалостно полосующим ремнем. - Аааааййййй! - Уууууйййй! - Не надо! Пронзительно. Отчаянно. - Уйссссс! - Аахххрррр! - Хватит! Как удар молотком. - Мгммммыыыыыыыыы! Невозможно. Невозможно это выдержать! Кажется, она ударяет еще раз по инерции, а потом ремень летит в сторону с такой силой, что сбивает что-то со стола. - Гарик! Сыночек... Маленький мой! Родной мой! Опускаюсь на колени рядом с диваном и обхватываю его сверху, прижимаю к себе, покрывая поцелуями макушку. И даже не замечая, как слезы уже катятся по собственным щекам. Он замирает. Дергается в беззвучном, бессильном уже плаче. Прижимает под собой к груди ее руки. - Мама! Как больно! Сжимается. Возится, вырываясь. Поворачивается. Грудь судорожно вздымается. Костяшки пальцев вдавливаются в глаза, стараясь остановить неудержимые слезы. - Еще, да?! Не 15?! - Все, Гарик, все... Не 15... Не будет больше. Никогда не будет. Мальчик мой, дорогой мой... Прости меня! - Мама! Любимая! Не буду! Не буду так! Не хотел! Не думал! Мы просто играли! Прости меня! Пожалуйста! Верь мне! - Я знаю, знаю, солнышко мое... Знаю, что не будешь... Перебираюсь на кровать и затягиваю плачущего мальчишку себе не колени. Большой какой... скоро помещаться перестанет... - Простила, давно уже простила... Ну все, мой родной, не плачь... Я тебе верю и... Я горжусь тобой! А свободная рука тем временем гладит успокаивающе по спине, по волосам, по вздрагивающим плечам. - Ты у меня умный, добрый, замечательный мальчик. Ты просто ошибся и я... Я тоже ошиблась. Ведь ты же не Митька, ты все можешь понять и на словах, правда? - Ты?! Он было прижался, как давно уже стеснялся. Но тут отстранился. Снова прижался. - Могу! - Да, Гарик, я. Взрослые тоже ошибаются... Я обещаю тебе, что больше НИКОГДА не стану тебя бить. Прости меня, родной мой! Он неловко повернулся. - Уйсссс! Но... я... я... Тетя Зина сказала... Но я... Так надо! Было... Ты правильно сделала, мама! Прости меня! Только... Не надо больше. Так не надо. Ты скажи. Если что. Я пойму. Все-все. Все сделаю. Его руки обвились вокруг ее плеч. Сухие, воспаленные губы царапнули щеку. - Я люблю тебя, мама! И ты меня. Я знаю! - Больно тебе, да? Мальчик мой... Игореша... Прижать его к себе крепко-крепко! Ощутить щекой мокрую до сих пор щеку. Рукой перебирать волосы, потом целовать порывисто глаза, щеки, нос. - Конечно, люблю! Как же иначе. Маленький мой... Единственный... Очень больно было? - Терпимо! Он вдруг улыбнулся. - Как заработал! Легко, ласково оттолкнулся. Встал. Нагнулся. - Уййййссс! Замер. Потянул штаны. Вдруг поднял голову. Ища взгляд. - Можно? - Ну-ну, герой! Терпимо... Слегка прошлась рукой по голове, взъерошив волосы. - Все, конечно, в жизни нужно испытать. Но давай больше не будем! Ну что ты спрашиваешь, конечно, можно! Надо только намазать, Гарик... А то синяки останутся. Погоди, я сейчас... Мои слова прервал резкий звонок в дверь. Кого еще принесло? - Тетя Зина! Мальчишка покраснел. Узкие джинсы дрожащими руками натянуть то еще дело. А когда попа болит! - Думаю, что да... Мама вдруг опять резко посерьезнела. - Одевайся спокойно и никуда не выходи. - Дддаа. Он вдруг стал заикаться. Подтянул трусы. Так и не справившись с джинсами, повалился на диван. Зашипел, плюхнувшись попой. Рывком накинул на себя покрывало. Сжался в комок. Голову спрятал под подушку. Мама вышла и прикрыла за собой дверь. Несколькими мгновениями позже прихожая наполнилась голосами. Резким, почти крикливым - тети-Зининым. И тихим - маминым. Слышно было не все, однако, даже через закрытую дверь - такие непривычные в мамином голосе металлические нотки. Тетя Зина что-то доказывала и, кажется, очень хотела войти. Это не удалось. Мама сказала что-то такое, после чего на минуту воцарилась тишина. И в этой тишине особенно отчетливо прозвучала последняя ее фраза: - И если вы еще хоть раз посмеете пальцем к нему притронуться, вы об этом пожалеете. Это я вам обещаю! И сразу же звук захлопнувшейся двери. Когда она вернулась, он выглянул из убежища. Смотрел глазами-блюдцами. - Онннии ушли? Они ннне придут? Что ттты им сказала? - Нет, конечно. Что им тут делать? Что сказала? Правду сказала. Что все свои дела мы решаем между собой, а их это не касается. Успокойся, малыш! Ты же не решил, что я позволю ей "проверить" результат нашего разговора? Он откинул покрывало. Скривился от боли. - А ты ннне позволишь? А если оннна... вызовет? - Не вызовет. Мне тоже есть, что припомнить ее Митьке... А даже если бы и вызвала... Я никому не позволю тебя унизить! Мамин голос взлетел почти до потолка и тут же опустился почти в мягкий шепот: - Давай-ка, Гарик, намазать надо... Глаза захлопнулись. И открылись уже с искорками. Он плюхнулся на пузо. Без стеснения спустил трусы. Когда рука с холодной мазью коснулась попы, другую вдруг сжала его ладонь. - Мама! Спасибо! Прости! Я думал... Ты их пустишь! Я снова... ошибся. - Ну что ты, что ты... Давай-ка вот что… Зажжем нашу "сочинятельную свечку", а? Давно не зажигали... "Сочинятельной" называлась старая мамина свечка, которая при горении давала тонкий аромат розовых лепестков. Она была толстая и круглая и не прогорала уже много-много лет. Когда Гарик был маленький, он очень любил забраться маме на коленки, зажечь свечку, именно эту, и сочинять разные истории. С мамой вместе... Или просто поговорить. Рассказать что-то, чего при электрическом свете ни за что не скажешь. Правда… Давно не зажигали... - Давай! Он обнял ее. Повалил на диван. Облапил руками и ногами. Уткнулся в грудь. - Ох, ты, мой хороший... Она тихо засмеялась, обнимая. - Скоро вот вырастешь, и не обнять тебя будет... Скажешь - телячьи нежности!.. Ну, иди ко мне... И опять гладить по голове, спине, рукам. Шептать на ушко, чуть отодвинув волосы. Какой он у нее молодец, ее любимое солнышко, малыш и котенок. Давно уже не говорила ему столько нежностей. Парень все-таки не в детском садике... Но сегодня можно. И нужно! - Историю! Рассказывай! - потребовал он. На "телячьи нежности" ответил накинутым на двоих покрывалом. И еще плотнее прижался. Положил ее руку на свою попу. Легко провел. Как делал в раннем детстве. Гладить! Утром, проснувшись на перебуровленном диване, он не помнил ни строчки. Только то, что ему было тепло и спокойно. Потому что быть рядом с мамой, знать, что она тебя любит, от всех врагов защитит, за вину накажет, конечно, но в горе пожалеет, ему было уже довольно. А тут из кухни донеслось... - Проснулся, котенок? Вставай, солнышко! В кино идем сегодня. Забыл, малыш? День вчерашний остался в прошлом. День сегодняшний обещал быть счастливым.
Ответов - 8
Иринка: Рассказов о порке не люблю. Но в этом есть: реальный проступок, наказание, прощение и защита. И ребенок пострадал заслуженно, но милосердно.
Kokotte: Иринка пишет: Рассказов о порке не люблю. Иринка ,зачем же Вы их читаете?странно))) Или читаете, чтобы потом написать гадости авторам?
Иринка: Kokotte пишет: Иринка ,зачем же Вы их читаете?странно))) Или читаете, чтобы потом написать гадости авторам? А затем и читаю. И малограмотные тексты оцениваю. А то авторы берутся фантазировать о воспитании детей, а сами русского языка не знают, и заслуживают не похвалы, а ремня.
Kokotte: Иринка, злая Вы. Нельзя так.
Виктория: Kokotte , а ваше мнение о рассказе louisxiv? - Знаю, что он (автор) заходит периодически и просматривает комменты к своим творениям. Так что было бы интересно и ваше мнение.
Kokotte: Виктория пишет: ваше мнение о рассказе louisxiv? Я ещё не дочитала рассказ. Но начало понравилось. Автору респект, хотя бы потому, что прежде чем писать, автор хоть немного изучил то, о чем пишет. То есть географические и исторические сведения, данные.
Jeka: Весь рассказ диссонирует. Во-первых, это не мамино дело пороть сына. Кстати, а сколько этому Гарику лет? Во-вторых, мама так отделала любимого сыночка, что и папа бы так не отделал, и при этом, море "индийских" страданий и раскаяний, - о, сын мой! О, мамочка моя! Выпорола ты меня, как сидорову козу. О нет, любимый мой! Поверь, и прости! Ну? Что это такое? Вы добавьте, как нибудь, в манную кашу ложку соли и ложку сахара, и попробуйте. И если вас не стошнит, то готов признать рассказ правдоподобным.
louisxiv: Спасибо за прочтение. И за мнение. Есть люди, которым текст нравится. И у Вас, и у них неотъемлемо право на свой взгляд. Если возникнет желание и будет возможность ознакомиться с другими текстами, автору было бы интересно Ваше мнение о них.
полная версия страницы