Форум » Антология лучших рассказов, размещенных на форуме » louisxiv. Алгоритм Ненависти или Любви » Ответить
louisxiv. Алгоритм Ненависти или Любви
Forum: Алгоритм Ненависти или Любви I. Пятерка от Зои Петровны, или Светка загадочно улыбнулась Владик шел домой из школы, напевая. Сегодня была последняя контрольная. Он уверен, что получит пятерку. А это значит - за четверть. Не слышать нотаций мамы, что опять у него хоть и редкая, но тройка. Удивительно! Он все-все знает. И до ответит, и после. Но вот чистый лист и ограниченное время ввергают его в панику. Учителя - большинство - делают на экзаменах скидку. Только не Зоя Петровна! Оттого любимые алгебра с геометрией ему порой ненавистны. Эта старушенция и себя загнала в рамки алгоритмов, и от других требует точности во всем до миллионной доли после запятой. А тут еще отчим… Два года как появился. Сначала ничего. Теперь же то и дело на твердую руку намекает. “Драть его надо, Анюта! Поздно будет! Точно тебе говорю!” Брррр… Усатый, неряшливый, то и дело пьяный. И что только мама в нем нашла... И ведь прислушивается! Сопротивляется пока. Но... Ладно! Что о грустном… Гуляем сегодня! В лифт он залетел на счастливых крыльях. А там... - Привет, Головин! Ты че списать не дал? Жалко тебе? Светка Жлобнова. Та еще оторва! Но папа... Банкир. Владелец магазинов, заправок, салонов красоты. Да, красоты Светке не занимать. Как и денег. И напора. Владик всем помогает. Всегда. Если есть шанс. Светка, однако, за человека его не держит. Обязан он ей, видите ли! Нуууу... Да. Да! Предложила как-то денег за пару сочинений. Книг-то она, видать, в руках отродясь не держала. Разве что “50 оттенков серого”... Да и то, грош сомнений, для понта. Модно! Лакшери-комплект. С карманной собачкой, что отдает водителю перед школой, целуя во влажный нос под кокетливым бантиком в стразах. С вишневым S600 кабриолет, в котором тот водитель ее возит. А Владику так хотелось тогда джинсы! Смотрят ведь одноклассники, особенно на дискотеках. Чуть не пальцем показывают. А уж Светка - чтоб ее! - не преминет сказать, от чего бежать хочется сломя голову. Шовчик экстравагантный, завлекательный. Рук кутюр! А-ха-ха! Сама бы надела. Если б не мамка Владькина брюки ему ночью строчила… Рубашка... Хм! В тренде поло сейчас, конечно. Тут, вижу, Lacoste отдыхает. Но Головин и в винтаже хоть куда! Удивляюсь! И чего девки нос воротят… Теперь она считала его должником. И по математике тоже. А то в гроб сойдешь - не расплатишься. Сумму-то он ей назвал. Аж 15 тысяч! При том, что у самого в кармане больше 300 рублей и не припомнить когда водилось. Маме, правда, пришлось врать. Боясь, что выдаст румянец стыда, объяснил: Светка, мол, штаны подарила. Прокатило. Кто ж не знает, сколько денег у папы Жлобновой, да и мама всегда и все понимает… Потом он отрабатывал. Трудолюбиво и честно. Рисковал. Страшился попасться. Но не отказывал. А сегодня нашла вот коса на камень. Хватит! Да и как перекинуть ответы, если Зойка-алгоритм так и зырит? Уж ей ли не знать про его альтруизм к одноклассникам... Да, в оценках его математик была неизменно строга. Порой, может, и чрезмерно. Но пусть и нехотя, уткнувшись глазами в пол, кусая обидчиво губы, чтобы не прослезиться после редкой очередной тройки, в душе он принимал ее справедливость. Кому Природой или Богом так много в голову вложено, с того не менее много и спрошено. Тем более Зоя Петровна при всей экзаменаторской строгости свою гордость умным и добрым учеником ни от кого не скрывала. - Ну, Головин? Молчалина строишь? Бабки брал? Брал! Отработать обещал? Обещал! И? - Света! Я больше делать за тебя не буду. Те деньги я давно отработал. С лихвой! Помочь, объяснить - да. Давать готовое - нет! Светка буянить не стала. Поджала губы. Улыбнулась. - Так, значит, Владик? Как знаешь. За “объяснить” - спасибо! А деньги... Отработал, говоришь... Ничего, я внакладе не останусь. Бывай, ботаник! II. Чего не было в лифте, или Ад после прогулки Владик отпросился у отчима погулять. Тот результатом учебы доволен. Сказал только, что, мол, вишь - пригрозил ремешком, вот и эффект. Отпустил с миром. - Чтобы не позже девяти дома! Зловредную отчима черствость мальчик привычно уже и на радостях к тому же проглотил. Поспешил в парк. Так давно на велике не катался! Вернулся даже раньше срока. Чтобы не испортили настроения. В квартире - голоса. Громкие. Отчим. Какая-то женщина. Светка? Сердце нехорошо трепыхнулось. Мама только поздно вечером со смены в больнице вернется… - Явился гаденыш! А ну пшел сюда, тварь! Голос Павла Сергеевича грохотал луженым железом. Едва Владик куртку сбросить успел, отчим выскочил в прихожую. Скрутил ухо, согнул, как тростинку. Заломив руку за спину, потащил. Втолкнул в гостиную. Там Светка. В слезах и разводах помады. Ревет белугой. А сама на Владика посматривает. И говорит! - Он! Меня! В лифте! Мам-мочки! Сказать стыдно! Вон, колготки порвал… Еле вырвалась! Дальше Владик не слышал. Только смотрел онемело. Как Светка машет руками. Как бегает, разевая рот и тряся бриллиантами на синем бархате платья, ее, видимо, мама. Как поддатый уже отчим пучит налитые кровью глаза. Тащит на середину комнаты массивное кресло. Замахивается... - А?! Боль от размашистой пощечины зазвенела в ухе. - Что? Я... Ничего! Неправда! Нет! В лицо снова плеснуло болью. С другой стороны. Он аж пошатнулся. - Заткнись! Сволочь! Молчать! Раздевайся! Отчим дергал с себя широкий, с заклепками и узорчатой медной пряжкой ремень. - З-з-зачем? З-з-за что? Светка сидела на диване, поджав ноги. Мать ее обнимала и утешала. А та сверлила глазами застывшего Владика и беснующегося отчима. Мальчишку рванули - полетели пуговицы рубашки. - Догола! Сучонок! Мигом! И вновь оплеуха. Еще. Еще. Губа распухла, из носа потекла теплая струйка. На автомате Владик скинул рубашку, расстегнул джинсы. Не понимая, увидел на белой футболке алые капли. Кровь, моя кровь, - мелькнула мысль на задворках. Нагнулся, стягивая штаны. Треснуло по шее. Мальчишка свалился на четвереньки. Ухватили за шиворот, рывком подтащили к креслу. Врезавшийся в попу острый носок жесткой туфли загнал под сиденье. Стиснуло ребра, руки: не шевельнуться, не вырваться. С треском сорвали до пола красные боксеры. Теперь он был весь на виду. Позорно развернут голой попой прямо к Светке и ее мамаше. - Ой! Вы только не сильно, Павел Сергеевич, - пропищала Светка. А в голосе - неприкрытое торжество. Спине стало тяжело. Это отчим плюхнулся в кресло. И тут же сжавшийся зад полоснуло будто раскаленным свинцом. - Ааааааайййййяяяяйййй! Владик дернулся загнанной ланью. Рот разверзся в животном вопле. Кресло намертво держало капканом. Не двинуться! Не вырваться! А сзади хлестали волны заживо испепеляющей боли. Заклепки на самом по себе тяжелом ремне в сильной руке отчима врезались, казалось, с брызгами крови. Мальчишка визжал. Оглушающе. Ужасающе. Перед распахнутыми глазами – Светка в зеркале. Скачет в такт бешеному биению запрокинутой его головы. Уши зажала. И… улыбается! III. Надо убрать кресло, или Я забираю Владика к себе Зоя Петровна уверенно поднималась по лестнице, сверяя адрес с бумажкой. Да, 91-я квартира. Все правильно. Владислав Головин… Способный парнишка, хороший. Но что-то неладно в последнее время. Происходит что-то между ним и Жлобновой. Математик не раз уже подмечала. Письменные работы Светлана вдруг очень хорошо писать стала. Даже слишком хорошо для нее. Домашнее задание всегда идеально сделано. А как к доске вызовешь – не отвечает на простейший вопрос! Как тут не задуматься: сама учится или... С мамой Светы она уже разговаривала. Только толку-то… “Девочка стала учиться лучше? Так что вам еще от нее надо?” Отец - олигарх Георгий Порфирьевич, а для Зои Петровны просто Гоша, однокашник и друг - выслушал бы ее непременно. Она, однако, решила все выяснить сама и уж потом тратить его воистину драгоценное время и, что для нее несравнимо важнее, тревожить его и без того болезненное сердце. Пару раз подступалась к Головину. Он, конечно, под стать прежде всех допрошенной Светке. Не признается. Одноклассницу прикрывает и общими фразами от прямого ответа уходит. Может, родители Влада... Она еще раз заглянула в бумажку. Значит, Павел Сергеевич и Анна Алексеевна... Только бы кто дома… Дверь была приоткрыта. Странно! Старая учительница протянула руку к звонку. Тут же отдернула - из-за двери раздался громкий и какой-то нечеловеческий визг. И еще один. И еще! Что-то неразборчиво говорили. Сухие резкие щелчки прояснили картину. Зоя Петровна порывисто распахнула дверь и вошла. В первую минуту остолбенела. Невозможным было происходящее. Нереальным. И до того ужасным, что поверить отказывалась вся ее сущность. Гадко ухмыляющаяся Жлобнова на диване. Рядом - ее мать со скучающе-высокомерным выражением на холеном лице. Обе сидят как на спектакле, а на сцене... Ей все-таки понадобилось с полминуты, чтобы прийти в себя. Потом она быстро шагнула к неряшливого вида мужчине (Да он пьян!). Резко перехватила вновь и вновь взлетавшую руку. - Владик! Вставай! Вскочившего Павла Сергеевича не удостоила ни словом. Впрочем, как и остальных. А тот так обалдел! Хлопал на нее глазами. И тоже молчал. - Вставай, Владик, - еще раз мягко, но уверенно повторил учительский голос. Господи! Кресло. Надо убрать кресло! Высоко подняла. Откуда только силы в сухоньком теле! Отставила с треском. Наклонилась к съежившемуся комку страха и боли. Охнула. Подхватила. Поставила на ноги. Владик был оглушен. Болью, которая разливалась из очага пониже спины по всему телу. Своим криком. Улыбкой Светки. Кто-то что-то говорит?.. Убрали кресло… Тянут куда-то... Этого им еще мало?!.. На Зою Петровну уставились мутные, невидящие глаза. Жесткие джинсы, подтянутые ее рукой, пронзили багрово-синий и уже вправду местами кровоточащий зад новым всплеском боли. - Ааайййссс! Влад тряхнул головой и повел взглядом по комнате. - Зоя... Петровна?! Как?! Что?! Светка сжалась в уголке дивана. Ее мать хотела что-то сказать, подалась вперед, да так и застыла с открытым ртом. Натолкнувшись на глаза растерянного отчима, мальчишка отпрянул назад. И вдруг повалился. Старушка едва подхватила его, не то точно въехал бы лицом в угловатый подлокотник кресла. Глаза закрылись, руки повисли, обмяк. Только дрожал. - Потерпи, малыш... Потерпи еще немного. И ничего не бойся. Ласковый шепот возле самого уха обволакивал. Руки держали на удивление крепко, но тоже как-то ласково. Поддерживая во всех смыслах этого слова. Зоя Петровна распрямилась. Обвела всех присутствующих строгим взглядом, как умела только она. - Я забираю, - хотела сказать "вашего сына", но язык не повернулся. - Я забираю Владика к себе. А в дверях обернулась на секунду, сказала с чувством: - Что же вы за звери такие?! И увлекла Владика за собой из квартиры. Хорошо, что в доме есть лифт! Сама она старалась ходить по лестницам. Чтобы держать себя в тонусе. Но сейчас - совсем другое дело. Поймать машину... Домой... Вообще-то впору вызывать «скорую помощь». Но тогда мальчишку наверняка заберут. А дальше дело известное. Вопросы… Расспросы... “Как все произошло?.. Чем били?.. Сколько раз?..” Хватит ему на сегодня стресса! Впрочем, если состояние не улучшится, придется все-таки вызвать… В машине, спешно остановленной тут же, благо дорога недалеко, Зоя Петровна с большой осторожностью устроила Владика лежа на сидении. Голова его оказалась на ее коленях. Маленький, как же так?! Почему на свете еще существует такое?!
Ответов - 14
Forum: IV. Поездка без возражений, или Бодрящий ветер перемен Владик поднялся с кресла, обвисая на ее руках. Смутно, инстинктивно стараясь не задавить хрупкую старушку своей худощавой, но все-таки тяжестью. Получалось плохо - каждый шаг простреливал. К ней?! Домой?! Невозможно! А, ну и что... Лишь бы не здесь! Нигде уже хуже не будет! Зоя Петровна тащила его, взяв под локоть. Прислонила в прихожей к стене. Накинула куртку. Махнула рукой. Зажала куртку подмышкой. Снова взялась за него. С площадки он обернулся. В квартире было могильно тихо. В дверях гостиной немым столбом стоял отчим. Из-за плеча, закусив ладонь и вытаращившись, глядела Светка. Дверь лифта с лязгом отрезала от него этот кошмар. В машине, на теплых коленях, обтянутых серым сукном обычного для математички строгого платья, он затих. Рука с одиноким старинным кольцом перебирала его длинные волнистые пряди. Коснулась уха. Провела по лбу. Жар! Как от хорошо протопленной печки. - Пить! – подтвердил мальчишка догадку. - Эх, парень… - водитель подал бутылочку минералки. Зоя Петровна открыла сумочку, достала коробочку, вынула таблетку. - “Нурофен”, Владик. Жар снимет, боль утишит. После пары жадных глотков мальчик блаженно закрыл глаза. - Аааахххх! Узкие джинсы все же сползли по дороге и на раны уже не давили. Мягкий батист смоченного водой платка невесомо скользнул под бережно оттянутую кромку помеченных кровью трусов. Из приоткрытого Зоей Петровной окна сифонили леденящие порывы. Она зябко куталась в шаль. Заботливо поправляла накинутую на Владика куртку. Водитель посматривал в зеркало заднего вида, но вопросов не задавал. Когда садились, удивился только: - Кто ж так внучка, бабуля? Она промолчала. Глянула красноречиво. - Кхм... Дорогу покажете? Едем! Выстуживающий салон ветер как будто сметал с Владика то и дело бьющую в попе саднящую боль, прохладой разравнивал волны набегающей изнутри горячки. - Зоя Петровна. А как же? А что же? Она прижала его ласково и сильно. - Шшшш... Тихо, мальчик! Дома. Все дома. V. Как мало мы их знаем, или На входе была истерика К подъезду высотки на Кудринской площади – с большим двором за чугунной оградой, с лепниной и шпилем, одной из тех, легендарных, сталинских - шли молча. Зоя Петровна поглядывала время от времени на Владика: не закрылся ли снова, не ушел ли в себя. Он шагал следом, как послушная кукла, которую дергают за ниточки: сгорбившись, уткнувшись в брусчатку, ломано переступая ногами. И вот, наконец, квартира. Мальчишка топтался у двери. Прислонился было к стене, но тут же отлип. - Ты проходи, не стесняйся, Владик. Зоя Петровна поставила перед ним какие-то пушистые тапочки. - Давай-ка куртку, я повешу. Он нагнулся развязать шнурки на кроссовках. Скривился. Огляделся. Все же поставил ногу на край обувной полки. Посмотрел опасливо. Она охнула. - Вот я глупая! Давай, Владик... Помоги мне немного… Сейчас снимем... Приговаривая, развязала шнурки и принялась стаскивать с мальчишки кроссовки. Вначале один, затем второй. Совсем как с маленького. - Спасибо, - смутился он. Помолчал пару мгновений, а потом будто прорвало. - Зоя Петровна... За что? Так страшно! Так больно! Я ж ничего! Она сказала. Он поверил. Сразу! Слова сказать не дал! Глаза наполнились слезами. - Как? Зачем? Как она могла... Он почему так... Зоя Петровна вдруг резко распрямилась. Казалось, скажет сейчас таким же строгим и чуть насмешливым тоном, как в классе: “Головин, извольте не мямлить. Отвечайте, как положено”. Однако взяла его за холодные пальцы и очень тихо спросила: - Владик, мальчик… Что все-таки случилось? Она очень боялась, что он опять замкнется. Но Владик заговорил быстро, путано, мешая слова со слезами. - Я был... Счастлив. Летал! А она... Ты должен. Ты обязан! Я... Как? Как она придумала такое?! Я ж ничего. Просто сказал “нет”. Помогу. Если хочешь. За тебя делать не буду. Да! Я взял 15 тысяч. И делал за нее “домашку”. Честно! Она... Она хочет и в классе. Я не мог... Ну не смог я! Вы! Вы все время смотрели… Он брызгал слюной, почти кричал. Вдруг замолк. - Пятерка. У меня же пятерка? Да? Посмотрел туманным взглядом. Глаза потемнели. И снова: - Она! Они! Я! Ничего! Как?! За что?! Рассказал все. Про насмешки одноклассников и джинсы. Про уроки за Светку и деньги. Про отчима и его угрозы. Про то, что в лифте... Нет, про лифт она догадалась сама. Он плакал, говорить связно уже не мог. - Она... Он... Стыдно! Как больно! Ни за что! Ненавижу! Всех! Всех ненавижу! Вы! Вас я боялся. Отдал бы ей... И все... Больно! Стыдно! Я не делал... Не верит! Никто не верит! Звери! Ненавижу! Упал на колени, склонился, прижал ладони к лицу. И содрогался в плаче. Зоя Петровна оторопела. Вздохнула полной грудью. Присела, обняла за плечо. Он вырвался. Она взяла снова. Молча прижала к себе, гладя по голове, удерживая, обнимая… Давая возможность выплакаться. Вот, значит, как… Светка Жлобнова. Главная красавица класса. Королева, привыкшая получать все, что хочет. Бездушная. Беспринципная. Безжалостная. Маленькая дрянь, способная на такую подлость! И ведь чувствовала же, что не все в порядке! Успей бы пораньше… Снова глубоко вздохнула, не переставая успокаивающе гладить все еще бьющегося в рыданиях мальчишку. Владик… Владик… Почему же мы не поговорили с тобой раньше, чем все это случилось? Но как можно было даже предположить такое! Бедный мальчик… Что же они с тобой сделали, изверги! Он начал потихоньку затихать. Только крупно вздрагивал и всхлипывал время от времени. Не отнимая рук от лица и уткнувшись ей в плечо. Маленький ты мой… Губы Зои Петровны оказались возле самого уха и нашептывали теперь, успокаивая. - Ничего, Владюша… Все наладится, вот увидишь… Мы обязательно что-нибудь придумаем! - Пятерка? Зоя Петровна! Да? Он даже вскинулся с этим вопросом. Она поразилась. И вдруг поняла. Важно! Для него сейчас это было так важно. Он устал. Рыдания притупили боль. Не физическую. Душевную. Да и сознание отказывалось возвращаться к кошмару. Ему так хотелось просвета. Хоть капли хорошего. Светлого. Радостного. Зоя Петровна смотрела на него и видела словно в первый раз. Парень как парень, ничего особенного. Худощавый, как многие подростки. Нескладный. Длинные темные волосы, сейчас взлохмаченные. Заплаканные изумрудные глаза. Смотрит с ожиданием и надеждой. - Пятерка, пятерка, – она улыбнулась одними глазами. Да, еще не проверяла работы. Но иногда можно позволить себе маленькую ложь. Иногда ложь нужнее и правильнее, чем правда. У Владика просветлело лицо. Как же мало мы их знаем! Как преступно мало! Спроси у любого учителя… Что он скажет? “Головин? Хороший мальчик. Старательный. Не грубиян. Застенчивый немного”. Вот и все. Хороший мальчик из хорошей семьи… А там внутри такое… С семьей, кстати, тоже что-то придется решать. С трудом подавила в себе желание сжать зубы. Такой яркой была картинка из недалекого прошлого, невольно вспыхнувшая перед глазами. Нелегко тебе пришлось, мальчик… Но больше я не позволю! Впрочем, время подумать еще будет. - А знаешь что, давай-ка ты, Владик, в ванную. Потом будем со всем этим разбираться. И не спорь. Не спорь! Я наберу сейчас. VI. Пена смывает ступор, или Не отпустить в свои мысли Ванная, наполненная хвойным паром, с нежной даже на вид шапкой белой пены обволакивала мягким ласковым теплом и покоем. Наверху, под самым потолком колыхалось от пара развешенное белье. Забираться было больно. О том, чтобы сесть, даже думать нечего. Он опустился на корточки в мягкую пушистую ласковость и обхватил руками колени. Она деликатно оставила его одного. Решая тем временем два насущных вопроса – медицина и одежда. С медициной все просто. Так... Жаропонижающее. Антисептик. Мазь от царапин и синяков. И успокоительное. Обязательно. А вот с одеждой… Лешино ему, наверное, велико будет… Через какое-то время, удерживая одной рукой стопку одежды и большое ворсистое полотенце, Зоя Петровна постучала в дверь ванной. - Владик! Ответа нет. Заглянула. Мальчишка сидел в пене, сцепив руки на коленях, и смотрел в одну точку. Даже не шелохнулся. Наверное, так и все это время недвижим. - Давай я помогу тебе помыться. Тон учительницы не предполагал возражений. В любом другом случае она никогда не предложила бы подобного 15-летнему парню. Но сейчас это было правильно, было нужно… Как там сказал водитель? Внучек? Ведь вполне мог бы быть сейчас такой вот внучек или внучка… Зоя Петровна намылила мягкую губку и подняла Влада за локти. Губка мягко прошлась по плечам, стряхивая хлопья пены, намылила спину… Сначала он сжался, посмотрел, но промолчал. Вскоре почувствовала, как расслабляются напряженные мышцы. Вот и молодец, вот и умница! Теперь действовать можно было смелее. Совершенно невозмутимо, как если бы и в самом деле мыла внука, которому четыре годика, Зоя Петровна прошлась губкой по всему телу. И скомандовала: - Теперь голову. Намылить. Смыть всю грязь, всю боль сегодняшнего дня. Хотя разве смоешь такое полностью! Позже, стоя под прохладным душем, он нежился почти как ее кот-сибарит Федор на июльском солнце. Само мохнатое рыжее существо пышных усов не казало. Обычно кот ревновал: оглядывал, обнюхивал каждого, очень редко не ей давался погладить. А уж присесть на колени! Только к Лешке еще запрыгивал... Сейчас испарился будто. Даже корма не требовал привычно с типично мужским нахальством. Видать, чувствует… - Ну вот. Чудно! Одевайся. Она кивнула на стопку одежды. - Жду тебя в кухне. Владик вышел в зеленой футболке и свободных черных тренировочных штанах. Влажные локоны обрамляли порозовевшее лицо, распадались волнистыми прядями по плечам. Замер в проеме кухонной двери. Белоснежная скатерть... Амфорно-гнутый, сапфирово-синий, с лебединой шеей чайник... Нежно-дымчата лазурь гжельских розанов на чашках... Хрустальная ваза - ножка стройная, бронзой сияют амуры. Полна краснобоких яблок... На классически строгой тарелке, розовой с золотым кантом, громоздятся пирамидой ватрушки. Ароматные, пышные, аппетитные... - Я... Так долго? Когда вы успели? Мальчишка закрыл глаза. Вдохнул полной грудью. Как уютно! Красиво! Вкусно! - У меня уже тесто готовое было. А когда тесто готово, там и успевать нечего. Проголодался? Говори, Владик, говори. Спрашивай! Только не замыкайся опять, не уходи в свои мысли. На приглашающе отодвинутом стуле заботливо лежала мягкая подушка. Пастельно-голубая. Венок шитых гладью нежных ромашек окружал пурпурную букву “Л”. - Сын. Леша, - пояснила она на его вопрошающий взгляд. - Значит, это... - Владик оттянул футболку. - Да. Зоя Петровна вздохнула. Чашка звонко опустилась на блюдце. Голос дрогнул. - Пилот. Разбился. Восемь лет прошло... Она улыбнулась печально и светло. - Владик, пойдем, - взяла его за руку. - Надо... это... Лечиться будем. А потом - чай. Горячий. Сладкий. С ватрушкой!
Forum: VII. Дискуссия в дворцовом интерьере, или Ненависть против Любви Стены гостиной затянуты пурпуром и золотом. Мягкий зеленый диван с оттоманкой. В пару с ним - два кресла, так и манят погрузиться, поджав ноги, прикрывшись клетчатым пледом. Овальный столик красного дерева на причудливо изогнутых ножках. Как в Версале или Петродворце. Резной комод. Средневековый, рыцарский. Как в замках на Луаре. Владик видел почти такой в одном из любимых своих фильмов “Ларец Марии Медичи”. Напротив окна - картина в золоченой раме. Длинноволосый мальчик в мерцающем голубом атласе. Круглую шляпу с пышным пером держит в руке. Белоснежное кружево воротника и манжетов. Серебро филигранной вышивки. Улыбка. А глаза все же печальны. Репродукция была в учебнике истории. Владик часто ею любовался. Но одно дело в учебнике, а тут… Зоя Петровна поймала его зачарованный взгляд. Взяла сзади за плечи. Пригладила волосы. - “Мальчик в голубом”. Напоминает мне Лешу. В защитном стекле отразилось на полотне лицо Владика. Руки на плечах сжались. - Ты... Ты так на него похож... Он застенчиво улыбнулся. - Зоя Петровна, у вас... Как на картинах. Или в фильмах про старинную жизнь. - Историю любишь? - Очень! Это Гейнсборо. Томас. В 1770 году позировал Джонатан Баттел, сын торговца скобяными товарами. Аристократом его художник нарядил. А еще... После Первой мировой войны полотно купил американский железнодорожный магнат – миллионер Генри Хантингтон. Сделка в 728 800 долларов на тот момент была рекордной. Когда в последний раз перед отправкой показывали в 1921 году в Лондонской Национальной галерее, директор написал на обороте слова прощания от лица всех англичан. - Да ты, голубчик, знаток! Про надпись впервые слышу. У меня же вот копия только. Неизвестный автор. XIX век. В антикварной лавке купила. Лешенька... Она резко вдруг отвернулась и отошла к окну. Встала спиной. Вглядывалась вдаль, чтобы скрыть набежавшие слезы. - Зоя Петровна... Расскажите. Пожалуйста, - теперь он осторожно тронул ее за плечо. - Хорошо, - обернулась она с улыбкой. - Ты ложись только вот на диван. Лечить будем. И говорить. Владик лег. Приподнялся. Спустил штаны. Смущенно зарделся. Зоя Петровна завозилась с пузырьками, подошла с тряпицей, смоченной в каком-то растворе, и не удержалась: - Ох, как он тебя, Владик… В ванной-то старалась не увидеть “лишнего”, а сейчас вот… рассмотрела. Мальчишка напрягся. Вытянулся чуть ли не звенящей струной. Густо исполосованная багровым и синим попа сжалась. Уткнулся лицом в руки. Шепот. Сухой, чуть слышный и оттого еще более страшный. - Сволочь! Убью, как собаку! И эта... Ненавижу! Всех ненавижу! Зоя Петровна помолчала, кусая губы. Присела рядом на диван. Положила руку Владику на спину. - Ты думаешь, это решит проблему? Ненависть? Он передернул плечами. Рывком обернулся. В глазах плескалась злость. - А он?! А она?! Им, значит, можно?! Скосил взгляд на попу. - Так вот! Да?! Прижался щекой к подушке, лицом в стену. Багряно-золотой узор расплывался из-за навернувшихся опять на глаза слез. Владик зло сморгнул их – хватит уже на сегодня! - Нет. Нельзя, - голос учительницы, негромкий, но уверенный, разрезал сгустившуюся было тишину. – Ни им, ни кому бы то ни было. Поэтому я увезла тебя оттуда. Но не для того, чтобы ты озлобился на весь мир! Владик… Она провела рукой по волосам, по напряженной (снова напряженной!) спине. И продолжила неожиданно мягко: – Ты хороший человек. И тебя сегодня обидели. Страшно обидели. Непредставимо. Незаслуженно. Так бывает в жизни. Когда кажется - весь мир против. Но ты его не черни. Ты не можешь быть хорошим для всех. Не должен! Не обязан! Помолчала. - Ненависть не лучший советчик, Владик. Возненавидев сейчас тех, кто тебя обидел, ты ничего не исправишь. Только потеряешь себя самого. Я знала голод, испытала предательство, видела смерть. Я потеряла сына! Но вижу в людях хорошее. Верю, что счастье есть. В каждой судьбе. Только надо его найти. В себе. В других. Да, добро должно быть с кулаками! Но когда так, как сейчас говоришь ты, - ты один из них. Тех, кто так с тобой! Ты хочешь стать таким? Он рывком развернулся. Смотрел в упор. Скулы свело, брови хмуры, глаза мечут искры. И вдруг растекся улыбкой. Печальной и виноватой. - Простите, - прошептал смущенно. - Ничего, Владик, ничего… Она легонько, понимающе провела ладонью по щеке, ощущая сильнейшее желание прижать к себе этого паренька крепко-крепко, исправляя этими объятиями все, что было плохого в его, Владислава Головина, жизни. - Знаешь… Леша - когда маленький был, помладше тебя еще - все мечтал машину счастья изобрести. Чтобы все несчастья узнать заранее можно было и предотвратить. Фантазер был… Да вот только не прожить жизни без несчастий. Видимо, зачем-то и они нужны. - Счастье... А какое оно, Зоя Петровна? Айййссс… - Больно, милый? Я осторожненько… А счастье, Владик, оно у каждого свое. У Леши вот небо было счастьем. Он без неба жизни не мыслил. С детства бредил полетами. Все тетрадки на полях самолетиками были изрисованы… - она задумчиво улыбнулась, - все модели самолетов знал наизусть, начиная с Первой мировой… У меня другое счастье – моя работа. У тебя тоже наверняка есть. Только вот счастья в чистом виде не бывает. Он снова лег. Позволив ей все же заняться израненной попой. - Несчастья... Нужны... Я его понимаю. Лешу. Он в пилоты поэтому пошел? Уййй... Небо... Свобода, чистота, звезды... Ох... Нет-нет, все хорошо… Так зачем же нужны несчастья? - Возможно, для того, чтобы оценить то хорошее, что у нас есть. Сегодня тебе впервые довелось испытать сильную боль, и я говорю не о боли физической, хотя и о ней тоже. Боль от того, что близкий тебе человек… Не близкий он мне, - подумал Владик, но промолчал. - А ведь до этого в твоей жизни не было серьезных потрясений, – продолжала тем временем Зоя Петровна, обильно смазывая мазью. - Задумывался ли ты об этом? Ценил ли? Ведь не у всех в жизни так… Несчастья - это своего рода противовес… Я знаю, Владик, что мама тебя очень любит. Зоя Петровна едва заметно нахмурилась - маму давно стоило поставить в известность, но звонок ей на работу ничего не дал. Сказали, что Анна Алексеевна на смене и освободится только поздно ночью. Может, и к лучшему, не надо пока ее волновать. - Мама! Владик вскинулся. Чуть не сел на блестящую мазью попу. Соскочил с дивана. - Мама... Любит! Вы говорите: любит! Но... Как тогда? Почему? Я же слышал... Он мерил комнату из угла в угол. От картины к окну. Путаясь в сползших до щиколоток штанах и не замечая этого. - Если бы... Если бы она твердо сказала: нет... Глаза увлажнились. В какой уже раз за день! Досадливо мазнул по лицу от локтя до сжатой в кулак ладони. Не плакать! - Он... Он бы не посмел! Замер у портрета. Весь в ярком луче закатного солнца. Она смотрела. В горле стоял ком. Был Владик сейчас такой... Абрисно-тонкий. Как святые у Караваджо. Нежный. Словно ангел с полотна Боттичелли. Хрупкий. Как лица Ван Дейка. Как же с ним могли так поступить?! Опять откуда-то из глубины тугой спиралью поднялась ярость. Нелюдь! Зверюга! Зоя Петровна очень ясно помнила свое желание там, в комнате вцепиться этому… с позволения сказать, “отцу” в волосы, забыв начисто обо всей своей учительской сдержанности. Владик… Сколько же все это нам теперь придется выправлять… И мама… Конечно, с мамой будет разговор. Только вот как она отреагирует на ситуацию, Зоя Петровна не знала. А вдруг действительно… Вдруг она одобряет действия мужа. Что тогда? Как жить мальчишке в одном доме с этими людьми? Владик словно уловил ее мысли. Сник. Разом. Голова упала на грудь. - Не виню! Ни ее. Ни его. Мама... Любимая мама... Мальчик… Только не уходи опять в свои мысли. Не сегодня. Не сейчас! Не надо бередить такую свежую еще рану. С бедой надо переспать ночь! - Владик… Пойдем-ка мы с тобой чаю попьем, – резко сменила она тему. - Подтяни уж штаны-то. Зоя Петровна говорила обыденным тоном. Будто и не было только что этой сцены. Будто и не стоял Владик перед ней такой… Неземной. Просветленный насквозь трагизмом случившегося. Словно живая картина. А глаза! Так смотрит Христос на ликах Андрея Рублева. Распятый. Всеблагой. Всемилостивый... Дрожь пробирала от этого взгляда. Нет, мальчик! Все еще будет у тебя хорошо! Обещаю! - Пойдем. Там остыло, наверное, уже все. VIII. Побывать в Версале, или Как мало нужно для счастья Подушку с монограммой Владик со стула на кухне убрал. Подложил под себя ногу. Зоя Петровна понимающе и благодарно улыбнулась. Они молчали. Только изредка чашки прозвенят чуть слышно. Было о чем подумать. Каждому о своем. И вместе - об общем. - А знаешь... У меня же книга какая есть! Из гостиной Зоя Петровна вернулась с толстенным красным томом. - Смотри, Владька! Из Франции Леша привез. Мальчишка распахнул глаза. Аж привстал, подался вперед. - Версаль! Сколько картинок! Он листал и не мог оторваться. Глаза заблестели восторгом. Все ушло, все, что было плохого. Зоя Петровна присела рядом. Приобняла за плечо. - А вы знаете… - Ой! Вот тут сначала терраса была... Эт потом они зеркала своровали! Нууу... Не так, конечно. Мастеров за взятку сманили… - Гранд-канал! Там были гондолы! Фрегаты! Настоящие! С пушками!.. Он подскакивал. Придвигал к ней книгу: ну смотрите же, как это круто! Листал и возвращался. Тыкал пальцем. Чуть не облизывался. Ты спрашивал... Вот оно, Владик! Мгновение настоящего счастья! Но вслух ничего не сказала. Даже дышать стала тише. Не спугнуть! Не прервать! Как мало тебе нужно, мальчик... И как это “мало” сейчас для тебя важно… Он все говорил и говорил. Пояснял, вспоминал, показывал. Но то и дело клевал носом, а ресницы слипались. Успокоительное начало действовать. - Пойдем-ка, Владик, приляжешь. Да-да, книгу можно с собой. Конечно, мой юный искусствовед! В спальне мальчик, взявшись за тренировки, смутился. Трусов на нем не было. Остаться в одной футболке при Зое Петровне стеснялся. - Погоди-ка... Держи вот, - от шкафа она протянула голубые пижамные штаны. - Я чайку принесу, может, ночью пить захочется. Когда вернулась, Владик, утомленный переживаниями сегодняшнего дня, спал, как убитый. Даже во сне продолжая обнимать толстенный том. Скребнув когтями прикрытую дверь, в спальню вступил Федор. Поглядел с прищуром. Хозяйка приложила палец к губам: тише ты, рыжий! Кот обиженно помахал хвостом. Ярким облаком вспорхнул на кровать. Потоптался. Заглянул в лицо мальчишки, обернулся на хозяйку. Снова просемафорил: иди уж, я тут, на карауле! Зоя Петровна осторожно извлекла книгу из мальчишечьих рук, легонько погладила тонкую кисть, подоткнула одеяло. Спи, мой хороший, спи… IX. Чистота и подлость, или Отповедь строгим почерком Зое Петровне уснуть была не судьба. Слишком много мыслей в голове. Слишком много сложных вопросов предстоит решить. Чтобы хоть как-то отвлечься, она занялась проверкой сегодняшней контрольной. Нашла в первую очередь его тетрадь. Пробежала быстро глазами. Потом вчиталась уже внимательно, помогая взгляду движением ручки по строкам. Дробно-рациональные выражения упростил… Хорошо. Иррациональные неравенства… Молодец, Владик! Задача… Все верно. Кстати, можно было решить проще. Теория вероятности… Тут она задержалась взглядом чуть дольше. Нет, тоже все в порядке. Рука учительницы вывела вполне заслуженную пятерку. И тут с непроизвольной улыбкой… “Пятерка? У меня пятерка?” Хорошо все-таки, что не пришлось кривить душой. Еще несколько секунд полюбовалась работой, прежде чем взять следующую. Она открывала и закрывала тетради, делала исправления, выводила оценки. Привычное занятие и вправду отвлекало. Хотя где-то глубоко внутри, на дне все равно плескалось беспокойство. Отложив очередную работу, Зоя Петровна потянула затекшую спину, потерла пальцами уставшие глаза. Еще тетрадь. Над обложкой застыла на пару мгновений. “Ученицы 9-Б Жлобновой Светланы”. Наконец, медленно, будто против воли, пальцы открыли нужную страницу. Число, надпись “Контрольная работа”, дальше... Так вот за что заплатил Владик сегодня столь страшную цену? Пустота. Чистота? Разве что только бумажная… Назвать ее девственной звучало таким кощунством. Несколько минут смотрела она на неисписанный листок в клеточку, словно там должна была появиться подсказка – что ей делать дальше. Потом решительно отложила красную ручку в сторону. А еще через пару минут чистый лист перестал быть чистым. Теперь его покрывали ровные строчки, написанные строгим и четким учительским почерком. Ты знаешь, что такое подлость и чем она страшна? Ее мысли прервал телефонный звонок. - Вас слушают. Да, Анна Алексеевна, я действительно вам звонила. Дело в том, что Владик сейчас у меня…
Forum: X. Муррр, или Доброе утро Меж неплотно сдвинутых штор просочился солнечный луч. Заиграл на пушистой кошачьей шерсти. Осветил разомлевшую мальчишескую щеку, кольнул глаз под завесой длинных ресниц, заставив поморщиться и закопаться лицом в подушку. Владик потянул на себя одеяло. Ладонь неожиданно наткнулась на мягкость. Ворсистую. Теплую. Нежную. - Мяв! Муууурррр! Мальчик дернулся. Похлопал глазами. Нет, кот не приснился. Толстый, мохнатый, раскидистым караваем лежал он рядом с Владом. Пристроив зеленоглазую, пышноусую мордочку на спине мальчишки. - Мууууррррр! Лапки взяли ладонь Влада, ушки ткнулись, лоб прошелся по коже: ну, погладь, ну, ты что же… Влад безотчетно почесывал коту шейку. Осматривался. Что за комната? Откуда кошка? Он сам-то как здесь? Повернулся. – Оххххх! Резкая боль заставила вспомнить все. Откинул одеяло. Голубые штаны от пижамы усыпаны крупными принтами. Остроносые военные “МиГи”… Похожие на китов аэробусы. Стеснялся спать голышом. Зоя Петровна дала… Лешкины. Ну да, он же так любил самолеты… Под штанами Влад был красный, синий и сизый. Замелькали картинки. Светка. Отчим. Зоя Петровна... Как же теперь? Учиться с ней в одном классе... Встречаться каждый день лицом к лицу. Вспоминая каждый раз, что это из-за нее и что она все видела… А если… Если расскажет всем? Со Жлобновой станется! Он тихо застонал и снова уткнулся в подушку. Хотелось заснуть обратно и не просыпаться. Голоса, долетевшие из кухни, заставили вздрогнуть. - Анна! Выпейте хотя бы чаю. Станет легче. - Не могу, Зоя Петровна, кусок в горло не лезет! Мама… Это же мама! Вскочил. Разве тут до боли! Побежал. Откинутый к стене кот ворчливо мяукал вслед, выбираясь из-под тяжелого одеяла. Они сидели за столом. Мама - на том самом стуле, где сидел вчера он. Зоя Петровна гладила ее руку. А мама… Глаза красные, припухшие. Значит, плакала… - Маммаааа! Он рванулся к ней резко, болезненно, ткнулся лицом в грудь. - Владик! Она тоже обхватила его. Так обхватила, как будто от этого зависела его жизнь. - Мальчик мой… Зоя Петровна тихо вышла из кухни, оставив их одних. Уже в машине, когда они ехали домой, Владик узнал, что отчим жить с ними больше не будет – мама его выгнала. Сразу, как узнала. Он сидел рядом с ней, прижимаясь носом к маминому плечу, опираясь на бедро и подтянув на сиденье ноги. Она прижалась щекой к его макушке, обняла одной рукой. Рядом с мамой было тепло и спокойно, и он был под защитой этого тепла. Мысли текли лениво, нехотя. В школу можно не ходить пока. Это хорошо… XI. Совет с классом, или Оценка за контрольную и жизнь Зоя Петровна выровняла стопку тетрадей в руке. Пошла по классу, раздавая нетерпеливо волнующимся ребятам. - Сегодня все вы получили оценки. Хорошие. Плохие. Как заслужили. Кто-то за контрольную... Тетрадь легла перед Светой Жлобновой. - А кто-то и за жизнь. Сорок глаз вскинулись на учительницу. Нет, тридцать девять. Светлана глаз не поднимает. И тетрадь раскрывать не спешит. Класс зажужжал привычно. Ребята листали, обсуждали, расцветали улыбками или мрачнели. Зоя Петровна, склонившись над столом и заполняя журнал, взглядом поверх очков видела только Жлобнову. Светлана читала. От Зои Петровны не укрылось ничего. Ни как удивленно округлились глаза, наткнувшись в тетрадке на 15 тысяч рублей (не удержалась все-таки, вложила вчера). Ни как бледнеет, а затем краснеет лицо, голова клонится ниже. Ни как вспыхивают уши... Вот захлопнула тетрадку. Отложила раздраженно на край парты. Раскаивается она хоть немного? Вряд ли… Эх, Светлана, Светлана… Ну что ж… Семена посеяны, остается ждать всходов. Если они будут, конечно, всходы… Дальше урок шел своим чередом. Зойка-алгоритм объясняла новую тему у доски. Но Светка ее не слушала. Чертова Зойка! Так опозорить! При всех! Чертов Головин! Из-за него все! Лучше бы Семенова заставила контрольные для себя решать. Он, конечно, не такой умный, но зато делал бы это с радостью. Потому что для нее. И не побоялся бы. И уж точно фокусов выкидывать бы не стал, как этот… Но кто же мог ожидать, что такой тихий, мирный Владик вдруг… Чертов Головин! Хорошо хоть его сегодня в классе нет. Она невольно бросила взгляд на пустующее место у окна в соседнем ряду. Мысли метнулись дальше, ко вчерашнему дню. Что теперь Зойка сделает? Расскажет директору? Родителям? Наверняка… А ведь была в шаге от того, чтобы праздновать победу. Даже на телефон чуть-чуть видео записала, пока мать отвернулась. Никуда бы Головин не делся, побоялся бы, что всем в классе покажу. И стал бы дальше работать. Как зайчик стал бы! А теперь что? Чертова Зойка! В конце урока Зоя Петровна попросила всех задержаться. Уже щелкали застежки портфелей и сумок, шуршали запихиваемые тетрадки и учебники, звенели снятые с беззвучки мобильники. И тут все стихло. С минуту она стояла перед классом, обводя глазами недоумевающих ребят, ловя ответные взгляды - удивленные, испуганные, любопытствующие. А потом произнесла то, чего от строгой математички никто услышать не ожидал. - Ребята, я хочу с вами посоветоваться… И опять тридцать девять внимательных взглядов замерли на ней, ожидая продолжения, и лишь один уперся в угол доски. Делаешь вид, что тебе все равно? Делай-делай… - Один человек… - она старательно избегала смотреть в сторону Светки, - один мой ученик всю четверть заставлял другого учиться вместо себя, делать за него все задания и решать контрольные. Выдержала паузу, давая впитать информацию. Начались переглядывания, перешептывания, толчки локтем в бок: чего это, мол, она, о ком говорит-то... Зоя Петровна опять прошлась по классу. Встала у окна. Оглянулась. - По журналу у этого человека выходит четыре, почти что пять... Но я знаю, что это не соответствует действительности. Так как же мне поступить с ним? Какую оценку поставить за четверть? На какое-то мгновение в классе повисла тишина. Потом, словно волна, пробежал шелест. Никто и не думал в этот момент про Светку, но ей казалось, что все смотрят только на нее, переглядываются у нее за спиной, чуть ли не пальцем в спину тычут. Щеки снова непроизвольно полыхнули. Пальцы сжали карандаш, почти до хруста. Затем раздались первые смешки. - Двойка и на второй год, - кто-то озвучил любимую присказку физика. - А кто решал? Можно он и за меня тоже решать будет? Витька Фролов. Вот кому все и всегда хи-хи да ха-ха. Едва тройками пробавляется, но - талант. Ему бы в комики... Чистый Никулин! - Пусть “герой дня” нам покажется. А мы решим, что с ним делать… Это уже Вера Справедливова. Прямая, к себе и другим требовательная, порой слишком уж бескомпромиссная. Нет, фамилия ни при чем. Характер такой. Во всем дойти до самой сути... Следующую фразу заглушил звук падающего стула. Вслед за ним с силой хлопнула входная дверь. Светлана Жлобнова вылетела из класса. - Светка сбежала... - прокомментировал Фролов. Но уже как-то невесело. - Чего это она? - Зоя Петровна... - начала было Справедливова и осеклась. Учительница сняла очки, задумчиво смотрела на стул. Нет, не тот, который лежал сейчас на полу перевернутым. На другой, весь урок пустовавший. Зашуршали тетради и учебники, защелкали замки и молнии. Все поняли все. И не поняли ничего. Из класса вышли чуть слышно. Очнулась Зоя Петровна уже за столом. Что-то писала, читала, перекладывала. И тут прямо на журнал упал серебристый рюкзачок. Жлобновская стильная Prada. Следом надвинулось красное, яростное лицо. Светка не говорила, она шипела. И алые губы змеились словесным ядом... - Ну? И чего вы лезете? Это наше дело. Мое и Головина. Ясно?! Вам что, делать больше нечего? Деньги она за него отдает… Или платить вдруг богато стали? Ааааааа… Понима-аю. В благодетельницу поиграть захотелось на старости лет? Своих детей нет, так за чужих взялись. Только не выйдет! Светка размахивала тетрадкой прямо перед лицом Зои Петровны. И рот ее кривился в неприятной гримасе. - И письмишко мне ваше до… лампочки! Не лезьте! А то и вас шибанет ненароком. Папа у меня - сами знаете... Рюкзак взлетел на плечо. Тетрадь коротким движением наманикюренных пальцев ткнулась в грудь Зои Петровны, раскрылась, купюры рассыпались. Жлобнова, крутанувшись на каблучках, направилась к выходу. - Остановись! Тихий голос заставил Светку застыть с протянутой к двери рукой. - Мы еще не закончили. Зоя Петровна говорила разреженно и как-то морозно-спокойно. - Папа... Да, я знаю, кто он и что может. Прикрыть, как ты думаешь, можно, наверное, все. Только... Жизнь твою он тоже за тебя проживет? Математик сидела недвижно. Прямая спина, руки сцеплены на журнале, пронзительный взгляд. Помолчала. - Деньги, влияние, связи… Папа все заработал сам. Его можно уважать! Как и Владика. У него, кстати, пятерка. За контрольную и за четверть. Уверена - в жизни будет тоже. А ты... Что сама ты такое? Без папиных средств и связей. Без знаний, у Головина купленных. На папины, кстати, деньги. Думаешь, так будет всегда? На блюдечке с каемочкой - только руку протяни. А нет - так прижмем, купим, заставим, чтобы не самой, чтоб другие, а тебе только - ап и опять все готово. Нет, Света! Так не бывает! Светка медленно повернулась. Что-то в словах Зои Петровны не дало ей выскочить из класса, как она собиралась всего несколько мгновений назад. Что-то такое… Что всколыхнуло внутри давно забытые ощущения. Интонации. Слова… Так с ней разговаривала бабушка. Давно. Когда Светка была еще совсем маленькая… И сейчас это “что-то” гасило злость, вытаскивая на свет совсем другие чувства. Неприятные. Болезненные. Неудобные… - Вам-то какое дело до моей жизни? - она все-таки подняла глаза на учительницу и спрашивала теперь тихо и как-то горько. Но по-прежнему с вызовом. - А ты что же, Светлана, правда думаешь, что Зоя Петровна чувства алгоритмами заменила, сухарь математический? Знаешь... - подошла, взяла девушку за плечи. - Пойдем-ка, присядем... Думаешь, я в тебе, Владике, Вере, в том же клоуне вечном Фролове только функции вижу? Просто учеников, что пришли, отслушали курс, ну и ладно? А ты знаешь, что у меня на душе, в сердце что? Ты вот бросила мне в лицо - бездетная... А я боль эту, после гибели Леши, восемь лет чувствую. Каждый день, каждый миг! Зоя Петровна запнулась, вздохнула и продолжила снова спокойно: - Вы не просто ученики для меня! Плюс и минус, уравнения, интегралы, теория вероятности... Что это, Света? Цифры и факты. Всего лишь. Прикладное значение... Но за каждой цифрой и фактом - чья-то жизнь. Пифагор, Лобачевский, Эйнштейн... Отчего их считают гениями? Не думала? Да, за ум, за познание мира. Но прежде всего они люди. С душой и сердцем. Открытыми, щедрыми, добрыми. Я хочу, чтобы вы были такими! Все и каждый. А математика... Дело наживное, житейское… Ну что тебе дают эти оценки нечестные? Что? Перед ребятами похвастаться? Перед родителями? Ведь ты же все равно всегда будешь знать им настоящую цену... В Светкином лице что-то дрогнуло, изменилось на мгновение. Или это только показалось? Потом она криво усмехнулась. - И что теперь? Всем расскажете? - Вам самим разобраться надо. Вам двоим, тебе и Владику. Ты хоть на минуту попробуй представить себя на его месте! Света… Зоя Петровна покачала головой, не сводя с девочки внимательных глаз. И под этим прямым укоряющим взглядом почему-то захотелось провалиться сквозь землю. - Ты бы видела глаза его матери, когда она узнала… И Владика. Вот где любовь и верность! С отчимом дело кончено. А я, что я... Помогла не порвать, не разрушить. Мама, папа, я - мы только поддержка. Тебе свой мост строить самой. Ты сумеешь. Хочу верить, что я не ошибаюсь. Светка поднялась как-то поспешно, резко. Кажется, ей нетерпелось закончить разговор. - Мы разберемся. Сами, - интонационный упор на последнее слово. И весь вид словно говорит: не надо вмешиваться и раньше не надо было! - А с оценкой за четверть что? Снова вызов. И высокомерие. И напускное безразличие. Будто и правда все равно. Взгляда не отводит, хотя видно: нелегко эй это дается... Значит, только это тебя волнует, девочка? Расскажу ли я всем твою позорную историю, и что у тебя будет за четверть? Зоя Петровна поджала губы. Снова похолодела. - Оценку, ты слышала, поставил класс. Какую поставлю я - мы решим с твоим папой. Ты же так на него надеешься, - математик не сдержала сарказма. - Думаю, ты понимаешь, что обо всем остальном он тоже узнает. Другим, я считаю, быть в курсе необязательно. Это все, что тебя волнует? Тогда больше не держу. Учительница села за стол. Углубилась в тетради и книги. Посмотрела поверх очков: как, мол, ты все еще здесь, Жлобнова? - Это все. Разговор окончен. XII. Не черни мир, или Когда уйти хуже, чем струсить Владик лежал на кровати и в который уже раз перелистывал глянцевые страницы. Книгу вручила ему Зоя Петровна на прощание. Он понимал, что нужно отказаться, что для нее это не просто книга – память о сыне, но все-таки не нашел в себе сил. Это же Версаль! Зашла мама, легонько тронула за плечо. Она взяла отгулы на всю эту неделю, так что теперь они были дома вдвоем. - Ладик, ты не проголодался? Время-то уже к обеду… Этим детским прозвищем Владик наградил себя когда-то сам. Он тогда только-только научился говорить и буква “В” никак не хотела произноситься. Так и прижилось – Ладик. Давно уже мама не называла его так… С тех пор, как появился отчим, так уж точно! - Не, мам, не хочу пока… - он потерся щекой о ее руку. – Смотри… Она присела рядом, обхватила его за плечи, прижалась головой к голове на несколько мгновений. Улыбнулась. Заглянула через плечо в книжный разворот. - Красиво… Бенуа мне напоминает. Помнишь, в Третьяковке видели? - Так он, Александр Николаевич, там и рисовал, в Южном партере Версаля, - улыбнулся Владик. - Тут вот, - провел пальцем по дорожке вокруг круглого фонтана, - идет Людовик XIV на “Прогулке короля”. Он вдруг оторвался от книги. Посмотрел на нее. - Вот не думал, мама... Зоя Петровна. Мы ж ее как зовем-то... Зойка-алгоритм! - Ах, паршивцы, - легонько хлопнула она по затылку. - Нууу... Мы ж так, не зло... Зоя Петровна, она такая... Думал, ругать будет, когда я сказал, что брал деньги. А она вон как... Книгу подарила. А это ж память ее о сыне! Он погиб, знаешь? - Знаю, сынок. Мы же столько переговорили... Хорошая она у вас, Зоя Петровна. Настоящая! - Владик… - хотела сказать про деньги, но как-то язык не повернулся. Потом с деньгами разберемся. – Сынок, может нам… в другую школу перевестись? Как думаешь? - Нет. Зачем? - Он вскинулся было удивленно, потом продолжил с мрачной решимостью: - Нет! Никто не узнает. - Думаешь? Жлобнова эта ваша… Ну, тебе решать, конечно. Мама тихонько вздохнула и заправила Владику прядь волос за ухо. Но тут же улыбнулась и легко щелкнула его по носу. - А покушать все-таки нужно. Пойдем, пойдем, книга никуда не убежит... Вскоре мама ушла в магазин, а Владик задумался. Вообще-то он понятия не имел, как станет вести себя дальше Жлобнова. Передергивало от одного воспоминания об этой ее улыбочке. А о том, что она может взять и “поведать общественности”, даже думать не хотелось. А ведь… А вдруг? Может действительно лучше в другую школу? Пока не поздно. Но как же Зоя Петровна?.. Нет! Уходить нельзя. Это как сбежать, струсить. Как там она сказала… Не черни мир? Вот тебе и Зойка-алгоритм… А Жлобнова что… Нет ее. Просто не существует. Не замечать. Не слушать. Пусть рассказывает, что хочет.
Forum: XIII. Нетронутое пирожное, или Вопросы без ответов Светка вылетела за дверь быстрее, чем ей хотелось бы. Нервно поправила рюкзачок на плече. Плевать! На все плевать: на оценку, на Головина, на Зойку! Да провалитесь вы все! Быстрыми шагами двинулась к лестнице. Как будто хотела убежать от разрастающейся внутри досады и еще чего-то непонятного, тревожного и до ужаса неприятного. Мазнула рюкзаком по темной фигуре навстречу. Ходят тут всякие! Почти спустилась по ступенькам, но вдруг застыла. Затылок сверлил взгляд. Оглянулась. Темноволосая женщина в коричневом пальто. Взгляды скрестились. Светку Анна Алексеевна узнала сразу - видела на школьных фото. А та не поняла даже, скорее почувствовала, кто перед ней. По взгляду. Так могла смотреть только мать. Его мать. И от этого взгляда холодок пробежал по спине. Светка сглотнула и поднялась на ступеньку. - З-здрасьте! Женщина шагнула навстречу. Все также неотрывно глядя в глаза. - Света. Владик брал. Вот! Белый конверт, протянутый ей, неприятно кольнул и без того обостренные чувства. - Надеюсь, мой сын в расчете. Он не должен был... знаю. Но он расплатился. Как ты посчитала нужным. За ошибку свою. Теперь... Я так перед ним виновата! Она замолчала, справляясь с собой. Потом продолжила. - Бери! Теперь все мы точно в расчете. Верно? Светка машинально взяла конверт. Так же машинально кивнула. Мама Владика все еще продолжала смотреть на нее. И Светка не выдержала этого взгляда, отвернулась. Шофера она отпустила. Не хотелось никого видеть. Совсем никого. И домой не хотелось. Дома наверняка предстоит неприятный разговор. Интересно, Алгоритм уже звонила отцу? Или лично пойдет, как к Головину? А зачем она к нему вообще приходила? Не могла же знать? А Владик у нас умница, паинька-мальчик! С пятеркой за жизнь! Светка досадливо передернула плечом. В рюкзаке тренькнул мобильник. Кто-то из ее компании – по сигналу ясно. Звонком не беспокоят, SMS шлют. Даже доставать аппарат не стала. Обойдутся сегодня без нее, не умрут. Какая-то кафешка. Самая обычная. Первая встретившаяся по дороге. Совсем непохожая на понтовый бар, где они обычно тусили после школы. Светка даже названия не запомнила. На автомате взяла кофе и какое-то пирожное. Села за столик у окна. На глаза попался конверт, который она, оказывается, так и продолжала держать в руках. “…мы в расчете… как ты посчитала нужным… я так виновата перед ним… виновата…" И ее взгляд… Не получалось его забыть, как бы сильно не хотелось. И почему-то стало больно. Может, из-за того, что ее мать никогда не посмотрит так? Ни на нее, ни ради нее… Как там Зойка сказала… Любовь и верность… Боль за сына и готовность его защитить, во что бы то ни стало. Была бы она вчера там - грудью бы кинулась, не допустила бы. А ее мать? Ох, вряд ли! Нет, она, конечно, способна устроить скандал из-за дочери. Как вчера, например. Это она умеет. Но смогла бы она вот так вот… без скандала? Унизиться смогла бы ради нее? Внутреннее чутье безжалостно подсказывало, что нет. Не стала бы мать ради нее унижаться. И просить бы не стала. Потому что все, что она делает, она делает ради себя, а не ради нее, Светки… И опять тоскливо сдавило в груди. Мы только помогаем… Свой мост ты построишь сама… Светка отвернулась от окна и нехотя поводила ложечкой в кофе. Отломила кусок пирожного. Не знала, что у ЗП сын погиб… Наверное, не стоило так с ней… Если бы не она… Защитой на подобные мысли привычно взметнулась злость, но тут же погасла. А что, если бы не она? Вдруг он его вообще забил бы? Насмерть? Вчерашний страх нахлынул с новой силой. Ну да, поначалу было торжество. Она добилась своего. Как всегда. Знай, Головин, с кем связываешься! А потом стало страшно. Да что там страшно… Жутко! Когда отчим этот… на всю голову больной… Такого она не ожидала и не хотела, точно не хотела. Но не признаваться же было! Ведь рада же была в глубине души, когда появилась ЗП и все остановила! Только теперь-то что? Чем вся эта история закончится для нее самой? Было тревожно, неприятно, противно… От былого торжества и азарта не осталось ни капли. Светка посмотрела на часы. Кажется, она просидела тут неприлично долго. Поднялась. На столике рядом с нетронутым кофе и нетронутым пирожным осталась кожаная обложка – счет. С торчащим из нее белым конвертом. Потом она бродила по улицам. Просто так, без всякой цели. И все думала, думала… ЗП, значит, считает, что Светка ничего из себя не представляет? Из-за математики ее дурацкой? Ну, не понимаю я математику и что теперь? Не человек? Или она другое имела ввиду? Так или иначе, слова математички больно били по самолюбию. От этой темы мысли ее свернули к Головину. Почему он вдруг уперся? Решил бы контрольную, как раньше, и не было бы всего вот этого. Ну что ему стоило решить?! И тогда, может быть… все бы по-другому… И вообще! Почему он внимания не обращает? Ну, вот как Фролов, как остальные? Отдаст решение и все. Не поговорит даже… Ведь она же красивая, он не может не видеть. Все так считают. И дружить с ней престижно. Нет, открыто с ним дружить она, наверное, бы не стала. Слишком уж он… “не в тренде”. Засмеют еще... Но почему-то ей необходимо было знать, что она нравится именно ему. Почувствовать его интерес. Ну, теперь-то уж чего… Перильца около речки были холодными, но она не замечала этого, как и того, что совсем продрогла в своей легкой, не предназначенной для таких прогулок одежде. Низкие тучи, мутная темная вода внизу, ледяной ветер и никого вокруг. Как раз под ее настроение. Или под ее жизнь? Так что же она сама из себя представляет? Кому вообще она нужна? Исчезни она из класса - кто расстроится? И зачем нужна эта популярность, если сейчас, когда так плохо, даже не к кому пойти? Светка сжала руками виски. Никогда она еще не попадала в такие истории. Надо теперь думать, как выпутываться из всего этого. Что родителям сказать? Ну, с родителями, положим, она договориться сумеет. Хотя и неприятно. По головке, конечно, не погладят. Но и страшного ничего не случится. Ну, лишат карманных. Гулять, может, запретят. Не очень-то и хотелось! А вот как теперь в школе? С расспросами все приставать будут. Зойка постаралась! “Я хочу с вами посоветоваться…” Тьфу! И Головин… Знает он, интересно, что мать приходила? Может, это он ее и попросил? Чтобы Светка никому ничего не рассказывала. Но об этом вроде ни слова… Или как раз именно так надо было понимать конверт этот дурацкий? Светка вдруг поняла, что совершенно запуталась. И самой ей ни за что не выпутаться. И даже посоветоваться не с кем… Не с Фроловым же, который хвостиком за ней бегает, и не с девчонками из компании… Словно в ответ на ее мысли телефон разразился веселой трелью “На лабутенах нах…”. Фролов! Легок на помине. Заводная мелодия звучала как издевательство. Светка поторопилась сбросить звонок. Замерзшие пальцы слушались плохо. Вместо отмены звонка словно само собой запустилось последнее записанное видео. То самое. Для шантажа. Светка вздрогнула, испуганно нажала на паузу. Заозиралась по сторонам, как будто кто-то мог подсмотреть. На экране застыл поражающий воображение кадр. Как специально подобранный. И опять всплыли в памяти глаза матери. “Я так виновата перед ним...” Громкий всплеск распугал расхаживающих неподалеку ворон. Дорогущий iPhone последней модели, предмет зависти чуть не целого класса, улетел аж на середину реки, заброшенный туда с неожиданной силой. И быстро скрылся в равнодушной к подобной роскоши реке. XIV. Олигарх целует руку, или Зоя Петровна держит слово - Розу! Цвета рассвета над морем. Таким Георгия Порфирьевича секьюрити не видели никогда. Минуту назад босс зашел в лифт, погруженный в свои мысли. Молча, как всегда, ткнул в пустоту, где по многолетнему наитию материализовалась подхватившая тонкий портфель рука. Еще 30 секунд и один из самых богатых в стране олигархов будет у машины. Маршрут проверен. До Дома правительства по «зеленой улице» светофоров минут 15. Эскорт ждет, мигая красно-синими всполохами на двух сияюще-черных Gelandewagen позади его приковывающего взгляды всех прохожих серо-синего Maybach. Все сменилось в долю секунды. Олигарх понесся, как раненый боров. Там, впереди, за стеклом парадного крыльца охранник толкал на выход старуху в черном драповом пальто. - Цвета… рассвета… море… - Исполняяяяять! Язви бог тя в душу, бл… Последнее слово приказа бегущего вслед за Жлобновым начальника охраны шрапнелью промелькнуло мимо уха Василькова, потому что у турникетов богоподобный босс, отшвырнув, как щенка, не в меру ретивого стража, целовал… руку старухи. Вернувшись таким же желто-пурпурным, как роза в его руках, – других в ближайшем цветочном магазине не было! – Васильков робко протянул ее из-за спины шефа. - Спасибо! Ты мил, как всегда, Георгий. Пронесло! Когда желтое в водах Солнце краснит серые облака. Душа Василькова, ушедшая было в пятки, с тихим его выдохом вернулась в грудь. Жлобнов-то скор на расправу, если что-то не по его. Ладонь дамы в возрасте (после близкой встречи назвать Зою Петровну старухой было никак невозможно) оказалась шелковисто-мягкой, на длинных пальцах с благородно ухоженным маникюром скромно сверкнуло кольцо. Что-то серое с прозрачным камнем. Это потом сотрудник личной охраны узнал, что Зоя Петровна – из знаменитого некогда дворянского рода, а с Георгием Порфирьевичем у них почти что один на двоих красный диплом МГУ. Что платиновый раритет с клеймом Фаберже и бриллиантом из императорских фондов – одна из немногих оставшихся ей семейных реликвий. Была изъята в ходе репрессий 30-х и вернулась благодаря организованному Жлобновым долгому розыску и немалой сумме, потраченной олигархом на покупку у зарубежного коллекционера. А сейчас… - Гоша! У меня разговор. Серьезный! - Зоя! Вице-премьер… - Света… Слыша наушный шепот, владелец магазинов, заправок, салонов красоты менялся в лице от яростно-помидорного до траурно-землистого. Она отстранилась, наконец, и кивнула. - Да, Георгий. Прямо сейчас. Он махнул ожидавшей поодаль удивленной охране. - Домой! Личный помощник был на грани инфаркта. - Георгий Порфирич!!! - Зоя Петровна со мной! Остальные – вооооооннннн!!! У ближайшего светофора кортеж пронесся на красный. Вскоре также лихо свернул к дому на Кудринской площади. - Спасибо, Зоя! - Она любит, Гоша! Чего выпучился? От до… Сам знаешь. Да и какая там ненависть… Муки первой любви. Признаться – страшно, молчать – ужасно. Она ж с него глаз не сводит. Не у тебя одного окуляры. Все вижу. Другая словом с ним перебросится, улыбнется – она растерзать готова. Вот растерзала. Да не того… - Кхм… Делать-то что? Убить поганку мало! - Дурость выбей. Любовь благослови. Опираясь на руку смущенно-пунцового Василькова, почтительно отворившего тяжелую дверь лимузина, Зоя Петровна выбралась с обволакивающего белокожего сиденья. Обернулась. - Выбить – это я так, Георгий, к слову… А он - золотой мальчик. Я тебе говорю! И да, Влад тоже в нее влюблен. Она неспешно пошла по двору. К высотке с лепниной и шпилем – одной из тех, легендарных, сталинских. За чугунным забором взревели моторы лучших в мире машин. Она улыбнулась. Я обещала, Владик. Все у тебя будет хорошо! XV. Язык не отвалится, или Учись отвечать за дурость Квартира встретила Светку громкими голосами. Кажется, родители ругались. Она проскользнула в свою комнату и привычно заперлась. Думала, что настроится на разговор, пока гуляет. Но оказалось, что готова к нему еще меньше, чем раньше. Пусть лучше завтра… Какое-то время родители еще ругались, отец все повышал голос, стали слышны судорожные рыдания матери. Потом все стихло, а через пять минут из коридора снова послышался голос отца. Тот звонил шоферу. Светка даже удивилась. Ссора родителей не отозвалась внутри ничем – ни огорчением, ни радостью. Было все равно. Она нацепила наушники и врубила музыку, поставив плейлист на случайный выбор. В наушниках раздался голос Стинга... Roses have thorns and shining waters mud And cancer lurks deep in the sweetest bud Clouds and eclipses stain the moon and sun And history reeks of the wrongs we have done After today consider me gone У роз есть шипы, и сияющие воды мутнеют, И беда скрывается в нежном бутоне. Тучи и затмения губят и Луну, и Солнце, И история пропахла зловонием наших ошибок. С этого дня считай, что я ушел... Грустная мелодия соответствовала настроению как нельзя лучше. Она не услышала, что за спиной открылась дверь. А потом отцовская рука выдернула наушники из планшета. Это было более чем неожиданно. Светка почти подпрыгнула на месте и часто-часто заморгала, глядя на появившегося столь внезапно отца. - П-папа? Ты как… - Почему ты не отвечаешь на звонки? - непривычно резко спросил отец. - Я зачем тебе его купил? Дергаться и нервничать вместо того, чтобы в любой момент узнать, где ты и что с тобой? - Все в порядке со мной, – буркнула Светка. – Просто iPhone в речку… упал. Пожалуй, даже если бы захотела, она не смогла бы сейчас объяснить, по какой причине он туда “упал”. - Настоятельно прошу тебя больше не ронять телефон ни в какую реку. Завтра я куплю тебе два аппарата попроще, чтобы всегда был запасной, - сухо прокомментировал отец. - Через пять минут жду в своем кабинете. “Попроще” - это как? Со старьем ходить? Или с отстойным "Самсунгом”? Не успела в голове уложиться эта информация, как ее перекрыла другая, более сейчас важная. В кабинет? Зачем? - А тут что, нельзя? Но отец ее уже не слышал. Или слышал, но ответов давать не собирался. В голове замелькало разом множество всевозможных мыслей. Головин. Лифт. Четвертная оценка… Мама плачет… Зойка… Была уже или нет? Наверное, была, раз отец так разговаривает. Поднимаясь по лестнице и пытаясь унять отчего-то вдруг разыгравшуюся дрожь, она пыталась настроить себя на разговор. Только вот… Как настроиться, если не понятно толком на что? - Я тебя слушаю, - отец оторвался от какого-то документа и снял очки. Старомодные, в роговой оправе, эти окуляры, как называла их мать, делали его похожим на растерянного филина. Но менять их банкир отказывался наотрез. Ему было наплевать на чужое мнение и он не любил перемен и новых вещей. Отец никогда не давал понять, что именно ему известно, предпочитая услышать это от нее. Так что врать было опасно… Черт! Знать бы хотя бы, говорила Зойка с ним или нет! Светка слегка пожала плечами. Что ж… В эту игру можно играть и вдвоем. - Это зависит от того, что ты хочешь услышать, папа. - Я хочу услышать все об истории с купленными контрольными и мнимым изнасилованием, - четко и резко обрубил демагогию банкир. - Мне очень интересно, о чем думала моя дочь, когда выставляла себя в глазах людей не только подлой, лживой, но и совершенной... дурой. Все уже знает… Плохо… Надо было раньше Зойки… Хорошая мысль, как известно, самая неспешная. Конечно, лучше было бы поговорить с отцом до того, как к нему припрется Алгоритм. Но кто ж знал, что она вот так, сразу… И все-таки самым обидным было не это. А вот это последнее слово. “Дура”. Почему-то именно оно задевало за живое. Светка даже набрала воздуха для гневного ответа. Но выдохнула его, так ничего и не произнеся. Говорить что-то все-таки было надо. Отец ждал. А отец долго ждать не любит. И злить его сейчас еще больше она не собиралась уж точно. Светка еще раз независимо пожала плечами. - Ты неправильно все понял, папа. Банкир как-то незнакомо и очень неприятно усмехнулся. - Да... Я много упустил в твоем воспитании. Что же... Дочь, ты считаешь, что я заработал свое состояние, будучи легковерным идиотом? Значит, ты еще глупее, чем я думал! Я жду, Светлана. У тебя ровно три минуты, чтобы собраться и четко изложить ситуацию. Без вранья. Светка сглотнула. Отвела глаза. Разговор складывался хуже, чем она могла предположить. Куда хуже! Ладно… Отец ведь не ЗП… Морали долго читать не будет… И все-таки говорить было трудно. Она торопилась, то и дело сбивалась, сгорая от стыда под пристальным отцовским взглядом. И пальцы сами собой нервно теребили штекер от наушников, которые все еще болтались на шее. - ... и все бы получилось! Если бы не Зойка! Ты же сам говорил: надо сделать так, чтобы вместо тебя работали другие! А он уперся! - Дура... Вот же дура, прости, Господи... - словно сам себе тихо сказал отец и слегка нервным жестом подравнял стопку документов на столе. - Идиотка!!!! Ты, сопля малолетняя, прежде чем рассуждать о том, как работают другие, сначала сама хоть чему-нибудь научись! Ты, коза вертлявая, хоть на секунду задумалась о том, что если бы не мои деньги, в твою сторону никто бы даже не плюнул, не то что посмотрел?! Ты же пустое место без денег, дырка от бублика!!! И это моя дочь! Я кому бизнес оставлю?! Да вы с матерью через месяц с голой жопой окажетесь, две курицы!!! А если попробуете вот так подставить кого-то, так и без башки! Ты о чем думала, поганка, когда такое ляпнула про парня?! Ты знаешь, что с парнями на зоне за изнасилование бывает?! - В к-какой зоне? Светка даже подпрыгнула от неожиданности. И теперь в глазах у нее светилось откровенное непонимание. - Так ведь он же… почти изнасиловал… Ну, то есть… - Еще раз? - отец даже привстал из-за стола. - Ну-ка, повтори, что он сделал. В глаза смотри и повтори! - Ну, я же не сказала, что изнасиловал! – почти выкрикнула она. - Я сказала, что “почти”! Ей почему-то вдруг стало жутко от того, что промелькнуло в глазах отца, от того, какие они у него стали. Кажется, только сейчас она поняла, почему его так боятся подчиненные… - Ну, значит, и я тебе теперь почти отец. И деньги я тебе буду почти давать на твои побрякушки. И гулять ты почти будешь... После того, как пойдешь и извинишься перед парнем. Как следует извинишься и крепко попросишь, чтобы о дурости твоей никто не узнал. Мне тебя, гусыню, еще замуж выдавать… - он чуть не сказал «за Влада». - Сплетни нам не нужны. - Ладно! – согласие прозвучало как выдох облегчения. – Завтра пойду и извинюсь. Пойдет она извиняться, как же! Три раза! Но отцу об этом знать не обязательно. Проверять он не станет. А Головин и так никому не скажет. Не дурак же он о таком рассказывать! - Пап, можно я уже к себе пойду? Вместо ответа банкир взял телефон, нажал кнопку быстрого набора. - Машину к подъезду. Потом встал, обошел стол и крепко сжал руку дочери, увлекая ее к двери. - Завтра мы ждать не станем. - Папа, ты что… Зачем сегодня?! Папа, стой! Я… н-не могу так сразу… Я завтра! - У тебя будет время подготовиться, пока мы едем, - неумолимая сила протащила девочку через холл прямо к входной двери. Выглянула из комнаты мать, но тут же поспешила скрыться обратно. Удивленно покосилась на них консьержка, заставив Светку замолчать. И шофер в машине совершенно невозмутим. Помнит, зараза, куда возил их с матерью! Светка притихла. Что теперь делать? Что делать?! Она не знала и потому пребывала в тихом ужасе. Просить прощения? У Головина? Невозможно! Но и отец теперь не отступится. Это она понимала ясно. Прямая спина виднелась на переднем сидении. Отец тоже за всю дорогу не сказал ни слова. И только когда вышли из машины и вошли в знакомый, такой знакомый подъезд, паника накрыла ее с головой. Стало вдруг понятно, что все это не мысли-размышления, это по-настоящему. Вот сейчас они поднимутся на шестой этаж, позвонят в квартиру… А там наверняка еще его мать… - Папа, постой! – она резко дернулась и прижалась к стене. – Я не могу! Не пойду! Не надо! Это же Головин! Я не могу перед ним! - Можешь, - спокойно парировал отец, крепче сжимая ее руку. - Язык не отвалится. Учись отвечать за собственную дурость! Может, это заставит тебя поумнеть. - Папочка! Ну, пожалуйста! - девочка отчаянно схватила его за руку второй, свободной рукой. Она почти кричала, захлебываясь воздухом. – Папочка! Все, что угодно! Только не это! Я же умру там! Папочка! Ну, хочешь, не давай мне денег вообще! И гулять! Только… Светка вдруг споткнулась на полуслове, наткнувшись, как на стену, на тяжелый взгляд отца. Секунду длилось молчание, а потом она забилась с новой силой и злостью: - Не пойду! Не буду! Хоть убей, не буду! - Ну-ка прекрати орать, - жестко велел отец. - Или ты идешь сама, или я тебя отнесу, но тогда не жалуйся на то, что все увидят, что ты всего лишь малолетняя истеричка. Шагай! Кричать Светка и вправду перестала. Но и заставить себя шагнуть она не могла. Не могла и все тут! Только стояла на месте и с ужасом мотала головой из стороны в сторону. Долго ей стоять не дали - мощная отцовская рука легко, как котенка, приподняла девочку за шиворот тонкой короткой куртки и через секунду они уже были в лифте.
Forum: XVI. Порка наоборот, или Хлынул очищающий ливень А Жлобнова что… Нет ее... Трель звонка входной двери ворвалась во Владькины размышления. Кто бы это… Мама ключи забыла? Отчим, может, за шмотками… Одна мысль оказаться лицом к лицу заставила вздрогнуть. - Динь-динь-дили-динь-дили-диииииииинь. Звонили настойчиво. Требовательно. Почти по-хозяйски. Тут глазок бы не помешал, но в обитой дерматином двери его не было. Едва Владик щелкнул замком, дверь чуть не заехала ему по носу и пока еще не поджившей разбитой губе. Отскочившего мальчика зажало в простенке. Детина в дорогущем серебристом костюме, окатив волной ядреного парфюма, тремя шагами прошел коридор. А следом, как собачка на привязи, семенила на цыпочках, тщетно стараясь затормозить, ухваченная за воротник кремовой замшевой куртки… Светка! - Влад! Головин! - зычно раздалось из комнаты. Той, в которой… Заходить куда мальчик вот уже который день избегал. - Тут... я... Влад... Головин, - неожиданным для себя сиплым шепотом выдавил, застыв на пороге. - А… вы кто? - Георгий Порфирьевич. Отец, к несчастью, вот этой… - здоровяк потряс Светку, как лист на ветру. - Я… Да, конечно… Но зачем? Что? - вступил все же в комнату, прилип к косяку, смотрел ошалело. Жалобно скрипнул диван под грузным телом присевшего банкира. - Не мямли! - голос мужчины стал жестким, рука хлопнула по дивану. - Сядь! Я знаю. Все, что было здесь. То, чего не было в лифте. За свои поступки я привык отвечать сам. Моя дочь, - указательный палец пистолетным дулом уперся в сжавшуюся посреди комнаты девочку, - ответит тоже. - Папа! - Здесь! Сейчас! У Влада был эффект дежавю. Только теперь вот не он - Светка стояла онемевшей и оглушенной. Улыбка не пряталась в глубине потухших глаз за потеками помады и туши на кукольно-красивом лице. И губы не плевались ужасными словами, обвиняя его в страшном грехе, а кривились и мелко дрожали. А потом был взрыв. Она выпрямилась, вздернула подбородок, глянула свысока... - Извиняться?! Перед ним?! Папа! Он и так ничего не скажет! Денег ему дай! Если для тебя это так важно. Для гарантии. Чтоб точно заткнулся! А извиняться... Так уж хочешь - сам извиняйся! Я не буду! Нет! Никогда! Георгий Порфирьевич побагровел, побелел. Кулаки сжались. С неожиданной легкостью он вскочил и ринулся к стоящему в углу креслу. - Оно?! То?! Так?! В глазах Влада фигуру степенного банкира застил образ пьяного отчима. А тот подхватил резную громоздкость, как пушинку, и с грохотом обрушил на паркет в центре комнаты. Навис над снова сжавшейся Светкой. Рука потянулась… Мальчик зажмурился. Вновь, как в мучивших его по ночам до холодного пота кошмарах, замелькали картинки… - Паааа!!! - хлестнул по ушам Светкин вопль. Она стояла коленями на кресле. Отец заломил руку, пригнув голову чуть не до пола. В одной руке сжимал снятый с себя широкий черный ремень, а другой, задрав юбку, сдернул вниз кружевные трусики. Каменным до онемения гостем смотрел Влад, как взлетела рука, опустилась с громким щелчком, вспухла на белом алая полоса… - Аааааааааа! Девочка выгнулась. Из-под разметавшейся гривы русых волос пронзили Влада безумные глаза. - Стойте! Нет! Рыдает на кресле Светка. Тяжело дышит, раскинувшись на диване, отец. Тараном отбросивший его Влад повторил снова тихо, но твердо: - Нет! Боль ничего не исправит. Я знаю, что не был виноват. Вы знаете. Довольно! Я прощаю Свету. Вы, Света, Георгий Порфирьевич, простите меня. Я не должен был брать деньги. Если бы я не согласился на ту сделку… Все это больно, горько, стыдно. Забудем! Никто ничего не узнает. - Эээээ?! Ну, парень... - выдохнул Георгий Порфирьевич. - Я б ее, как муху, прихлопнул за такие… выдумки. Светка свернулась в кресле дрожащим комочком. Отшатнулась, когда чья-то рука одернула юбку, отвела локон и мягко отерла слезы. Затравленному взгляду присевший на подлокотник Влад ответил... доброй улыбкой. И она опять заревела. До икоты, до судорог. А он молча обнимал ее трепещущее тело. По его синей футболке расплывалось мокрое пятно от ливня очищающих ее душу слез. В ухо струился поток ее чуть слышных слов. Пораженный Григорий Порфирьевич потянулся в карман за сигаретой… Анна Алексеевна вошла в квартиру тихо. Ведь Ладик плохо спал по ночам и днем порой дремал над своей вездесущей книгой. При нем она держалась, но сейчас, поставив на полку простой и так любимый сыном тортик “Панчо”, в который раз грустно вздохнула. Простит ли? Забудет? Или рубец этот на всю жизнь? Пелену тягостных мыслей разорвал девичий вскрик. Негромкий, но - как ножом по сердцу: - Владик! Прости, Владик! Влетев в гостиную, даже на шаг отступила. Сын сидел в кресле - том самом! - и на груди у него... плакала… Света. С дивана поднялся холеный мужчина с проседью на висках. - Аааа… Анна Алексеевна? Здравствуйте! - проговорил, сминая в руках табак поломанной сигареты и старомодные, а-ля главный бухгалтер из 70-х, роговые очки. - Георгий Порфирич. А у нас… вас… тут... вот. Глаза вскинувшего взгляд Влада беззвучно сказали все. - Прошу вас… Я объясню... - прервал мхатовскую паузу пришедший в себя банкир, галантно и бескомпромиссно увлекая ее на кухню. XVII. Страсть сквозь слезы, или О чем говорила Света Улыбка! Больнее самых размашистых ударов. Злее самых грозных проклятий. Страшнее самых чудовищных гроз. Влад ей улыбался. И это сломало и выстроило для Светы все. Стремление задарма въехать на его знаниях в пятерочный рай отличников и восхищение его бескорыстной помощью одноклассникам. Едкую ее насмешливость в его адрес и мечту постоянно слышать его задорный смех. Подколки отсутствием к нему девчоночьего интереса и возбуждающее до дрожи желание самой сорвать с него винтаж. Влад улыбался. Света за эти секунды флагеллантски погрузила себя во все круги ада, воспарила к вершинам блаженства и... снова упала в пропасть. - Дура! Все пропало. Погань! Не исправить! Идиотка!.. Слезы душили. Сиплый шепот мешал площадную брань с неразборчивыми признаниями. Его руки подняли ее мягко, как крылья ангела. На его коленях, прижимаясь к его плечу под его поглаживаниями, она вновь вознеслась на пик. - Владик! Прости, Владик! Я люблю тебя! Не хочу это скрывать! Его руки сжались. Мир для обоих перестал существовать. Горькое прошлое, захватывающее дух настоящее, многовариантное будущее… Сломавший сигарету папа… Стук каблуков его мамы… Были только две пары неотрывных глаз - его травяно-зеленые изумруды и ее небесно-льдистые сапфиры. На кухне Георгий Порфирьевич подал Анне Алексеевне стакан воды, залпом выпил свой. - Света, как вы поняли, моя дочь. Примите мои извинения. Поверить не могу! Деньги… Лифт… Изнасил… Он поперхнулся. Сломалась очередная сигарета. - Курите уже. Анна Алексеевна протянула ему снова полный стакан и достала из шкафа хрустальную пепельницу. - Вашей вины нет. Ладик никого не винит. - Ладик? - Мой единственный, мой любимый сын, - подчеркнула она. Принесла из прихожей “Панчо”. Хрустнула пластиком упаковки. И улыбнулась. - Чай? Кофе? Сливки? Лимон? Влад и Света не находили слов. Надо было сказать так много… Минут 20 назад они были врагами. Только что стали друзьями. А за стенкой разговаривают мама и папа… Решил проблему призыв из кухни, прозвучавший почти дуэтом. - Дети! Тортик слаще объятий. Мы доедаем “Панчо”. - Ребята! Поцелуям - любое время, каппучино горячий - час. Любой вошедший немного погодя в 91-ю квартиру на шестом этаже пепельно-серой “хрущевки” по 5-й улице Народного Ополчения без тени сомнения принял бы эту компанию за семейные посиделки двух не разлей вода одноклассников. Женщина в скромном, но не без вкуса пошитом платье заботливо разливает ароматно дымящийся чай по вынутым из буфета ради такого случая чашкам кузнецовского фарфора. Беззаботно отбросивший на ближайшую табуретку пиджак Brioni бизнесмен хохочет, стуча по столу пудовым кулаком под звон вазочки с вишневым вареньем. - Ну, ты, старик, выдал! Волатильность. Ликвидность. Дебет. Кредит. И… Ладик! Расскажу – аналитики мои у виска покрутят... Нет, ну ты глянь на него, а! Вот башка! Рядом с ней - каштаново-кудрый мальчишка. Справа от него - русокосая девочка. То и дело бросают друг на друга смущенные взгляды. Пастораль в стиле Ватто. Чаепитие в Мытищах кисти Кустодиева. Только нет-нет да промелькнет нечто за смущением молодых. То ли неуступчивая недавно потерпленному разгрому ненависть. То ли до времени опасающаяся огласки любовь... XVIII. Любовь, рожденная во сне, или Я теплом твоим отогрелась В эту ночь не спалось обоим. Совпадали порой и мысли. Завтра в школу. А там ведь Зоя! Целый класс зубоскально судачит! Что сказать? Как объяснить? Попадалово чисто конкретно! Это, впрочем, было не главным. Будет утро – слова найдутся. А вот как теперь между собою… Да, и Света, и Влад признались. Любят! Родители вроде не против. Но ведь прошлого не воротишь. Сердце тянут и лифт, и кресло… Слава Богу, в душу не лезут! Сами о том не зная, Григорий Порфирьевич и Анна Алексеевна последовали совету Зои Петровны. Позволили детям без лишних советов разобраться и в себе, и друг в друге. * * * Влад ворочался, вставал, снова ложился… Света нравилась с первого класса. Чем старше он становился, тем понятнее оформлялось чувство. Оттого, наверное, сейчас необъяснимым ему образом складывались нестройные и печальные рифмы. Признаться никогда не пытался. Нищеброд, да в калачный ряд?! У нее и шмотки крутые, И машина – полный отпад, Что ни день – вкуснота в кафешках, А поклонники – штабелями стоят. Как же грустно глотать обиду… Я ведь сердце готов… Просто так! Но вот снова звучит небрежно: “Еще денег тебе или как?” Как же больно терять надежду, Когда рубят тебя с плеча… И смогла же придумать такое! Светка – это носитель зла… Ручка кинжалом проткнула бумагу. Влад вздрогнул. Заозирался. Четвертый час ночи! Изумленно перечитал. Зажмурился, тряся головой в попытке прогнать дьявольское наваждение. Но его сменили другие. Утонувшие в дрожащих слезинках сапфиры на вселенски-печальном лице… Щекочущие ухо прикосновения пронзительно и тихо кающихся губ… Взрывающий оба сердца страстный вскрик… Вскочив утром под звон будильника, Влад заработал на темени шишку. С лету треснулся о нависавшую сверху книжную полку. Ныли затекшие в неудобной позе мышцы. Этой ночью он спал за письменным столом. О принятом решении напомнил изодранный в труху тетрадный лист. Анна Алексеевна за завтраком ни о чем не спрашивала. Просто улыбалась. У сына всегда все на лице написано было. И сейчас он словно светился. * * * Света скорчилась в темном углу. Судорожно скрюченные пальцы яростно лохматили русые локоны. Ушла сюда прямо из машины. Мать, кинувшуюся было навстречу, задержал в медвежьей охапке отец. Сидевшей, не раздеваясь, девочке казалось, что этот тесный треугольник и беспросветная темень скроют ее от всего – людской молвы, тягостных обстоятельств, необходимых решений. От себя, однако, никуда не исчезнуть. И в бушующем потоке полярных мыслей она потеряла счет времени. Где-то на горизонте мелькнуло лицо охваченной мировой скорбью мамы. Тут же исчезло, словно сдунутое тихим и полным какого-то нового чувства рыком отца: - Маша! Уйди! Оставь, сказал! Им вдвоем пережить надо! Вновь и вновь корила себя Светлана в грехах. Алгоритму нагрубила… Папе скандал закатила, а у него ведь слабое сердце… Владик... Бейте ее, распинайте, кожу живьем сдирайте – не может она объяснить, как поддалась искушению Дьявола, как мастерски, словно примадонна Большого театра, разыграла этот кошмарный спектакль с лифтом. Если бы не Зоя Петровна, представить страшно, чем ужасным бы все кончилось… Владик… Он, наверное, ее ненавидит. И так вон сколько его доставала, а теперь уж… Сама! Сама все… Нет. Нет! Быть не может! Он улыбался. Обнимал. Целовал... Дура! Тысячу раз прав отец. Тупая, глупая дура! Он… Умный, красивый, добрый, нежный. Всегда! А я… Про шмотки трещала, деньгами корила… В таком обвинила!!! Пусть не дружит, не замечает... Пусть даже не любит! Но простит. Пусть. В охватившую Свету прострацию влился нежный, переливчатый звук. Телефон! Ее первый, с пятого класса позабытый мобильник. Ну да, папа на обратном пути велел с собой неотлучно носить, пока новые купит. Два! Вот мама хоть в чем-то путно и постаралась – нашла, зарядила. Стоп! На дворе Солнце только встает. Кто ж звонит? Еще и на старый! Рингтон запел голосом Орбакайте. Изменилась жизнь моя, Словно Солнце из дождя Выглянуло вдруг. Просто я теплом твоим Отогрелась, и другим Стало все вокруг. Схватив трубку, Света, не глядя, нажала «Ответ». И в ухо будто током шибануло. - Привет! Как ты? – тихо спросил Влад. Потом, отдышавшись после разговора, она снова и снова терзала телефон, требуя бесконечного повтора. Я уткнусь в твое плечо, Чтоб не думать ни о чем, Просто быть с тобой. Я сегодня не уйду, И для всех я пропаду В тишине ночной. И счастливый календарь Мы с тобой откроем, Чтоб его до конца листать. И я знаю, что теперь Нас на свете двое, И могу я тебе сказать: Каждый день с тобой Сердцем и рукой Буду только я одна теперь. Каждый день с тобой Летом и зимой, Потому что я нужна тебе… - Время, Света! В школу! Открыв дверь, облаченный в наглаженный костюм Георгий Порфирьевич прислушался. И догадливо улыбнулся. Сияющая дочь вскочила на папу, завопила, не заботясь о смятом пиджаке Armani. - Папа! Любит! Владик меня лююююююбииииит! Отцепившись, наконец, от Светки, Георгий Порфирьевич притворно-грозно скомандовал: - Пять минут на сборы! Ни секундой больше! Шагнул за порог и вернулся. - Ладно, 10. Сам подвезу в школу. Обоих, - подмигнул. - Двух.
Forum: XIX. Фурор на математике, или Как Фролов оказался ослом - Че сидим? Там тааааакое! Жлобнов-старший. Сам! Алгоритм, видела, вниз пошла. Метко швырнув портфель поверх нырнувшего под парту Фролова, Ленка Капустина кинулась к окну. Одноклассники за спиной толкались, пихались, вставали на цыпочки. Капуста, конечно, та еще ажиотажница, но сейчас увидеть хотелось всем. На парадном плацу школы кружило, выстраиваясь, как по линейке, черно-лаковое трио Mercedes. Рассыпались по двору молодцы в черном. - Ух ты! Серый, глянь, лимузин Pullman. Вот махина… Вау! Новейший «Гелик». Пара сразу. Белкин, фанатичный автолюбитель в масштабе 1:43, влез на плечи близнеца Сергея. - Цыц ты, Сашка! – буркнул тот и столкнул вожделенно таращившегося на машины брата. – Ага! Жлобнов. А вот и Зоя! - Что щас будет…. – пропищала Смирнова. Люська в классе была самой мелкой, зато самой большой трусихой. - Упс! Ооооооооооо, - зазвучало хором. Жлобнов-старший приобнял учительницу и они пошли по двору. - Ну, Георгий! Разговоров теперь - до каникул, - усмехнулась Зоя Петровна. – Все окна обсели. Ждут! На втором этаже бурлило. - Эх, ни черта не слышно! Спорим, хана Владьке? Батя Светкин-то – ого-го! - Шут, Фролов, как обычно, - щелкнул по лбу здоровяк Прокопьев. – Алгоритму Головин любимчик. Она за него горой. - Погодите. Тут что-то непросто, - правдоруб Справедливова, как всегда, начеку. По Жлобнову и Алгоритму гадать - что на кофейной гуще. Говорят, улыбаются, хмурятся, снова вроде повеселели… Ребята томились, молчали. Вот беседа, видать, завершилась. Жлобнов-старший махнул рукой. Парень в черном костюме открыл лимузинову дверь... На брусчатку ступила Светка. Сногсшибательна, как королева, хоть и в форменном платье в клетку. - Говорил же! – взволновался Фролов. - Глядите. Вот кобыла! Еще и лыбится. - Сам ты конь. Ослик, если точнее… До конца осечь балагура Прокопьев уже не успел. Явлением Ревизора в ступор ввел всех Влад Головин. Нет, костюм, конечно, привычный и прическа все также длинна. Но чтоб так! Открыто, публично… Из машины Светы Жлобновой… С улыбкой на пол-лица… Света с Владом полны смущения. - Здравствуйте, Зоя Петровна! – сказали в унисон. Алгоритм им улыбнулась. - Вижу-вижу, горят глаза. Хорошо, что так обернулось! Только… Владик, не рано в школу? Света потупилась. Залилась алой краской. - Все хорошо, Зоя Петровна. Спасибо вам! За маму, за книгу,– он тоже зарделся. – За Свету. Простите ее, пожалуйста! Она так больше не будет. Ну, то есть… Учиться отлично будет. Правда! Я ей, - слегка запнулся, но продолжил уверенно, - обязательно помогу. Математик пристально смотрела на Свету. Влад взял ее за руку. Та подняла глаза. И взгляда больше не отвела. Георгий Порфирьевич отошел ответить на звонок. - Про эту контрольную папа не знает, - негромко сказала учительница. - Зайдешь после уроков, возьмешь задания. Завтра жду. Только чтобы честно. Сама! К Владу – только за справкой. Как получится, то и будет. Договорились? А теперь – бегом оба в класс. Десять минут как урок идет. Вернулся Жлобнов. - Ну что, Зоя? Толк будет? - Наверстаем, Гоша. С ним она, - в окне у лестницы мелькнули две головы, - точно не пропадет. На уроках. По жизни. А мы с тобой и Аней им поможем! XX. Однажды 20 лет спустя, или Рассвет будит память Он стоял у окна. Над рекой за регулярным а-ля Версаль парком их недавно достроенной виллы поднималось Солнце. Желтая от первых лучей дорожка бежала по синим волнам. Хмурые с ночи облака понемногу наливались алым. На плечи легла рука. Она нежно прильнула к нему. - Зойка снова уснула, Владик. Гошка тоже сопит, как младенец. - Смотри, Свет… Так любила Зоя Петровна… Солнце встало. И заискрилось. В его травяных изумрудах и ее небесных сапфирах. За стеной спали их дети. И они говорили о детстве. Своем. Вспоминали Зою Петровну. Ее справедливую строгость и душевно-полную доброту. Улыбались незыблемой верности Георгия Порфирьевича бухгалтерским окулярам. Спорили, привезет ли на этот раз Анна Алексеевна неизменный для Владика «Панчо». - Они… - вдруг сказала она чуть слышно. – Сберегли тебя для меня. - Нам двоим подарили счастье, - мягко ее целуя, твердо поправил он. Вместо эпилога Ты молод и светла дорога. Пусть за спиной гроза встает, Пусть и судьба бывает строгой, Достигнешь ты своих высот. Теперь ты юноша, и что же, В твоих глазах простой вопрос: Что для меня всего дороже, Что для меня всегда всерьез? Ответишь ты на это скоро, Ты изберешь свой верный путь. К чему пустые разговоры? Не сможешь ты с него свернуть. Ведь ты не можешь жить иначе, Когда идешь к мечте своей, Лишь становясь чуть-чуть богаче, А может быть, еще смелей. Все, что задумано, свершится. Пусть пролетают день и год! Судьба листает дней страницы И в светлый путь тебя ведет. Тебе же в жизни надо мало: Лишь только Солнца и тепла, Чтобы Любовь всегда пылала, Чтобы душа всегда жила. Быть может, на краю у доли С улыбкой вспомнишь ты о нем - Мальчишке в голубом камзоле, С которым раньше был знаком. (с) Дмитрий Ахременко «Томас Гейнсборо. Мальчик в голубом»
Jeka: Почему же никто не удосужился высказать свое мнение? А ведь, здорово! Прям, Ф.М. Достоевский. Нет, я не шучу. Вот такой стиль и был у Федора Михайловича. Вспомните "Идиот". Мелодраматический стиль. Автору уважение.
Sakh: Рассказ добрый (как бы это странно не звучало), но не реалистичный ("не верю")...
louisxiv: Jeka пишет: Автору уважение. Благодарю Вас!
louisxiv: Sakh пишет: не реалистичный Ну это же фантазия, а не быль.
ВЖиК: Навеяло многими фрагментами на "Журавленка и молнии" Вл.Крапивина. Но всё равно красиво!
Геннадий: Очень талантливо. Надо всем прочитать.
louisxiv: ВЖиК пишет: Навеяло многими фрагментами на "Журавленка и молнии" Вл.Крапивина. Но всё равно красиво! Благодарю Вас! К сожалению, Крапивина не читал. Но сравнение в пользу автора, я так понимаю, раз похоже.
louisxiv: Геннадий пишет: Очень талантливо. Надо всем прочитать. О как! Большое спасибо!
полная версия страницы