Форум » Антология лучших рассказов, размещенных на форуме » Новиков А. Повесть о рыжей девчонке. Фанфик » Ответить
Новиков А. Повесть о рыжей девчонке. Фанфик
Admin: Повесть о рыжей девчонке. Фанфик Часть первая Очень глупо устроено на свете: назовут тебя как вздумается и кончено — так и называйся этим именем всю жизнь. Лучше бы никак не называли, пока не подрастешь и не выберешь себе имени по календарю. Есть столько красивых имен на свете: маргарита, Людмила, Елена. А вот придумали же — Евой назвали. «Ева Кюн». Ну да с именем можно примериться. Ведь прелестную девочку из «Хижины дяди Тома» тоже звали Евой. Но то, что волосы рыжие, — примириться никак нельзя. Когда Еву показывают гостям, дамы ахают: — Рыженькая! Ни в папу ни в маму. Удивительно. Кто-нибудь, да был рыженький в роду. Может быть бабушка? Может быть дедушка? — Нет,— говорит папа, ни одного рыжего, мне помнится. Так просто. Злая шутка природы. Папа очень хотел мальчика. Ева знает об этом. Каждый раз, когда папа со злостью взглянет на Еву. Ева догадывается, о чем папа думает:»Вот, вместо сына девчонка растет в моем доме. Да еще рыжая девчонка. Совсем нехорошо!» И никто не любит рыжих. Когда из гимназии Ева идет домой через пушкинский сад, мальчишки из городского училища кричат ей вслед: Рыжий. Красный! Черт опасный! И кидают в Еву снежками. Снежки, крепко скатанные в руках, твердые, будто камни. Ева бежит через Пушкинский сад без оглядки, закрывает лицо руками: не беда. Если в спину попадут. Только бы не вышибли глаз! В классе Еву тоже дразнят. Больше всего дразнят две подруги — Смагина и Козлова. Надя Смагина — первая красавица в классе. Глаза у нее синие, с черными ресницами. Она всегда чуть-чуть щурится, чтобы ресницы виднее были. На перемене, когда девочки соберутся кучкой, она подходит к ним и говорит очень громко: — О чем это вы здесь? Что вы мне не расскажете? Что я, рыжая? Однажды, на уроке истории учительница рассказала про рыжебородого Фридриха Барбароссу. Все время Смагина с Козловой оглядывались на Еву. А когда урок кончился, Нина Козлова поднялась со скамьи — худая, бледная, губы красные, оттопыренные и говорит: — Девчонки, а знаете, что? Предком Евы Кюн был Фридрих Барбаросса. Давайте будем звать Еву «Барбароссой»! Все девочки ждут, что Ева ответит. Надя Смагина спряталась за спину Козловой и заливается смехом. Ева тоже поднялась со скамьи и говорит спокойно: — А твой предок был козел! И фамилия у тебя Козлова и ноги у тебя козлиные. Хохот в классе. Ева одержала верх.. Не выдержав позора, Козлова вцепилась Еве в рыжие волосы. В эту минут в класс вошла Зоя Феликсовна, классная наставница. Или Жужелица, как ее называют девочки. — Большие девочки, а вести себя не умеете! — строго сказала она. О вашем поведении я доложу начальнице! Останетесь в классе до четырех часов, без обеда! В три часа гимназия опустела. Девочки остались одни в пустом классе. — Есть один очень действенный и верный метод воспитания, сказала им Жужелица, когда девочки остались одни. Госпожа начальница решила, что этот метод вы сегодня опробуете на себе. Этому способу лет столько, сколько человечеству. — Что же это за воспитатель такой и что за метод? - удивленно спросила Нина. — Воспитатель - это ее величество Розга. А метод воспитания с помощью с помощью такого воспитателя существует только один - это ... порка. «Розги в гимназии?!» — думает Ева, — Не может такого быть! За дверью послышались шаги. Вошла госпожа начальница. Девочки встали. Тут они увидели, что у начальницы в руках две длинные черные пластинки из китового уса! Для удобства пластинки вставлены в ручки из черного дерева, отполированного частым употреблением. — Вы сегодня провинились! — строго сказала начальница. Я не хочу, чтобы во вверенной мне гимназии проходили драки между ученицами. Это зло нужно вырывать с корнем в самом зародыше. Розги Ева стиснула зубы, а Нина сразу заплакала. — Зоя Феликсовна, — начальница указала на Нину, — готовьте ее первой! По приказу Жужелица привычным движением сняла с Нины платье, подвела ее к парте, отстегнула чулки и спустила их до туфель, затем медленно спустила панталоны до колен, оголив худенькие белые ягодицы. — Розги из китового уса попечительский совет гимназии специально выписал из Петербурга, уже не одно поколение воспитанниц испробовало их на своих ягодицах. — строго говорила Жужелица, — это гораздо экономнее чем каждую неделю заготавливать свежие, как это делают в мужской гимназии. Несколько секунд Нина постояла так с голой попой, содрогаясь от плача, Жужелица нагнула ее и положила животом на парту, и крепко связала ей руки и ноги ремнями. Ева с ужасом следит за этими приготовлениями. Во время этих приготовлений начальница читает им нотацию. Но Ева не понимает слов, ужас парализовал ее сознание. Попробовав орудие наказания в воздухе, госпожа начальница решительно подходит к вздрагивающей на парте Наде и вытягивает ее по голому заду раз, второй, третий... Надя вздрагивает всем телом. Жужелица прижимает ее к парте. Первые 3-4 удара заставили Надю громко застонать, потом раздается пронзительный крик. Не в силах вырваться, Надя мотает головой и пытается сжимать попку. «Ой! Ой! Ой. Мамочка! Больше не буду!». — кричит Надя. Попа начала быстро подпрыгивать и вилять. Ева с ужасом видит как теле появляются тонкие розовые следы. Но вот, пятнадцать ударов, воспитательница останавливается и говорит, что вполне рассчиталась с Надей. Надю отвязывают и ставят в угол. Теперь очередь Евы занять место на парте. А эту, рыжую зачинщицу беспорядков драть будем вдвоем! — приказала начальница. Еву кладут животом на парту и привязывают за руки и за ноги так, что она не может вертеться. С довольной улыбкой Жужелица берет себе второй прут и встает рядом. Ева слышит короткий звук и чусствует как огненная полоса перечеркнула ее попу чуть наискось. Тут же вторая полоса легла чуть ниже. Не в силах терпеть, Ева взвыла, непроизвольно подпрыгивая на сколько позволяет привязь и позорно виляет своими голыми ягодицам, особенно, когда ее воспитательницы, с жутким свистом, опускали на них свои китовые розги с двух сторон сразу. Еве отчаянно больно от каждого их этих хлестких ударов, и она молит простить ее. Снова прутья пошли с двух сторон часто и хлестко вытягивая подпрыгивающее от каждого жгучего шлепка ягодицы и бедра, вызывая стоны и пронзительные крики Евы. Имейте в виду, — строго сказала начальница, когда наказанные девушки одевались. — в другой раз порка будет более суровой или исключим из гимназии! Воспитательницы вышли. — Нина, говорит Ева тихо, вытирая слезы, давай никому не расскажем. — Давай. Отвечает Нина. — Давай дружить! — Ева. — Давай! — вздохнув говорит Нина. Еле переставляя ноги после перенесенной экзекуции Ева пришла домой. —— — Почему я рыжая? Все смеются надо мной! — хнычет Ева, лежа животом вниз на бабушкиной кровати. Бабушка смазывает ей попу деревянным маслом. — Плюнь, дураки смеются!— бурчит бабушка, — не печалься, как говорила моя мама, за одну битую двух небитых дают. Нас в гимназии еще не так драли! Сейчас маслом смажу и все пройдет. Невнятно говорит бабушка — точно пуговицу в рот положила. С тех пор, как ее хватил удар, у нее отнялась правая рука, правая нога и с языком случилось что-то. Чужой ни за что бабушку не поймет. А Ева понимает отлично. Ева привыкла. — Вот в Париже женщины вылезают на крыши и нарочно сидят на солнце с распущенными волосами, — говорит бабушка. — Зачем это? Удивляется Ева. — Чтобы порыжеть. Это даже считается красивым. Ева смеется. Толи действительно масло помогло, то ли просто нежная бабушкина рука, но боль действительно куда-то ушла. — А ну, говорит бабушка, — загляни-ка в шкаф. Шкаф у бабушки дубовый. Карниз с резьбой, дверца тяжелая, скрипит. Ева очень любит заглядывать в шкаф. Раз Ева проговорилась: хорошо бы аршин голубой ленточки кукле на чепчик. На другой день заглянула в шкаф, а на белье целый, не начатый моток голубой ленточки лежит, как в магазине. Никогда бабушка зря не скажет: «загляни-ка в шкаф». И на это раз тоже — Ева открыла дверку и видит: на дверце огромная жестяная банка с наклейкой: «Монпансье». Тоже как в магазине. Приказчик из такой банки отсыпает покупателям в бумажные кульки фунт или полфунта. А тут запускай обе руки в банку и ешь в волю. И вдруг звонок в передней. Твердый властный. Три раза. — Ева подмигнула бабушке: — Папа! И на цыпочках выскользнула из комнаты. Папа не любит бабушки и называет ее бабой ягой. ——— Неделю спустя Ева идет в гимназию по тропинке, с ночи запорошенной чистым снегом. То и дело она останавливается и рассматривает на снегу свои следы. Какие маленькие. Какие смешные! Ева обернулась на большие черные стрелки соборных часов. Надо спешить. Но Ева не прибавила шагу, и на урок опоздала. Тишина в коридорах. Двери в классах заперты. Первый урок начался. Ева на цыпочках поднялась по белой лестнице на второй этаж. Пожалуй. Лучше сейчас не входить в класс. Лучше улизнуть в уборную и дождаться перемены. Может быть, Жужелица не заметит. Вдруг дверь четвертого класса приоткрылась. Жужелица! Вышла... И идет по коридору мягко ступая в кожаных ботинках. По телу Евы пробежал знакомый холодок, как в тот раз, когда Жужелица строго наказала ее и Козлову. Ева вздрогнула и чуть не выронила книги. Жужелица подходит к ней и шепотом: — Не в первый раз! В десятый раз. Доложу начальнице. Марш в класс. Бесстыдница! Ева шмыгнула в класс и вдоль стенки пробралась к своей парте у окна. У стола стоял учитель, маленький, сутулый, желтый, всклокоченный как озябшая птица. Недаром девочки прозвали его «Чиж». Чиж покосился одним глазом на Еву, хмыкнул и уткнулся в журнал. Девочки уже знали, что ухмылка Чижа не сулит ничего хорошего. Через стеклянную дверь в коридор Ева увидела высокую даму. Волосы у нее темные, с проседью, густые брови срослись, нос большой. На носу пенсне с черным шнурочком. Начальница! В эту секунду зазвенел звонок. Сначала далекий, потом затрещал все громче и громче, переливаясь в пустом коридоре. И вдруг дверь распахнулась и в класс не вошла, а влетела Жужелица. Она строга смотрит на Еву и говорит: — А ты, Кюн, после уроков к начальнице в кабинет войдешь! Кабинет начальницы на втором этаже. Прямо напротив лестницы. Желтая дверь изнутри завешена тяжелой портьерой. Учителя входят сюда только по делу. А девочки очень редко. Что там происходит — никто не знает. Никаких звуков не доносится из кабинета в коридор. Но выходят от туда девочки раскрасневшиеся и вытирают слезы. Когда Жужелица повела туда Еву, девочки смотрели на нее во все глаза. — Друг, — крикнула Козлова. — Не горюй! Начальница строго посмотрела на вошедшую. В кабинете уже была Жужелица. Без лишних слов она взялась готовить Еву к предстоящему наказанию. Начальница молча следила за знакомыми приготовлениями. Вот Ева уже на коленях, животом упирается в сидение табурета, юбка задрана до шеи и приколота булавкой. Панталончики спущены и ягодицы обнажены. Жужелица держит Еву так, что она не может встать. Начальница берет уже знакомый Еве прут из китового уса, и начинает отчитывать ее без крика, таким ровным холодным голосом, и лицо у нее холодное, неподвижное, только на носу вздрагивает пенсне. Еве секунды перед наказанием кажутся вечностью. — Во-первых, в табеле за поведение — три! — Сказала начальница, опуская прут на обнаженное тело. «Счастье еще, что табель подписывает бабушка. А не папа.» — успела подумать Ева. — Во-вторых, — еще удар, от которого Ева взвыла, — ты не должна ходить ни на каток, ни в кинематограф — никуда, пока не исправится. — А в-третьих, — удара ритмично продолжали ложиться — если ты еще на чем-нибудь попадешься — тебя исключат. И еще сказала: — Ваша репутация окончательно испорчена. «Что за странное слово «репутация»? — Успела подумать Ева перед следующим ударом. Еще несколько розог Ева получила за свои волосы. Все девочки гладко и скромно причесаны, а у Евы во все стороны торчат. Ева вышла из кабинета начальницы раскрасневшаяся. Сердце отчаянно билось. Домой она шла хмурая, зажав книги под мышкой, и палочкой ведет по заборам. Треск стоит на всю улицу. — Что же мне делать с моими волосами? — Думает Ева и на глазах ее снова появляются слезы. Они у меня густые и сухие. Тряхнешь головой — взлетают. У других не заметно, а она рыжая — вот и заметно. Но на этом все неприятности не закончились. Дома как снег на голову обрушилась беда. —— Пришла Ева из гимназии и видит — горничная Настя стоит у плиты и кончиком головного платка утирает слезы. — Ты что? — спрашивает Ева. — Беги, — говорит Настя, — беги к бабушке. Ева с тревогой бежит к бабушке. Распахнула дверь. Бабушка стоит посереди комнаты. Опираясь на палку. Кругом все раскидано. Сундук раскрыт, дубовый шкаф нараспашку. Груды белья, юбки кофты, коробочки, баночки из шкафа вывалились на пол. И шляпа на полу. Старомодная шляпа — как воронье гнездо. — Ева, — сказала бабушка, — я уезжаю. Ева побледнела и ни шагу от дверей. Нынче осенью все так же было раскидано. Мама Евы, маленькая черненькая, тоже плакала и собирала сундук. Еве не верилось, что мама уедет. И прежде. бывало, мама поплачет, упакует сундук, но не уедет. И сундук распаковывают. Мама долго не могла решиться — ей казалось, одной никак не возможно жить. Но нынче осенью мама вдруг уехала, — должно быть, навсегда. Теперь уезжает и бабушка. И что это за дом, в котором никто не хочет жуть? — Выжил. Зашипела бабушка, — выжил. Лучше в стужу такую сто верст на конях проскочу, замерзну где-нибудь в поле, но не останусь. Дня лишнего не останусь! — Куда же ты хочешь ехать? — В Петербург. — А мне можно с тобой? — Спроси у варвара, — сказала бабушка, — ему никто не нужен. Может быть и отпустит. Ева идет. Подошла к запертым дверям кабинета и остановилась. «Ах, как это, — думает Ева, — взять и сразу уехать? А гимназия? И Нину Козлову оставить жаль». Ева тяжело вздохнула. Нет, нужно уехать с бабушкой. Нельзя старуху оставлять одну. Ева постучалась в дверь. Ева всегда с робостью входит в кабинет отца. Время от времени отец говорил дочери: Ева, прошу вас пройти в мой кабинет. Это значит — порка. В кабинете большой письменный стол, на который перед которым отец ее нагибал, или заставлял лечь на живот, если на столе в этот момент не было бумаг. Сейчас стол завален бумагами. Протоколы. А в углу куча книг, чужих писем и фотографий. Это все папа отобрал при обысках. Пересмотрел, прочел и сгреб в одну кучу. Папа следит, чтобы никто не шел против царя. В уезд по заводам ездит делать обыски, отбирает запрещенные книги, сажает политических в тюрьму. Папа в расстегнутом сюртуке. Роется на столе в бумагах. — Что тебе? — спросил папа с раздражением. Лицо у него серое, глаза бесцветные как мутная вода, веки воспаленные. Когда Ева с папой, ей всегда не ловко. Она теребит кончик черного передника. Давно, когда Ева была еще маленькой, папа при ней высек горничную Настю. Настя была еще совсем девочка, худенькая, с косичкой как крысиный хвостик. Один раз она взяла без спросу сахарного барашка. Расправа проходила в этом самом кабинете. Смотри, Ева, что бывает за воровство, сказал папа, вынимая из брюк длинный желтый кожаный ремень. — Заголяйся! — строго приказывает он Насте. Та медлит. Тогда он как даст ей кулаком по лицу! Настя повиновалась. Отец поставил полуобнаженную Настю на колени, зажал ее голову между своих ног и задрал нижнюю юбку. Еву затрясло от ужаса. — Смотри, Ева. Как секут воровок! Ева зажмурилась. — Смотри, кому говорю или сама займешь ее место! — орет на Еву отец и взмахивает ремнем. Несчастная Настя кричит и пытается вырваться, но у нее ничего не выходит. Вскоре ее худенькие ягодицы покрываются полосами. Их все больше и дольше. Они перекрещиваются, сливаются и синеют. Наконец отец отпускает ее. — Запомни. Ева, не будешь слушаться — и тебя высеку! Непременно высеку! Строго говорит он Еве. С тех пор Ева боится отца и его ремня, и старается получать его как можно реже. — Позволь мне с бабушкой уехать, — говорит Ева. — Что, — взревел папа. С бабушкой? Ах ты дрянь! И ударил кулаком по столу. Лампа задрожала. Блестящая медная крышка на чернильнице задрожала. И вдруг сорвалась с чернильницы и покатилась по полу со звоном. Ева съежилась, точно от боли. — Родного отца бросить хочешь из-за подачек сумасшедшей старухи? Неблагодарная! Не хочешь жить с отцом? Так я тебя упеку! Запру в интернат, где за малейшую провинность секут розгами! Сам высеку! И чтоб больше об этом не заикаться. Ева вернулась к бабушке. — Не позволил, — шепчет Ева вытирая слезы, обещал упечь в интернат и выпороть... розгами! — Змей, — зашипела бабушка и с яростью проткнула тростью старую шляпу. Ева сама помогла усадить бабушку с теплые сани и укутала ноги толстым шерстяным платком. Загремели бубенцы. — Пошел! — крикнул ямщик. И тройка с бабушкой и Настей понеслась вдоль покровской улицы по ухабам. —— На другой день Ева поняла, что для нее началась другая жизнь. Папа и до этого времени лишь наказывал дочь, но присутствие мамы и бабушки сдерживало его. Последний раз он ее выпорол этим летом, когда ей пришлось постигать непростую науку поведения за столом.. За обедом подали телячьи отбивные котлеты с зеленым горошком. Поставили огромное блюдо душистой малины, мелкий сахар в вазах и два хрустальных кувшина со взбитыми сливками — самое любимое Евино лакомство. Ева старалась около котлеты, отрезая от кости кусочки мяса, а горошек еще не трогала, оставив его напоследок. — Не горбись. — строго сказал папа. Ева поспешно выпрямилась. — Не чавкай, — с раздражением сказал папа. Ева покраснела. И чтобы не чавкать перестала есть. Тут Ева увидела, что Настя стала убирать тарелки. Горошек остается нетронутым! Она, не думая о светских приличиях, ложкой сгребла весь горошек в рот, уронив несколько горошинок на скатерть. Папа строго сказал Еве, что она оставлена без сладкого блюда. Ева замерла на минуту, затем вскочила со стула и убежала в малинник, где до сыта наелась душистой малины под крики звавшего ее отца. Домой она вернулась только вечером. После ужина отец позвал ее в этот кабинет... Теперь они остались вдвоем в большом доме. Ева встретилась с папой за обедом. Настя уехала с бабушкой. Ева на месте хозяйки сама разливает суп. Ева волнуется, прекрасно зная, что папа шутить за столом не любит. Она двумя руками поднимает тарелку с супом для папы. «Как полно я налила. Только бы не выплеснуть». И выплеснула на скатерть. — Росомаха, — сказал папа и поморщился. Росомахи это звери неуклюжие, противные и всегда висят на деревьях. Папа помешивает ложкой горячий суп и внимательно смотрит на Еву. «Что он смотрит? — тревожится Ева. — какие странные у него глаза. Мутные, холодные, с красноватыми веками. Счастье какое, что они не достались мне в придачу к рыжим волосам. Тогда хоть топись». У Евы карие глаза, мамины. — Ты, — сказал папа, — совсем не похожа на приличную девочку. Испортилась. Разлагающее влияние бабушки. Кажется, пора тебя познакомить с дедушкиным сундуком. Ева исподлобья посмотрела на папу и ничего не ответила. Долго молчали. Наконец папа говорит: — Ну-с. Скажи мне, каковы у тебя отметки. По русскому сколько? — По русскому пять. И по географии пять. По истории пять. — А по математике? — По математике — три. — Почему ж это? — строго спросил папа. — Математику я не люблю. Математика мне не дается. Тихонько вымолвила Ева. — Хм... тебя не спрашивают, что ты любишь. Нужно учиться тому, что преподают в гимназии. И быть прилежной. Ни одной тройки не должно быть. Ева заволновалась. — За тройки никто не бранит, — сказала Ева, — тройка отметка ничего себе. Бывает, единицы приносят домой. — Единицы! — грозно нахмурился папа. — Попробуй только принеси единицу! «Ни за что не попробую!» — подумала Ева и съежилась. — После того, как вымоешь посуду — жду тебя в угловой комнате! — строго сказал папа. «Что ему нужно в комнате, в которой никто не живет?» — Подумала Ева, открывая скрипучую дверь. В комнате маленькая перестановка. Огромный сундук с полукруглой крышкой был выдвинут на середину комнаты и покрыт ковриком. Папа привязывает к ручкам куски тонкой кожи. — Ты не забыла, что ожидает тебя в случае неповиновения? И грозно смотрит на дочь. У Евы дрожат колени. — Заголяйся, — продолжает папа и ложись верхом на этого коня! Ева с ужасом смотрит на сундук. Она чувствует как кровь приливает к ее лицу. — На этом сундуке, продолжал папа, глядя на красную как вареный рак дочку — меня еще мой отец, а твой дед, царствие ему небесное, воспитывал. Тебе что, повторить приказание? Ева снимает чулки и панталончики. Отец заставляет ее сесть верхом на сундук, а потом лечь на него животом. Ее руки и ноги оказались как раз на уровне ручек сундука. Папа кожаными ремешками привязывает несчастную дочь. Теперь она не может даже пошевелиться. Папа снимает ремень. Ева зажмурилась и стиснула зубы. «Господи, взмолилась она, сделай так, чтобы папа меня простил!» А папа говорит, взмахивая ремнем: — Тебя воспитывали мать и бабушка. На середине фразы ремень с силой лег на Евину попу. Девочка вздрогнула, но не закричала. — Я не вмешивался, продолжал папа, вновь размахивая ремнем, — бабы и распустили вожжи. Из глаз Евы полились слезы. — Теперь я сам за тебя примусь. Взмах ремнем был такой силы, что Еве пришлось до крови прокусить губу. Она почувствовала солоноватый вкус. — Подтянись! Еще удар. Папа останавливается и вытирает пот. Любуется произведенной работой. — Отец в поте лица добывает тебе хлеб, дает образование и требует учись прилежно! Поняла? — Да. Папа. — говорит Ева сквозь слезы. — Сейчас закрепим полученные знания! — говорит отец и вновь поднимает ремень. Короткие фразы вновь чередуются с ударами. — Ни одной тройки. Удар был такой силы, что Ева забывает о решении молчать и начинает кричать. — Ой, мамочка! — Мамочка тебе больше не поможет! Только пятерки! — Папа, не надо! — просит Ева, но в ответ получает еще удар. — Изредка четверки. Ты способная, рыжая бестия. Продолжает папа переходя на другую сторону сундука и вновь взмахивая ремнем. «Жужелица с начальницей не били, а гладили»— подумала Ева. — Бросай лень! Ева чувствует, как ремень ложится на уже поротые места, от чего боль еще усиливается. Из ее глаз ручьем льются слезы. — Папа, хватит! — Ева взвыла, запрокинула голову и посмотрела на своего отца. Изображение расплывалось. — Если не бросишь — пеняй на себя. Я вышибу из тебя лень. Сундук будет постоянно стоять посереди комнаты. Так и запомни. И не ремнем драть буду — розгами! Ева уже не кричит, а только стонет под ударами. Наконец папа решает, что на сегодня хватит. Папа отвязывает ее от сундука. Одеть чулки нет сил. Она просто прижимает их к груди,. Папа выводит ее из комнаты. — Надеюсь, что после сегодняшнего урока ты не захочешь, чтобы из тебя выбивали лень. С этого дня Ева старательно принимается учить уроки. Сколько этих уроков задают на каждый день! И по русскому задают. И по геометрии задают. И по истории и по географии. А еще немецкие, французский. Слова столбцами. Неправильные глаголы. Упражнения и стихотворения. Если весь вечер учить на совесть —и то не успеешь. Что-нибудь, да останется невыученным. Ева лезет из кожи вон, чтобы получать пятерки.
Ответов - 53, стр:
1 2 3 4 All
Admin: Часть вторая. Всю зиму Ева занималась— гналась за пятерками. Но вот теперь, весной, заниматься прямо таки не выносимо. А тут как раз экзамены на носу. За городом, в глубине оврагов, вырос львиный зев. Так и тянет в лесные овраги за львиным зевом. И тянет на Каму встречать и провожать пароходы. У Любимовской пристани старый лодочник пригнал лодки. Он сдает их напрокат желающим покататься. Он научил Еву и Нину грести и править рулем. Девочки сами катаются. Встречный пароход, будто кит, тяжелым хвостом взрывает валы. Ева и Нина направляют лодку прямо в волны. Валы яростно подбрасывают и кидают лодку, снова подбрасывают и снова кидают. Брызги и пена хлещут в лицо. — Ева, вернись! — слышится грозный папин голос. «Как же так? Он должен быть еще в уезде!» — думает Ева, направляя лодку к берегу. Отец вытаскивает мокрых девочек на берег за шиворот. На несколько мгновений его холодное лицо приобретает нормальное выражение. Он прижимает к себе Еву и радуется, что та осталось жива. Папа повел девочек по домам. В доме Нину Козловой он задержался на несколько минут. Но Ева понимает, что ее ждет свидание с дедушкиным сундуком. Но вечером к ним пришли гости. Это была Нина вместе с мамой. К чаю в честь гостей подали сладкий пирог, но Ева даже не почувствовала вкуса. Все силы собирает Ева, чтобы не краснеть, но все-таки краснеет до корней волос. — Мой муж, — говорит Надина мама, постоянно работает в деревне. На лето мы к нему ездим. А весь учебный год приходится жить здесь. В городе. Да и вообще он не слишком строго воспитывает Нину. Это начинает сказываться на ее поведении. От нее я знаю, что вы воспитываете свою дочь гораздо строже. — Строгость при воспитании молодых девочек просто необходима, — говорит папа, запивая пирог чаем. — Если только чуть-чуть ослабить за ними контроль они то нахватают единиц, то в речке потонут. За ними глаз да глаз нужен! — Совершенно с вами согласна. Говорит Нинина мама. Я сама в детстве была очень шаловливой и розги спасали меня от многих неприятностей. Вкусный у вас пирог. Я думаю, за сегодняшнюю выходку на реке их надо примерно наказать. — Вы совершенно правы! — сказал Евин папа. Знаете, еще в Библии говорится, кто не противится наказаниям, тот вырастет умным, тот же , который норовит остаться безнаказанным, будет дураком. —Кто любит свое дитя, тот держит его под розгой, и только при этом он дождется от своего чада утешения и радостей — процитировала Нинина мама. — Девочек и девушек, впрочем, не меньше. Как там в Библии? Кто не противится телесным наказаниям, тот вырастет умным, та же, которая норовит остаться безнаказанной, будет дурой! От таких слов Ева поперхнулась. Отец встал, наклонил ее и с силой хлопнул между лопаток. Крошка от пирога вылетел наружу. — За свои проступки надо отвечать! — строго сказал он. Папа встает из-за стола, строго смотрит на девочек. — Прошу всех пройти со мной! «Боже, как стыдно раздеваться при посторонних» — думает Ева, входя в комнату. Ее подруга, бледная как кусок школьного мелка, с ужасом смотрит на сундук. Лицо у нее сморщилось. Вот-вот заплачет. Начать решили с Нины. Еву в ожидании порки отец отводит в угол и ставит на колени. — Смотри и запоминай! — Строго говорит он. В это время Нинина мама подводит дочь к сундуку, снимает с нее чулочки и панталончики. Нина тихо плачет. Папа готовит два жутких пучка... — Мама, пожалуйста, мама не надо! — говорит она. Но сопротивления не оказывает. Ева видит как Нину мама ловко привязывает к ручкам сундука. Родители решают, что сечь они будут попеременно, с двух сторон. Начала Нинина мама. Удар получился достаточно слабым. — Кто так бьет? — спросил Евин папа. — Локоть должен подниматься до уровня плеча, и не надо наклоняться к наказываемой, а спину держать ровно. Вот так! С этими словами розги обрушились на Нину. Показались первые полосы. Нина взвыла. Благодаря своей тонкой коже, Нина испытывает невыразимые страдания. — Не надо сразу отнимать от тела розги, — продолжал учить папа, вновь замахиваясь. Надо выдерживать их несколько секунд, на теле. Тогда получается сильная боль... — Вот так? — спрашивает Нинина мама, и опускает розги на трепещущее тело. Ева видит как в глазах отца просвечивает радость, особенно в те моменты, когда розга особенно удачно ложится на тело и вызывает наиболее отчаянный крик у истязаемой. — Правильно! — Похвалил он женщину, и сам нанес следующий удар.— Направлять удары розги, надо от ляжек и медленно, постепенно подниматься до попы, и по спине. Когда ее крики становятся сильнее а подпрыгивания быстрее, отец холодно улыбается. Еве кажется, что ему приятно видеть унижения и страдания стонущей под ударами розог девочки. Нина кричит все громче. Привязи не дают ей пошевелиться. Она может только слегка подпрыгивать. Слегка запыхавшись и измочалив розги, папа бросает негодные на пол, подходит к стоящей на коленях Еве, берет ее за ухо и поворачивает ее голову в сторону Нины. — Смотри.— строго говорит он, — или всыплю дополнительную порцию! Он подошел к Нине со свежими розгами и дал девочке два особенно жестоких удара, от которых на попе появляется два страшных багровых рубца. Ева зажмурилась. — Ах! Ай! Ой! — задыхаясь кричит Нина. — Больно, ай, очень больно!.. Наконец-то, последний и самый сильный удар обеих розог заставил Нину в последний раз резко выгнуться и вскинуть багровую попу — наказание закончено! — Думаю, пока с Нины хватит! —сказала ее мама. Настала очередь Евы подвергнуться позорному сечению. Нину отвязали и повели в угол. — Прошу! — сказал Евин папа.— Место освободилось! Ева сама подошла к сундуку, но заголить попу не решилась. Отец с такой силой рванул чулки вниз, что послышался треск разрываемой материи. Вот уже Ева лежит на коврике, не успевшем остыть от тепла ее подруги. Она чувствует, как узкая кожа впивается в ее запястье и лодыжки. — Продолжим наш урок! — говорит папа. Секунду спустя Ева услышала свист и почувствовала первый удар. Чтобы не заорать, Ева зубами вцепилась в край коврика, покрывающего сундук. За этим ударом Нинина мама наносит второй удар по тому же самому месту, от чего боль еще усиливается. Ева выпускает коврик, дергается, на сколько позволяют ремни и взвизгивает. Снова прутья пошли с двух сторон часто и хлестко вытягивая подпрыгивающие от каждого жгучего шлепка ягодицы и бедра, вызывая стоны и пронзительные крики Евы. Напоследок, они начали хлестать одновременно с двух сторон так, чтобы прутья, огибая ногу, своими кончиками сильно хлестали самую нежную кожу на внутренней стороне ног. Затем розги спускается вниз по ляжкам до колен, замедляя темп. Когда розги ложатся одновременно, то у девочки вырывается особенно продолжительный вопль от нестерпимой боли. Согласно папиному руководству, розги обжигают круп наказываемой, потом даже ложится на талию и спину. Кровавые полосы все растут числом и сближаются одна с другими. Бедная Ева, принимая розги, уже кричала непрерывно и очень громко, без слов. Конца порки Ева не помнила. Очнулась она от того, что ей под нос дали понюхать ватку с нашатырем. Девочки надолго запомнили этот урок и старались обходить пристань стороной. ——— Ева давно заметила, что мальчики кидают камни дальше, чем девочки. Девочки поднимут камень, поднесут чуть ли не к носу и кинут не размахиваясь. Кидают не красиво и не метко. А мальчики всегда кидают с закидкой. Занесут руку далеко назад, размахнутся с силой. И камень летит как пуля. Без промаху бьет. Ева решила научиться кидать камни с закидкой. Сразу после обеда Ева побежала во двор. Ева собрала в передник камей. Размахнулась и вжик1.. — камни один за другим полетели на крышу сарая и с грохотом покатились вниз. Ева уже в поту. Волосы у нее растрепались, а она все кидает и кидает. И раз от раза все лучше. Потом нацелилась в трубу на бане, размахнулась совсем по-настоящему, с закидкой, и попала в трубу. Окно распахнулось. — Ева, кричит папа, марш домой! Дома папа говорит с возмущением: — Ты что, с ума сошла? Т взбесилась, большущая корова? Завтра экзамены начинаются, а что ты выделываешь во дворе? — Я учусь метко бросать. — Я тебе сыплю так метко, что ты не сможешь сидеть! Марш за мной! Ева понурившись идет за отцом в комнату с сундуком. Ева уже знает, что сопротивление увеличивает наказание, поэтому папа ее даже не привязывает. С каждым разом Еве снимать перед отцом панталончики становится все труднее. Ева стесняется своих ягодиц, своих наклюнувшихся грудей. — Я тебя на этот раз пожалел, чтобы то могла сидеть на экзамене! — строго говорил папа, глядя на попу дочери, превратившуюся в красный фонарь. Еще один проступок, хоть одна тройка на экзаменах, не говоря о более низких оценках — ты у меня познакомишься с собачьей плеткой. Страшная плетка с длинным хвостом висела на стене папиного кабинета. «Неужели он ей меня будет пороть? Я не выдержу! Экзаменов так много. Я ничего не успею...» На следующий день в гимназии экзамены. Еве повезло. Она сдала их на пять. «Ах, думает Ева, — дома ни мамы ни бабушки нет. Кого обрадовать, кому рассказать? Кому рассказать?» Из гимназии Ева возвращалась по дачной улице. Вот знакомый дом. В нем живет сын начальницы гимназии. Он несколько раз защищал ее от мальчишек, норовивших обидеть Еву, когда та шла по их улице. Он все чаще и чаще появлялся в мечтах Евы. Возле чьих-то ворот присела на скамеечку. В раздумье положила на колени учебник географии . а на учебник — белый листочек бумаги. Вздохнули и написала карандашом: «Коля, я вас люблю» Потом свернула записочку, вытащила из кармана гладкий камушек, крепко накрепко привязала шнурком к камню записку и пошла. Вои и знакомый дом. Крайнее окно открыто. Должно быть стол придвинут к окну и Коля сидит над книгой. «Бедный. —Вздохнула Ева. — У него тоже экзамены. Должно быть тоже сидит над книгой. Камень как пуля перелетел через ограду в окно и ляпнулся на стол... Ева бежит по улице. Остановится. Приложит руки к горячим щекам и несется дальше. «Что ж я наделала своим камушком с запиской! Он меня вовсе не любит! И не только не любит, он теперь презирает. Ему наверно неприятно встречаться со мной» ——- Экзамены чуть не каждый день. Ни к одному экзамену Ева все не успевала повторить. Но везло. Так везло, что дух захватывало. Рука как заколдованная тянула один за другим только знакомые билеты. Ева без сучка без задоринки перешла в шестой класс...
Admin: Часть третья (В этой части А.Новиковым использованы отрывки из произведений Н.Лескова. И не только...) Родители Нины Козловой жили в селе Дебессах, верст пятьдесят от города. Нинин папа служил там фельдшером в больнице. Всю зиму Нина жила одна с матерью в городе, на квартире и только летом они отправлялись домой. Нина пригласила Еву на лето к себе в Дебессы. Еве очень захотелось поехать. Она боялась, что папа не отпустит ее, но папа пустил сразу. Не задумываясь. Перед отъездом он пришел на квартиру к Нининой маме и велел в случае чего драть Еву как сидорову козу. И покатили. Сначала ехали на пароходе. А потом в расхлябанном тряском тарантасе по широким полям. В селе у Нининых родителей домик совсем как избушка. Окна маленькие, полы застланы половиками. В кухне большая русская печь. Нинина мама ухватом сажает в печь горшки со щами и кашей. Вдоль стен стоят лавки. В потолке ввинчено кольцо. Это кольцо служит для подвешивания колыбели с младенцем. Нинин папа рассказывал, что соседний помещик ввел новую моду на воспитание детей: их за руки привязывали и подтягивали к этому кольцу, завязывали у них над головой узлом рубашки и в таком положении секли. Нинин папа — фельдшер в местной больнице, — Еве очень понравился. С виду от угрюмый, большой, шея толстая как у быка, но очень добрый. Если бы у меня был такой папа. — думает Ева. Я бы как сыр в масле каталась бы. — Ты никому не рассказывай, чья ты дочь, — сказал ей Нинин папа. — Почему? — спросила Ева. — Два года назад, когда мужики взбунтовались, он приехал с ротой солдат и всыпал всем по ж... мужикам по пятьдесят, а бабам по тридцать. Вот ужо тогда все почесались! Досталось и правым и виноватым! Больше к этому разговору не возвращались. Самое интересное, в селе, где все новости передаются мгновенно, то ли не узнали, толи решили, что девочка за папу не отвечает. Хорошо летом! Солнышко ласково светит. во дворе куры кудахчут, блеют овцы. Стоит Еве появиться во дворе, как злой гусак, шипя и вытягивая шею, налетает на Еву. Ева удирает с визгом. Ни за кем больше не гоняется гусак, только за Евой. На потеху всем. Хорошо летом в деревне. Можно бегать босиком. Под платье не нужно надевать корсет. Совсем близко за огородом — речка и луг в ромашках. Целые дни Нина и Ева плещутся голышом в речке и бегают наперегонки с распущенными волосами. Девочки заметили, что у многих купающихся девочек и женщин, на попе и ягодицах характерные следы. Никто на них особого внимания не обращает. Нинин папа был очень добрый и прощал девочкам мелкие шалости. В его присутствии мама Нины не решалась применять полученные у Евиного отца уроки. Воспоминание об отцовском ремне и розгах стали забываться, пока как то раз девочки не решились залезть в соседний сад. Что им было там нужно — не совсем понятно. В своем саду все было то же самое. Они не знали, что сад стережет злой сторож. Дед поймал их с поличным в тот момент, когда девочки лакомились свежими ароматными ягодами клубники. Он неслышно подкрался к ним сзади и схватил Нину за ухо. — Ой, пусти меня! — взвизгнула Нина. Ева дала стрекоча. Нина попыталась защищаться. но безуспешно. — Ишь, размечталась, пусти ее! — сторож второй рукой поймал ее за волосы. Ты у меня сейчас ответишь по всей строгости закона! Старичок втолкнул девочку в сарай и запер дверь на засов, сам сделал вид, что ушел, обежал сарай с другой стороны и влез на крышу. Ева. Оправившись от потрясения из-за забора наблюдала за происходящим. Ева видит, что сторож ушел. Не долго думая. Она перелезает обратно в сад и идет к сараю. — Нина ты тут? — Здесь я! — отвечает Нина. — беги! Он вернется1 — Сейчас я тебя выпущу! — говорит Ева и пытается отодвинуть засов. Девочка взялась за засов, но тут на нее прыгнул дед. Ева никак не ожидала от старичка такой прыти и даже не оказала ему сопротивления, когда дед толкнул ее в сарай. Девочки остались со сторожем в сарае. В глазах сторожа блеснул недобрый огонек и руки его сжались в кулаки, когда он увидел молодых девочек дрожащих от страха и вытирающих слезинки. Испуганная Ева раскраснелась от волнения, щеки ее пылали. Нина хныкала , закрыв лицо руками. После нескольких секунд полного молчания сторож сказал: — Сейчас я навсегда отобью охоту воровать. С этими словами он снял с крюка вожжи. Ева еще сильнее прижалась к своей подруге, которая , не выдержав и заплакав, обняла подругу, как бы пытаясь ее защитить. — Трогательная картина.— улыбнулся сторож. — Нина у меня кажется во второй раз и прекрасно знаешь, что тебя ждет. Ты видимо уже позабыла как крапива кусается. Придется тебе об этом напомнить! — А детей бить нельзя! — говорит Ева. — Шутка довольно удачная, — возразил смеясь Сторож, — две воровки, которые должны просить у меня на коленях о прощении, начинает проповедовать мне мораль. Видно, что тебя еще никогда как следует не наказывали. — Пощади нас, -- прошептала сквозь слезы Ева. — За воровство вас можно сейчас без проблем сдать в сельскую расправу, где для таких приготовлены козлы и розги, но пороть будут при всей деревне. Вы хотите получить наказание таким образом? — Нет! Дедушка, отпусти нас, пожалуйста! Отпустить то я вас отпущу, но отучить вас от воровства просто необходимо. Одной крапивы явно мало. Только одни розги могут помочь.. Тот час же сторож оттащил Еву от подруги. Нина упала и закрыла свое лицо руками. — Пусти меня! Ай! — Ева пытается освободиться из рук сторожа, но они у него были как железные. Он опрокидывает девочку на деревянную скамью и заворачивает ей назад руку. Ева дергается от боли. — Не утомляй своего голоса. Он тебе сейчас понадобится. И не дергайся. Только хуже будет! С этими словами сторож придавливает девочку коленом к скамейке. Нина в ужасе забилась в угол сарая. Ева перестает биться. — Вот так то оно лучше! Сторож привязывает вожжами Еву к деревянной скамейке. Теперь она уже вполне беззащитна. Сторож поднял платье спустил панталончики и обнажил ее от колен до шеи. Чувствуя, холодок на обнаженном теле, Ева пытается свое лицо, прижимая его к скамейке, как бы стараясь скрыть свой позор. — Да, скамейка в сарае только одна, — говорит сторож, направляясь к Нине. — Ну, ничего! Он вынимает из штанов ремешок, петлей стягивает руки девочке и привязывает ее к столбу поддерживающую потолок в положении стоя с поднятыми руками. Нина от страха не сопротивляется и только канючит, что она больше не будет. Сторож критически осмотрел свою работу. Вид обнаженной Евы ему явно понравился. Нина в платье стояла у столба. — Вот так, погодите у меня, пока я принесу инструменты! — сторож погрозил им пальцем и вышел.. — Что же теперь будет? — спросила Ева. — Будет очень больно, — отвечала Нина. Гораздо больнее. Чем розги у твоего папы. Если он нарежет крыжовника — держись! Но скорее всего обойдется розгами с крапивой. — Нина, я боюсь! Меня еще ни разу крапивой не драли... — Ничего, — отвечает Нина. — от этого еще у нас в деревне никто не умирал! Сторож нарезал в огороде розог и крапивы и принес все это добро в сарай. — С кого начнем? — спросил сторож, хитро улыбнувшись. Нина со страхом посмотрела на сторожа, Ева отвернулась. Выбор пал на Нину. Сторож подошел к столбу, завернул платье девочке на голову, завязав его узлом и спустил трусики до пяток. После этого он отошел на пол шага и осмотрел тело жертвы. — Смотри, Ева, как и тебя сейчас будут наказывать. Он провел пучком крапивы Нине от шеи до пяток. Нина почувствовала как тысячи иголочек впились в ее тело. От первого же удара жертва завизжала и дернулась. Это сторожу не понравилось. Он подобрал с пола обрывок веревки, связал ей ноги и притянул их к столбу. — Теперь вертись сколько хочешь! — Прости нас, дедушка! — взмолилась Нина. — Вы обе заслуживаете за ваше воровство хороших розог! Сказал сторож, перекладывая розги крапивой. Сторож наказывает спокойно и медленно, ударяя каждый раз по выбранному заранее месту и, после каждого удара, на теле появляется красная полоса. Нина кричит дольше и продолжительнее. С каждым новым ударом розги, все сильнее и сильнее. Сторож перешел на другую сторону, переменил прутья. Круп делался совсем красным и после каждого нового удара розги рубцы становятся все ярче и ярче. Сторож продолжает сечь девочку, не обращая ровно никакого внимания на ее мольбы и стоны. — Пощадите, простите! — Нина кричит в промежутках между ударами.— Не могу больше терпеть, не рвите меня на части! —Сказано в Писании: «Не укради!»,— говорит сторож и продолжает сечь Нину с той же жестокостью. — А теперь надо перекурить. —сказал сторож, решив остановиться. — Он спокойно присаживается на край скамьи и сворачивает самокрутку. Струю дыма он пускает Еве в лицо. Девочка закашлялась. Сторож встает и собирает свежий пучок розог с крапивой. Опускает его в кадку с водой, попробует его в воздухе. Ева начинает исступленно кричать. — Мама, мама, помоги мне, спаси меня! — кричит Ева — Мама твоя мне за это только спасибо скажет! — спокойно ответил им сторож. Он подошел к Нине, провел розгами по ее иссеченному телу и развязал узел на голове. Почувствовав на теле розги и решив , что ее снова начнут пороть, Нина силится как бы защититься, но это выглядит как судорога. — Посмотри, как буду драть твою подружку! Сторож снова подошел к Еве. Ева потеряла остатки самообладания, по щекам ее льется слезы. — Не бейте меня, не секите, — взмолилась Ева. — я больше не буду! — Ну-с приступим! — сказал сторож с злорадной усмешкой. В это время один сторож наносит первый удар, на теле девочки появляется длинный красный рубец. — Довольно, оо! Довольно!... — Ева кричит как пойманный поросенок. — Простите , не буду, не буду, ай, ай, не могу, ах, аа, ай, ааа!!.. Но розги продолжают медленно стегать несчастную девочку, покрывая круп ее все новыми и новыми красными полосами и заставляя все ее тело судорожно вздрагивать. — Я не могу, я не могу, ой, ой, аа, ай, аа! — Несчастная Ева продолжает вопить между ударами Розги свистят в воздухе и с сухим свистом ложатся на молодое тело, которое корчится от страшной боли. Ева все время кричит, изредка произнося отрывистые слова. Временами крики переходят в непрерывный стон. Весь ее круп уже иссечен красными рубцами, и когда розги ложатся по пораженным частям кожи, то вызывает у несчастной отчаянный вопль. Ева теперь безостановочно вопит, боль от ударов розгами так велика, что она не может произносить, как вначале, слова мольбы о прощении. Теперь она чувствует только как внутренний жар проникает во все части ее тела и все растет и растет... Каждую секунду ей кажется, что она не в силах больше такие мучения, мгновение спустя, новый удар розги заставляет все ее тело конвульсивно содрогнуться. Ее подруга в бьется у столба и умоляет... Крики корчащейся под ударами розог подруги вызывает у нее жалобные стоны. — Розга для того и создана, чтобы гулять по задницам воровок! Сторож продолжает сечь спокойно, крики и слезы несчастных только усиливает наслаждение, испытываемое при наказании их. Розги снова опустились на ее тело. Она извивается всем телом при каждом их прикосновении. Наконец, сторож прекратил экзекуцию. — Хватит, — сказал сторож. — Надо явно еще перекурить. Закурив он рассматривает свою работу. Нина старается опустить платье, но руки у нее связаны над головой и она только движениями своего тела пытается спустить вниз подол, но это у нее плохо получается. Сторож подождал, когда плачь и стон девушек перешел в жалобные всхлипывания и развязал их. Плачущие девочки приводят себя в порядок. После чего сторож выводит их из сарая. Ева с трудом слезла со скамейки, одернула платье. —Ступайте на речку! Охладитесь!— строго сказал сторож,— И помните: в другой раз -- не пожалею! Девочки убегают на реку. Холодная вода уменьшает боль. — Уже в третий раз нас секут вместе! — говорит Надя. Видимо, действительно, Бог любит троицу. — Дай-то Бог, чтоб третий раз был для нас последним! — ответила Ева. ... В селе, куда Ева приехала в гости, поставили на выгоне сельскую расправу. Ева с Ниной и ее папой присутствовали на одном из этих заседаний. Молоденькую бабочку публично секли перед всем селом за непочтение к мужу и прочие грешки. Бабочка просила, чтобы ее публично не секли: «Стыдно,— говорит,— мне перед мужиками; велите бабам меня наказать». Старшина, и добросовестные, и народ присутствовавший долго над этим смеялись. «Иди-ка иди. Засыпьте ей два десятка, да ловких!» — сказывал старшина ребятам. Три парня взяли бабочку под руки и вывели на улицу, где была собрана большая толпа. Из-за широких спин девочки почти ничего не видели, но слушали, как вскоре послышалась редкие, отчетливые чуки-чук, чуки-чук, и за каждым чуканьем бабочка вскрикивала: «Ой! Ой! Ой! Ой, родименькие, горячо! Ой, ребятушки, полегче! Ой, молодчики, пожалейте! Больно, больно, больно!» — Ишь, как блекочет! — заметил, улыбаясь, старшина. Бабочка встала со скамейки заплаканная и, поклонившись всем, сказала: — Спасибо на науке. — То-то. Вперед не баловайся, да мужа почитай — сказал старшина.. — Буду почитать. — Ну, бог простит; ступай. Баба поклонилась и ушла. «Лучше в расправу не попадать, — подумала Ева, — здесь с розгами не шутят!» Быстро промелькнули знойные летние дни. К первому сентября Ева с Ниной вернулись в город.
Admin: Часть четвертая. Быстро пролетели летние дни. Надо возвращаться в город. Еве двери открыл отец. — Я рад, что ты приехала. А как тебе гостилось? — Очень хорошо. Купались, веселились. Как то раз заметили, что кто-то подглядывает за девушками из кустов. Поймали деревенского парня и голого в крапиве изваляли! О порке в сарае она решила не рассказывать. Ева пробежала через все комнаты. Подбежала к своей. Она не узнает своей комнаты. Новые обои. Новая светло-серая мебель, зеркальный шкаф, туалет трехстворчатый, синие бархатные кресла. Синие портьеры. Все только что из магазина. Все блестит. — Господи! — Говорит Ева. — Я точно во сне. Неужели я буду здесь жить? Неужели это ты для меня устроил? — Ева, — ответил папа. — это больше не твоя комната. Я твои вещи вынес. Ты будешь жить в меленькой комнате за столовой. А здесь будет жить новая барыня. Я женюсь. Что ты скажешь на это? Ева на папу не смотрит. Ева смотрит в пол и молчит. — Ты что нахохлилась? Ты не довольна? Ты сейчас же подумала: «Ой, мачеха будет обижать»? Не бойся, такая мачеха будет у тебя, что ты ее скорее обидишь. Что ж ты молчишь? Женись. — проговорила Ева. Ты знаешь Зою Феликсовну? — спросил папа. Знаю — Жужелица. Наша классная наставница, она противная. Нет, сказал папа. — совсем не противная. Я женюсь на племяннице Зои Феликсовны, сироте. Она сейчас живет в деревне — грязная изба. Печь с угаром. Она будет мне всем обязана. Будет покорной женой мне, а тебе — хорошим примером. Ева ни слова не ответили и пошла в свою каморку. Все Евины вещи разбросаны, все свалено как попало в маленькую комнату. — Где бы мне присесть? — рассеянно говорит Ева. — Негде присесть. Ева вышла на крыльцо. Она долго обдумывала, как быть. Лучше всего укатить к бабушке в Петербург. Но папа ни за что не пустит Еву к бабушке. Ева решила написать маме. В куче брошенных вещей она нашла конверт и бумагу. «Дорогая мамочка! Как ты поживаешь? Я очень плохо живу. Отец регулярно и очень жестоко меня порет. Собирается второй раз жениться. Мне бы очень хотелось приехать к тебе и жить с тобой. Возьми, меня. Пожалуйста. К себе. Напиши мне письмо с ответом. Буду ждать с нетерпением. Целую тебя крепко. Твоя Дочка Ева» Вечером пришла Нина. Вдвоем они отнесли письмо на почту. Когда белый конверт провалился в щель почтового ящика, сразу легче стало у Евы на душе. С почты Ева хотела вернуться домой. Но Нина уговорила ее пойти в сад. Сад маленький. С о всех сторон стиснут деревянными домами. Вдруг кто-то заглянул Еве под шляпку и воскликнул: — Здравствуйте, Ева Кюн! Нина и Ева остановились. Котельников! Тот самый мальчик. Которому она бросала записку! — Вы меня узнаете7 — говорит Котельников. — Узнаю. — буркнула Ева и потянула Нину. — Идем! — Пошли. И Котельников пошел рядом с Евой. — Я вас тогда искал, — сказал Котельников. — а вы убежали. Знаете. Продолжал он, скоро реальном вечер, только по пригласительным билетам. Девочки распрощались с Котельниковом и они разбежались по домам. Скоро между Евой и Котельниковом завязалась переписка. Почтальоном служила Нина. Ева прятала записки и письма в коробочку. А коробочку — в ящик стола. Каждый день она заглядывает в ящик, перечитывает и смеется от радости. —— Уже ровно десять дней прошло, как Ева отправила маме письмо. Что-то долго не пишет мама! Ничего. За то Котельников пишет регулярно! Ева прибежала домой. Сорвала пальто, книги с размаху швырнула на кровать и вошла в столовую. С веселыми мыслями рассеянно Ева наливает и передает тарелку папе. И вдруг взглянула на папу и ахнула: папа как грозовая туча. Лицо серое. Лоб хмурый, мясистые губы сжаты. И весь он напрягся. Точно сдерживает в себе ярость. У Евы улыбка сбежала с лица. «Беда, — подумала Ева. — что-то случилось. Наверное. С невестой поссорился». И притаилась как мышь. Папа ест и Ева ест. Ева исподтишка следит за папой. И вдруг папа взглянул на Еву. Ева поймала на себе взгляд мутных бесцветных глаз. Папа отодвинул тарелку, взял вилку. Вилкой постукивает по столу. Один глаз прищурил. Другой смотрит на Еву в упор. У Евы начисто пропал аппетит. — М-да... сказал папа многозначительно, вставая из-за стола. — после обеда прими ванну. У Евы ложка выскользнула из руки. Ванна у них в квартире была большая, старинная, вместо ножек у нее медные львиные лапы. Ванная комната была облицована белой голландской плиткой. На каждой из них был изображен пейзаж далекой страны, написанный голубыми красками. И свет в ванной был голубоватый. «Он на меня сердится, думала она И только за что? Ног что я сделала. Ничего я не сделала.» — думала Ева, нежась в горячей воде. Вдруг дверь в ванну открылась. Вошел папа. В руках он сжимал собачью плетку. — Папа... — Ева садится в ванну по самые уши и прикрывается руками. Папа, выйди... Встать, негодница! Папа не надо! — заплакала Ева. Ответом была пощечина. У Евы лицо помутилось от страха. Ева не может себе представить, что такое папа про нее смог узнать. Ева стоит перед отцом совершенно голая. Голова опущена вниз. Вода стекает про ее телу. Еве ужасно стыдно. Летом на речке они купались голышом, но то летом и девушки купались отдельно от мальчиков. А дома, перед отцом... Слипшиеся рыжие волосы налипли на лицо. Папа рукояткой плетки поднял ее подбородок. — Смотри на меня! — строго сказал он. — Ты ловкая рыжая бестия, — сказал папа, но тебе меня не перехитрить. Вытяни руки вперед. Кожаный ремень двойной петлей затянулся на ее запястьях. Не смотря на то, что в ванной было жарко натоплено, Еву стал бить озноб. — Лицом к стене, руки вверх. Папа притягивает связанные руки Евы к водопроводной трубе. Труба высоко и Ева оказалась стоящей на носках. Своим телом она чувствует тепло нагретой кафельной плитки. — Папа, за что? — спрашивает Ева. — Она еще спрашивает! Ты по дачной улице сопливому мальчишке закинула записку в окно! За это тебе явно стоит попробовать плетки! Ева ужаснулась. Перед папой все тайны открыты. Папа как колдун. Папа скоро мысли будет читать по Евиному лицу. Папа отошел от ванной на два шага. Ева услышала свист, но боли не почувствовала. Папа пробовал плетку в воздухе. Ты сейчас получишь сполна. — Дрянь! — взревел папа. Плетка прошлась по Евиным плечам. От первого удара у Евы захватывает дух. Она секунду молчит. А потом крик вырывается из ее груди. — Я тебя щадил, дрянь, но больше тебе не будет пощады! Снова страшное оружие опускается на тело Евы. Папины нравоучения прерываются диким криком. К мокрому телу плетка пристает особенно хорошо, причиняя Еве дополнительные муки. — Я выдержу тебя в четырех стенах! — удар. Никаких танцулек! — удар. Обезумев от боли, сгибает ноги в коленях и тут же получает удар по лодыжкам. — Стой смирно! Никакой беготни по улице! — удар. Тело уже исполосовано вдоль и поперек багровыми полосами, но озверевшему отцу кажется, что этого мало. Никаких подруг! — удар. Ева задрожала и захлебнулась слезами. Вред один от подруг. А твоего почтальона выпорю собственноручно! — удар. Ева осипла от крика. Перед глазами у нее заплясали малиновые червячки. Белая плитка сделалась красной. Голос отца доносился откуда-то издали: И никуда не выйдешь. — удар. Одна будешь сидеть в своей комнате и учиться. В чувство ее привело ведро холодной воды. Руки были свободны. Глотая слезы она дотронулась рукой до ягодиц. Они были горячими, как печка и нещадно горели. — Вытирайся и убирайся в свою комнату. Пока я душу из тебя не вышиб! Ева вся съежилась, и как побитый щенок удалилась в свою комнату. Весь вечер она проплакала. Ночью ей снился страшный сон: ее подругу Нину папа порет плеткой. Проснулась она в холодном поту и потом снова долго не могла уснуть. Правде говорят: утро вечера мудреней. Весь вечер Ева не могла догадаться, откуда папа узнает тайны. А утром догадалась. Выпрыгнула из постели босиком на холодный пол — и к столу. Рванула ящик — так и есть: все в ящике перевернуто. Коробочка, где хранились письма — пуста. Все очень просто: когда Ева была в гимназии папа вошел к Еве в комнату, все перерыл взял и ушел.. Ева помнит, бабушка говорила, что читать чужие письма не хорошо. Папа, видно, иначе думает. А Ева думает точь в точь как бабушка. И в душе такая боль, как кто-то ворвался к ней и разворошил ее гнездышко. Но все же папа не колдун. Тайны не разгадывает, мысли не читает. Просто хитрый и все. От папы модно спастись. И спасение должно прийти от мамы. Мама возьмет Еву к себе. На другой день Ева пришла в гимназию бледная. Глаза опухли. Видит Нина тоже бледная и глаза на мокром месте. На большой перемене Нина рассказала, как к ним приходил Евин папа. Мать, узнав о роли Нины в этом деле, решила ее строго выпороть. Папа предложил свои услуги. Но Нина на коленях упросила ее этого не делать. Вечером, когда Нина прочла свои молитвы, мама пришла к ней в спальню, задрала ночную рубашку и в постельке высекла. После этого заставила Нину встать на колени, поцеловать розгу. Попросить прощения и больше никогда этого не делать. — Квартирная хозяйка говорила, что я орала как бешеная. Но я сама порку помню плохо. Впрочем, сторож драл нас больнее: крапивы-то уже нет! После занятий Ева сиднем сидит за своими книгами. Никуда не ходит. А письма от мамы все нет и нет.
Admin: Часть пятая Ева действительно изнывает от тоски. Ева каждый день бегает к ящику для писем. Письма от мамы нет. И вот однажды перед уроком истории Нина примчалась в класс с веселым криком: Ева, есть! В синем конвертике. Только что швейцар сунул под стекло. Ева сорвалась с парты и хотела бежать. — Куда.— Крикнула Нина. На место! Историчка идет! Весь урок Ева просидела как на иголках. Звонок. Большая перемена. Ева с подругами подлетает к ящику. Никакого письма. — Лопни мои глаза, сказала Нина, было письмо! Синий конверт. Написано Еве Кюн. Ученице пятого класса. Куда же он делось? — испугалась Ева. Исчезло, зашептали девочки. Кто-то взял. Ева подскочила к швейцару. — Было, ответил швейцар, сам за стекло клал. Зоя Феликсовна взяла. — Зоя Феликсовна?! — ахнули девочки. Вся кровь ударила Еве в лицо. Ева стоит и думает. Кулаки сжаты. В лице что-то дрожит. Девочки тоже возле Евы стоят и на Еву смотрят. И вдруг Ева рванулась и кинулась бежать через две ступеньки вверх по лестнице. — Куда ты? — крикнула Нина. Ева махнула рукой. — К Зое Феликсовне! — Нина помчалась за ней. На третьем этаже стоит Зоя Феликсовна. Ева без всяких приветствий подошла к ней чуть не вплотную. — Отдайте письмо! — сказала Ева. Зоя Феликсовна удивленно приподняла жидкие брови. — Какое письмо? — Вы взяли! Вы взяли мое письмо. Мама написала. Отдайте! — Ева, сказала Феликсовна. — нельзя ли повежливее? Письмо я взяла. Папа меня просил твои письма брать и передавать ему. Сначала папа посмотрит. Что за письма, прочтет. А потом ты будешь читать. Вела бы себя хорошо, никто твоих писем бы не трогал! — Не отдадите, тихо спросила Ева. — Не отдам. — Ладно, — ответила Ева. Круто повернулась и снова побежала по коридору. — Куда ты? — кричат девочки. Ева не слышит. Как ураган несется она по коридору. Вниз по лестнице и прямо влетает в желтую дверь кабинета начальницы. Дверь захлопнулась вслед за Евой. Подруги как вкопанные остановились. В кабинет за желтой дверью войти никто не смеет. Начальница вздрогнула от неожиданности. Когда Ева влетела к ней. Ева подошла к ее письменному столу, открыла рот, чтобы сказать что-то, не произнесла ни звука. Слезы потоком полились из ее глаз. — Что случилось, спрашивает начальница строго. Ева решила, что все надо рассказать с толком. — Кюн! Строго сказала начальница выслушав ее историю, — выйдите из кабинета вон. Ева вышла из кабинета. Продолжились занятия. Только кончился последний урок, Феликсовна подошла к Еве. — Госпожа начальница письмо забрала, но ты особо не радуйся: — Все домой пойдут, а ты в классе останешься! Так начальница приказала. Все ушли. Ева знает, что значит остаться после уроков и и ждать прихода начальницы. Ей очень страшно. В коридорах тихо. В класс входит начальница, а за ней Феликсовна с пучком розог в руках. Начальница подошла к Еве. Ева встала. — Начальница бросила на парту перед Евой синий конверт. — Кюн, — сказала начальница. — можете взять ваше письмо. Не вскрывая я могла убедиться, что это письмо действительно от матери. Ева взглянула начальнице в лицо и опустила глаза. У начальницы брови сведены, губы сжаты и нервно дергается лицо. — И больше не врывайтесь в мой кабинет с криками и слезами. Чтобы этого не было. Я вам объявляю, что все ваши письма будут приходить ко мне. Отец мне жаловался на вас. Взгляните сюда, Кюн. Ева сразу узнала эти листики. Это были письма сына начальницы, которые отец у нее украл. Ева побледнела от ужаса. —Я знаю, кто вам писал. — говорит начальница. Я ручаюсь, что сегодня же он искренне раскается в содеянном. Ева стоит, опустив глаз в пол. На них уже навертываются слезинки. — Стыдитесь, Ева Кюн. Вы с таких лет стараетесь завязывать романы вместо того, чтобы сидеть над книгой. Я бы сказала, что это наглость — кидать любовные письма в мои окна. Вас следовало бы исключить, но, посоветовавшись с вашим отцом, мы решили, что пока вас оставляем в гимназии. Но без наказания ваш проступок оставить нельзя. Вы знаете, что делать? Ева стояла потупившись. — Да. Знаю.— с грустным вздохом сказала она. Ева сама легла животом на парту. Зоя Феликсовна подняла ее платье, заколола его на шее булавкой, сняла с нее белье и чулки. Ш-ша! послышался рассекающий воздух звук. Еве показалось, что раскаленная до красна проволока впилась ее тело. Руки Феликсовны придавили ее к парте. Затем снова свист и удар. Била начальница без оттяжки. Казалось, что с нее спускают кожу живьем. Она не видела, как радостный огонек вспыхнул в глазах Феликсовны в ту минуту, когда розга в очередной раз опустилась не Евино тело. «Не стонать! Не плакать!» — приказывает себе Ева. Как хочется крикнуть! «Не дождетесь!» Ева выносит наказание без единого стона, стиснув зубы, только вздрагивает от каждого удара. Ее терпение поразило даже начальницу. Ева уже не бледная. Кровью налились щеки. Уши, лоб, вся голова пылает. Порка окочена. Начальница с Феликсовной повернулись и вышли. Ева осталась одна. Наконец-то она может прочитать письмо. «Дорогая моя девочка! Я получила твое письмо и оно очень меня взволновало. Я знаю. С папой очень тяжело жить. Давно бы ты была со мной. Но папа не дает мне сумму денег. Которая нужна на твое воспитание. За помощью к бабушке я не могу обратиться. У бабушки совсем мало денег. Она больна и беспомощна. Ей самой нужно. Чтобы прожить свой век. Если бы мы с тобой были вместе, мы бы не могли жить прилично, мы бы даже нуждались. Ева, родная девочка, ты наверное еще не знаешь. Что ничего на свете нет страшнее нужды. Пока ты у папы он поневоле должен давать тебе все необходимое. Подумай об этом. Дорогая детка, и потерпи» Не проронившая слезинки во время порки. Ева разрыдалась слезами отчаяния. ——— Ева бредет по улице с распухшим от слез лицом. Вот знакомый дом и окно открыто. Куда она так опрометчиво кинула записку. Их окна раздаются крики. Его крики. Начальница вместе с мужем наказывали своего сына так, что было слышно на улице. Мама отказывается от меня, по причинам. По мнению мамы очень важным. А Ева думает, что причины совсем не важные. Мамам меньше любит Еву, чем Ева воображала. Вот и все. Ева останавливается на улице и плачет. «Довольно. Довольно реветь» — приказывает себе Ева с яростью. А пока Ева будет терпеть. Ева к маме не поедет не смотря ни на что. Чтобы не быть маме в тягость. Даже если мачеха будет бить смертным боем. Не поедет. Ни за что. Ева на целый час опоздала к обеду. С папой встретились в столовой в дверях. Папа. Одетый. Куда-то спешил из дома. Столкнулись. Папа с бешенством посмотрел на Еву. — Гадина, — проговорил он сквозь стиснутые зубы. Благодари Бога, что у меня нет ни минуты свободной. Я бы тебя выпорол не откладывая. Я бы отучил тебя устраивать скандалы на весь город. Твое счастье, что сегодня канун моей свадьбы и я не могу тебя пороть. Но ты не думай, что я забуду. Все это еще рухнет тебе на голову в один прекрасный день. Достаточно одной капли! Берегись. Ты вывела меня из терпения! И ушел. Ева остановилась посереди пустой комнаты и расплакалась. «Вот, — с ужасом думает Ева. — уже реву. И который раз без устали реву» — Ева готова избить себя за слезы. И от страха, что отец слов на ветер не бросает. Ночью Еве приснился страшный сон: Ева получает единицу и за это папа жестоко порет. Ева проснулась вся в поту. Вещий сон, так и будет, решила Ева. Из-за его свадьбы она не выучила уроков. Папа раздевает ее догола, чтоб более обидно было и порет. «Если так случится — я не вынесу. Я непременно умру» — думает во сне Ева.
Admin: Часть шестая Свадьба Евиного отца всполошила весь город. Много народу сбежалось в церковь смотреть на свадьбу. Сбежались и гимназистки. Они толкались в толпе, задыхались от духоты. Лезли как можно ближе. — Наша рыжая здесь? — спрашивали друг друга. Нет, рыжей нет. Отец велел Еве встречать гостей дома. Разочарование. Все были уверены, что рыжая, разодетая в пух и прах, будет стоять с букетом возле жениха и невесты. Как только папа уехал в церковь, Ева надела пальто и через столовую по лестнице через кухонный чад — стрелой во двор на улицу. Только на соборной площади Ева остановилась и с облегчением вздохнула. Темень на площади, только собор освещен огнем. Сейчас там папа венчается. «Убежать бы куда-нибудь далеко. — думает Ева, — только бы никогда не возвращаться домой!» Не зря улицу, где живет Нина наззывают зеленой.: летом она вся зарастает травой, и зелная гуща садов свисает через редкие заборы. По дороге собаки насятся, распугивая кур, а в канавах хрюкают свиньи. Осенним вечером такая темень, что того и гляди свалишься в какнаву. Мама Нины Козловой снимает комнату в маленьком домике. Тусклые оконца едва светят над самой землей. В комнате низкий потолок, стены оклеены обями в букетах. У одной стены узенькая жесткая постель, у другой — диван и продавленной кресло. Возле окна стол. На нем керосиновая лампа. Нина очень обрадовалась Еве. — Ах, я никак тебя не ждала , — говорит Нина, — оставайся у меня ночевать. И сейчас жи принялась стряпать на ужин пельмени. Нина проворная девочка: умеет стряпать, умеет стирать и мыть полы. Всему Нину научила мама. Она у нины хоть и строгая, но добрая и сердце у нее отходчивое. Нинина комната тоже нравитсяч Еве. Удивительно, но в ней дышится легко. — Никуда я отсюда не пойду! — объявила Ева, — и буду до самого утра, пусть завтра хоть порют. Два раза папа присылал за Евой хмурого дворника Степана. Ева ен пошла домой. Вдали от папы она стала очень храброй. Спать Нина и Ева легли вместе. До поздней ночи не могли уснуть, все шушукались и смеялись, вспоминая летние приключения. О порке за побег Ева предпочла не думать. В понедельник как обычно продолжились занятия в гимназии. В класс вошел учитель Кориус, сел за стол и раскрыл толстый журнал, значит сразу будет спрашивать. — Кюн, — вызывает Кориус. Ева помертвела. — Параграф 137 наизусть. Молчание. Теперь весь класс смотрит на Еву. — Кюн, вы намерены отвечать урок? Молчание. У Кориуса дернулась щека и глаз подмигнул сам собой. — Садитесь, — сказал Кориус с раздражением. Схватил ручку, взмахнул рукой и поставил в журнале единицу. ——— Ева медленно бредет из гимназии домой. В столовой за обеденным столом сидит папа с женой. Женя, новая папина жена, заняла место Евы. У отца вид недовольный, он покусывает губу и прищуривает глаза на рюмку вина. Ева подошла к папе. — Поздравляю тебя, — робко вымолвила Ева. Папа нахмурился и едва коснулся губами лба Евы. Ева подошла к Жене. — И вас я поздравляю, совсем робко проговорила Ева. Женя обняла ее и поцеловала. Ева осторожно освободилась от Жениных рук и стремительно убежала из столовой через гостиную в переднюю. — Евочка, кричит Женя. — раздевайся скорей. Я тебе наливаю суп. Вскочила, заботливо пододвинула стул для Евы, смахнула крошки со скатерти и поставила тарелку. Суп стынет, а Евы нет. — Опять уперлась, строго сказал отец. Вчера убежала, сегодня... Уж будет ей наказание. Женечка. Зайди за ней. Ева рассеянно стоит в полутемной передней у вешалки. Прижала носовой платок к губам и кусает его. И сама не знает. Зачем стоит. И вдруг видит: к ней приближается Женя. — Что с тобой, — с тревогой спрашивает Женя. И точно сразу ткнула пальцем в больное место. Ева судорожно дернула головой. Стиснула челюсти, чтобы не разрыдаться, уткнулась головой в шинели на вешалке и простонала6 — Я получила единицу. — Милая, — Зашептала Женя и схватила Еву за плечи. — Боже мой, как папа рассердится! Лучше сейчас папочке не говорить, и я не скажу. Ты после скажешь когда-нибудь, когда сердится перестанет. И не думай сейчас ни про какую единицу! Идем в столовую, идем! Женя оторвала голову Евы от шинели, притянула к себе и поцеловала Еву в губы. «Господи, подумала Ева с тоской. — как неприятно, когда чужая женщина целует». Ева очень боится, что Женя поцелует ее еще раз. Она сделала отчаянное усилие и овладела собой. — Пойдемте, — сказала Ева. Женя улыбнулась довольная. — Только нужно сделать веселое лицо, чтобы папочка ничего не заметил. В это раз повезло. Папа несколько дней будто совсем не замечал Еву. Вдруг заметил и заговорил. — Ну-с — сказал папа, как только кончили обедать, как твои учебные дела? — Ничего. Ничего себе, — ответила Ева и затрепетала. — Что значит «Ничего себе?» Тащи дневник и тетради. Ева подала дневник папа перелистнул. Женя тоже наклонилась и смотрит. — Кол! — вскипел папа. — Кол! А тут три с минусом! Схватил дневник и пустил его в лицо Еве. Ева остолбенела. — Вот, — обратился папа к Жене, ни капли любви и благодарности отцу. Всю жизнь на меня зверем смотрит. И ни разу с лаской не подошла. А на свадьбе что учудила? И все потому, что отец не приманивает сладкими подачками. Отец требует послушания и учит добру. И упорный же этот рыжий черт. Ты ей тверди свое. А она все наперекор. Так на рожон и лезет. Женя и не пошевельнулась. Ева расплакалась. Когда мама была, чуть папа крикнет на Еву, мама тут как тут. Сейчас же найдет для Евы оправдание и успокоит папу. При маме Еву ни разу не пороли. — Прошу за мной в кабинет! И захвати с собой дневник! В кабинете от он вынимает ручку, обмакивает ее в чернильницу и ставит в дневнике свою подпись. Ева на подгибающихся нога стоит, низко опустив голову. — Чего ты ждешь? — спросил он. — Не знаешь, что надо делать? Свежих розог сегодня нет, но мой ремень всегда при мне! — Папа, прости меня! — Раздевайся и на стол! Ева снимает платье. Папа вынимает из брюк длинный коричневый ремень. Складывает его вдвое.. Сколько раз он гулял по ее попке, а она все равно каждый раз с содроганием ждала его прикосновений. — Папа, можно я хоть трусы оставлю.. — Трусы снимай тоже и на стол! Ева снимает трусики и стыдливо прикрываясь руками подходит к столу, легла на него животом. — Вот так лежи и не шевелись! Он подошел к двери кабинета и запер ее на ключ. Не смея дышать, она сохраняет позу и ждет продолжения. Она с трудом удерживается от желания распрямиться, и убежать, но горький опыт показывает, что побег только ухудшает ее участь. Она вцепилась в край стола так, что побелели пальцы. Медленно тянутся секунды... — Еще будешь плохо учиться? — Нет, нет! —почти кричит Ева. Он встал чуть сбоку от нее, левой рукой придавил ее за шею к столу, а в правой сжимал сложенный ремень. — А что ты обещала мне неделю назад? Забыла? Сейчас напомню! И взмахнув рукой, ударил. Секундой позже она ощутила жгучий удар чуть ниже..., еще и еще... Ева визжит, на ее попке появляются все новые и новые полосы. Она задыхается внезапной боли, вздрагивает и чувствует папину руку, придавливающую ее шею опять вниз, к столу, слышит его окрик «Лежать!» Но боль такая, что она забывает о дополнительных ударах за сопротивление. Она пытается прикрыться руками, вырываться и сползти со стола. Удары не прекращаются. — Я кому говорил «Лежать?» Ну-ка получи еще! От боли она опять стала вырываться и извиваться. Наконец, она скатилась на пол а папа сел на нее верхом, зажав ее так, что она никак уже не может вырваться из его мощных тисков. А он все порет и порет, уже не зная пощады. Момента прекращения порки она не заметила. Обезумев от боли, она уже не чувствовала ничего — ни новых ударов, ни своего унижения, ни ужаса, ни стыда. Папа встал, подошел к шкафу, налил себе водки и выпил не закусывая. После этого он еще раз взглянул на растерзанное, зареванное, покорное существо, сидящее у его ног и с жаркой мольбой смотрящее на него. Девочка только вздрагивала. Плакать слез уже не оставалось. — Реви, — сказал папа, — тебе сегодня еще и мало досталось. За твой побег к Нине и вранье субботу еще раз выпорю! Ева от ужаса разревелась на весь вечер. —— В субботу Ева идет из гимназии еле передвигая ноги. Еве совсем не хочется возвращаться домой. В гимназии в десять раз лучше, чем дома. Пальто у Евы нараспашку, растрепанные книги стянуты ремешком. На улице грязь. Сначала были заморозки. Потом оттепель. Потом три дня свистел ветер и хлестало косым дождем. Теперь дождя нет, но ветер не стихает. Улицы не перейдешь — так с галошами и затонешь в грязи. Вдобавок ломовой извозчик обрызгал ее с головы до ног. Ева, выпачкавшись в грязи, доплелась до дома. — Ева, — ужаснулась Женя, на кого ты похожа! — Ты мне ответь, — крикнул папа. — где ты вывалялась в грязи? — Совсем. Совсем испортила новенькое пальто, — проговорила Женя, а платье, а чулки. А башмаки! Ева взглянула на пальто, чулки и башмаки и расплакалась. — Вот, что, сказал папа. Женя, отмой ее в ванне, а потом я займусь ее воспитанием. Хватит! Терпение лопнуло! — Я и сама справлюсь! — отвечает Ева. — Я назначаю тебе, Ева, 50 горячих, и даю час на приведение себя в порядок в ванне. Опоздание на каждую минуту добавляет по одному удару. Понятно? — Понятно, — отвечает Ева. Такого количества Ева еще не получала ни разу. — Возьмешь в ванну только халат. Другой одежды тебе не понадобится! Сидя в ванне, Ева слышит голоса: — Разве нельзя простить? — прозвучал жалобно голос Жени. — Нельзя. — отвечает папа. — Ох, говорит женя, что-то сердцу не спокойно. Пятьдесят ударов — это слишком много! Сбавь хоть половину! — Ничего, сказал папа, я сбавлять не буду, я ее согну в бараний рог! Но вот, ополоснувшись напоследок, Ева вытирается полотенцем. Надевает халатик и на ватных от страха ногах идет в комнату, где ее уже ждет знакомый сундук. Глядя на вошедшую дочь, отец хитро прищуривается, с ухмылкой, вынимает из кармана часы. — Во время уложилась. — С этими словами он берет в руки манежный хлыст, взмахивает со свистом рассекает воздух, проверяя на гибкость. Женя суетится около сундука привязывает к его ручкам куски кожи, которой обычно привязывал отец Еву за лодыжки и запястья. У Евы все холодеет внутри. Отец строго произносит: — Ну, Ева, пришел твой срок расчета за твое поведение и оценки! Она дрожащими руками снимает халат, он падает к ее ногам. Женя подходит, крестит Еву, целует в лоб тихо шепчет: «Прости, но я ничего не могла сделать». Ева с чувством огромного стыда, медленно подходит к знакомому сундуку и ложится на него. — Привяжи ее! — строго командует отец. Ева привязана. — Можно теперь я уйду? — спрашивает Женя, украдкой смахивая слезинку. — Нет, — строго говорит отец, — ты будешь смотреть порку до конца, а за одно и учиться правильному применению хлыста. Отец встает слева от нее и держит в руке хлыст, слегка хлопает им по ладони. — Смотри, — объясняет папа Жене, — Удары направляются так, чтобы хвост ложился ровно на ближнюю половинку, а его кончик сильно стегал противоположную. И еще силу удара нужно соизмерять не по визгу и мольбам, а по следу, который розга оставляет на теле. Чилик-чик! — пропел хлыст, встретившись с Евиной попой. Первые 3-4 удара Ева принимает молча, только сильно напрягается всем телом и сжимает попу. Следующие удары заставляют ее громко застонать, и только на 9-10 раздается первый пронзительный крик. Ева от каждого следующего удара выгибается, резко подбрасывает попу и голову вверх, насколько позволяют ремни, через мгновение из ее груди раздается громкий крик: "А-а-а-а-а, больно! — Я сам не поленился, продолжал папа, съездил в магазин и купил этот хлыст. Обрати внимание полосы получаются ровные, красные. Но без крови «Удавлюсь, руки на себя наложу! Сбегу!» — успела подумать Ева, прежде чем свист и боль начисто лишил способности что-либо думать. — М-м-м-м, очень больно! В комнате раздается чиликанье хлыста вперемежку с визгом и воем Евы. — Будешь еще получать единицы? Чилик! — Не буду! А-а-а-а! — Вот и хорошо! Вот сейчас еще получишь! Чилик! — Ой! Не надо! — Но тебя сегодня надо пробрать хорошенечко, для твоей же пользы! А теперь — ты. Папа передал хлыст Жене. — Я не... я не могу! — говорит женя. — Я кому сказал! — Нет. Отец вырвал у жены хлыст. Чилик! Услышала Ева, но удара не почувствовала. Чилик! Чилик! Раздался вой жены. — С тобой, я еще разберусь! — строго говорит папа. — Умоляю, папа, прости не надо больше! — умоляет Ева. Чилик! Ева почувствовала как хлыст накрыл вдоль ее тело, попав кончиком между ног. Перед глазами Евы зажглась яркая вспышка. — Если наказание слабое, то и польза от него то же слабая. — говорит папа. Гдет-то рядом стонет Женя. — Больн-о-о-о, Чилик! Очень больн-о-о-о! Чилик! Чилик! Чилик! Крики Евы перешли в неразборчивый вой. Напоследок, отец хлестанет со всей силы, так, чтобы хлыст, огибая ногу, своими кончиком достал самую нежную кожу на внутренней стороне ног. Ева кричала непрерывно и очень громко, без слов. Наконец-то, последний и самый сильный удар заставляет Еву в последний раз резко выгнуться и вскинуть багровую попу над крышкой сундука наказание закончено! Вздрагивающая от боли и унижения Ева сидит в своей комнате. Ева выбилась из сил. Кинулась на постель, захлебнулась слезами и затихла. Стены давят, потолок давит. Не вырваться — прямо как в тюрьме. Только не хватает на окне железной решетки. Спустя несколько времени папа заглянул в комнату к Еве. Ева лежит на животе, с распухшим от слез лицом. Папа усмехнулся. — Все ревешь? — спросил папа. Ева вскочила вне себя и отшвырнула стул. — Вы хуже чертей! — крикнула Ева папе. — Я убегу от вас. И кинулась в дверь мимо папы. — Стой! — сказал папа и схватил Еву за плечи. Мне надоели твои выходки. Я накажу тебя за дерзость. Толкнул Еву в комнату, захлопнул дверь и запер дверь на ключ. Как только захлопнулась дверь. Ева подбежала к столу и шепчет: «Спасение, спасение!» выдвинула ящик и из ящика выхватила копилку-свинью. В которую складывал бабушкины деньги. Дурацкая копилка. Если бросишь в нее деньги. То уже не достанешь назад. Не открывается. Можно только разбить. Ева размахнулась и швырнула копилку об угол стола. Копилка с треском раскололась. Деньги рассыпались по полу. Ева ползает по полу. Собирает деньги. Рубли, полтинники, гривенники. Сколько их, бабушкиных денег, накопилось на черный день. И вот черный день настал. Ева считает деньги. На билет до Петербурга хватает!
Admin: Часть седьмая. На утро Ева как всегда, в четверть девятого отправилась в гимназию с книгами под мышкой. На виду у редких прохожих неторопливо прошла площадь и завернула в пустой рыбный ряд Дальше, чтобы в гимназию попасть, нужно повернуть направо, а Ева повернула налево, кинулась бегом в проулок. Постучала кулаком в дверь. За дверью голос Нины. — Ты одна? — Спрашивает Ева. — Одна. В гимназию собираюсь. — Пусти скорей, Нина, скорей! К Нине вошла одна девочка в короткой юбке, в синем кафтанчике до колен, в серой шапке на рыжих волосах и с книжками. О от Нины вышла какая-то совсем другая девочка — в длинном, чуть не до земли черном пальто, голова по самые брови повязана черным шерстяным платком, к в руках корзинка, перетянутая веревкой. Нина вышла вслед за ней. — Прощай, говорит Ева и целует Нину. — прощай, говорит Нина и смахивает слезу. Нина бежит в гимназию а Ева — к вокзальной станции. У окошка кассы пусто. — До С Петербурга билет второго класса. Маленькая ручка в черной перчатке выкинула на окошко деньги. Кто стоит — кассиру не видно. Девочка ждет и ежится. И кажется ей, что сейчас из кассы вылезет страшная морда и гаркнет: — Это куда же вы собрались? Вот сейчас мы вас отправим домой! Звякнуло серебро. Из окошка выкинули сдачу и со сдачей — коричневый билет. Девочка схватила билет и смешалась с толпой. Показала билет, нырнула вглубь вагона. Девочка очутилась в светлом теплом коридоре. — Куда мне? — спрашивает девочка и показывает проводнику билет. Проводник прищурил глаз, оглядел ее всю с головы до ног, оглядел корзинку. — Пожалуйте, говорит. Девочка вошла в купе. Вагон тронулся. Весь день Ева проспала. Ей снился страшный сон. Вот ее подруга Нина в кабинете у начальницы. Бронзовый ангел держит в руках страшный пук розог. Вокруг Нины стоят Начальница, Нинина Мама, Евин папа и Жужелица. — Где Ева? — строго спрашивает начальница. — Не знаю, — отвечает Нина. — Говори, негодная, где моя дочь? — кричит Евин папа. Я знаю — ты помогла ей бежать! — Нина молчит. — Я знаю. Как ей развязать язык! — говорит Нинина мама. — Розог! — Я не знаю! — отвечает Нина. По щекам ее текут слезы. — Розог так розог! — говорит начальница. Нину растягивают на столе, задирают юбку, а Нинина мама и Евин папа берут розги. Раздается жалобный крик... Ева проснулась. Поезд с гудение ворвался под темные своды вокзала. Приехали! Петербург. С площадки вагона Ева выглядывает на перрон. Вдруг Ева вздрогнула. На перроне в толпе мелькнула голубовато-серая шинель. Точь-в-точь как у папы. А вдруг папа на курьерском прикатил а Петербург? Нет, показалось. Ева медленно. Долга шла с толпой и вышла, наконец, на подъезд. Перед вокзалом широкая площадь с памятником посередине. Ева кричит: — Извозчик! Подкатили сани. Лошадь длинноногая, серая, а кучер бородатый, как ватой набитое чучело, подпоясан ремешком. Чучело откинуло полость в санях и сказало: — Пожалуйста! Ева вскочила в сани. Ева счастлива, что ее на вокзале инкто не поймал и скоро она будет у бабушки. Вот и нужный дом. Пятый этаж. Отыскала. За дверью должна быть бабушка. Ева задохнулась. Звонит. Звонок продребезжал где-то в глубине. Ева затаила дыхание. И вдруг слышит: кто-то подходит к дверям, шаркая и постукивая палкой. Грохнул засов. Бабушка распахнула перед Евой дверь. У Евы платок съехал и рыжие волосы во все стороны торчат. Ева идет с бабушкой из коридора в маленькую, светлую теплую комнату. Здесь бабушкино кресло. Феклуша, набери воды в ванну погорчее —помыться с дороги! — приказала бабушка тяжело рухнула в кресло и залилась слезами. — Ева с удовольствием легла в горячую воду. Феклуша помогла ей раздеться. — Боже мой! — вскрикнула Феклуша и заплакала, увидев на ягодицах, спине и ляжках Евы многочисленные следы от ударов розгой. Одни синюшно-багровые, свежие. Другие — зеленоватые, старые. Их было много, слишком много для маленькой девочки. После ванной Еву обрядили в бабушкин халат и посадили пить чай со свежими булочками. — Ты заперла дверь? —спрашивает Ева бабушку. Вели запереть и не пускай никого. Я тебе сбежала потихоньку, когда папа уехал на Воткинский завод. Мне страшно, что папа догонит и вернет. Бабушка вдруг перестала плакать. Смотрит на Еву, а глаза у бабушки странные. — Никто не догонит и никто не вернет, — сказала бабушка и притихла. Ева тоже притихла. Она слышит как за спиной глухо хвенит и грохочет город. — Я знала, что ты приедешь, — снова говорит бабушка. Мы с Феклушей уже приготовили тебе постельку. Ева во все глаза смотрит на бабушку. — я получила телеграмму: твой папа... твоего папу... — Что? — еле слышно спрашивает Ева. — Пришло ему возмездие... Убили его.
Serge de K: Admin пишет: Повесть о рыжей девчонке (Авторы: Л. Будогская А. Новиков) А как подобное возможно ? Ведь книга вышла еще в конце 20-х годов 20 века.
Виктория: Serge de K пишет: А как подобное возможно ? Ведь книга вышла еще в конце 20-х годов 20 века. Вот и я поначалу удивилась, прочла оригинал и поняла А.Новиков, надо отдать должное, мастерски дописал сцены порки в оригинальный текст, где на самом интересном месте обрывалась конкретика. И ведь неплохо получилось!
Serge de K: Виктория пишет: Вот и я поначалу удивилась, прочла оригинал и поняла А.Новиков, надо отдать должное, мастерски дописал сцены порки в оригинальный текст, где на самом интересном месте обрывалась конкретика. Так можно и любого автора переписать Отдам должное Новикову он делал и делает достаточно качественные переводы.
Алекс Новиков: Спасибо, что сохранили эту повесть. Думал, она попала безвозвратно. Это был один из первых, пусть неудачных, тематических опытов.
Виктория: Алекс Новиков пишет: Это был один из первых, пусть неудачных, тематических опытов. Почему "неудачных"? - Очень даже гармонично вписана "тематика" в оригинальный текст.
Алекс Новиков: Это одна из первых моих попыток тематической стилизации. Раньше были только приключения Саши и Пети.
Илья: Фамилию автора поправьте. Хватит позориться. Но вообще, так не делают. В настоящее время автор бы "соавтора" непрошенного засудила и моральный вред содрала, несколько миллионов бы хорошо. И поделом! А может, еще не вечер, может, наследники какие узнают.
Admin: Илья пишет: Фамилию автора поправьте. Хватит позориться. Будогоская? - Исправлено. Илья пишет: В настоящее время автор бы "соавтора" непрошенного засудила и моральный вред содрала, несколько миллионов бы хорошо. И поделом! А может, еще не вечер, может, наследники какие узнают. Какой вы злой!
Новикова Аня: Прекрасное дополнение! Когда читала эту повесть в детстве, хотелось именно в таком виде
полная версия страницы