Форум » Антология лучших рассказов, размещенных на форуме » helena. Когда жизнь повернулась спиной » Ответить
helena. Когда жизнь повернулась спиной
Forum: Когда жизнь повернулась спиной Часть первая: «Терпеть и не сдаваться» Глава 1 Соня Видимо каким-то образом, несмотря на тупую боль в коленях, спине и шее, Соне всё-таки удалось задремать – сказалась прошлая почти бессонная ночь. Она сильно качнулась вправо, тут же проснулась, но было поздно. Чтобы не упасть, девушке пришлось опереться об пол правой рукой, и, хотя она тут же вернулась в прежнее положение – стоя на коленях – это не осталось незамеченным. Да и не могло остаться! Компьютер на столе ночного воспитателя, к которому была подключена небольшая, направленная на строй воспитанниц камера, издал громкий противный гудок. Соня, вздрогнув, обречённо и с испугом взглянула на воспитательницу. Сегодня в «зале для наказаний» дежурила Ирина Викторовна - стройная привлекательная женщина в возрасте около тридцати лет, невозмутимая и хладнокровная. Услышав сигнал, воспитательница нахмурилась, отложила блокнот, в котором только что делала какие-то записи, и внимательно рассмотрела возникшее на мониторе изображение проштрафившейся воспитанницы. «Вот влипла! – с отчаянием думала Соня. – Угораздило меня заснуть! Как же я так? Сейчас выпорет тростью! Ни за что не пожалеет!» Девушка ощутила, как тут же ещё сильнее заныли изрядно покрытые рубцами ягодицы. С первого дня пребывания в «Центре» Соня почти ежедневно получала строгие наказания от своего ответственного воспитателя – безжалостную порку специальным резиновым ремнём. Это было ужасно больно! А вот тростью Соню ещё не били ни разу. Однако нетрудно догадаться, что приятного в подобной экзекуции будет мало. Ирина Викторовна, не торопясь, встала из-за стола, и так же неторопливо, слегка раскачивающейся походкой подошла к Соне. Сердце провинившейся застучало так, что готово было выскочить из груди. «А, может, всё-таки на первый раз простит?» Соня заметила, что Ирина Викторовна не взяла трость со стола. «На самый первый раз? Ведь я же всё-таки новенькая! И ей ничего плохого не сделала! В отличие от Елены!» Соня и сама понимала, что тщетно пытается обнадёжить сама себя. - Левченко! - строго и одновременно злорадно произнесла воспитатель. – Ты нарушила режим «смирно». Тебя поставили на колени, чтобы ты задумалась над своим поступком, а ты что - умудрилась уснуть? - Да. Простите, пожалуйста, - побелевшие от страха губы еле двигались. - Вставай и раздевайся! Быстро! – последовал приказ. – Одежду аккуратно кладешь вот сюда. Ирина Викторовна указала на специальную деревянную скамейку неподалёку от стола воспитателя. - Шевелись! Соня быстро и четко ответила: - Слушаюсь. В том, что так надо отвечать немедленно на любой приказ, она уже убедилась за 12 дней пребывания в «Центре». Так предписывали «Правила поведения», за малейшее нарушение которых можно было очень здорово поплатиться. «Надо поторопиться! Юлька говорила – с ней шутки плохи!» Девушка быстро сняла с себя серое форменное платье на молнии, расстегнула белый лифчик, одним ловким, уже отточенным за 12 дней движением, стянула трусики, по очереди освободилась от носков, аккуратно сложила всё это на указанное место и повернулась к воспитателю – смущённая и онемевшая от страха. Соня едва нашла в себе силы, чтобы сдержаться и не прикрыться руками. Стоять перед воспитательницей голой было очень стыдно. Окинув воспитанницу холодно-насмешливым взглядом, Ирина Викторовна неторопливо взяла со стола длинную гибкую трость с закруглённой рукояткой. Ночные воспитатели использовали для телесных наказаний исключительно ротанговые трости. - Принимай стойку! Воспитательница похлопала тростью по кожаному верху специального станка для порки, который угрожающе возвышался в центре зала, прямо напротив наказанных воспитанниц. Соня невольно вздрогнула. «Опять это адское устройство!» Девушке уже пришлось познакомиться со станком в своей группе не далее, чем сегодня вечером, и сейчас ей страшно не хотелось вновь ложиться на это жуткое приспособление. Но выбора не было. - Слушаюсь! – Соня повиновалась немедленно. Приказы лучше выполнять сразу, какими бы неприятными они не были, иначе будет ещё хуже; это новенькая тоже уже поняла. Собрав всё мужество, она подошла к воспитательнице. Та убрала трость с поверхности станка и сделала ею приглашающий жест. - Прошу! В «зале для наказаний» станок был установлен в позиции «кОзлы». Соня неловко легла животом на его кожаную поверхность и невольно поморщилась: прикосновение к голому телу холодной кожи было неприятным. Руки и ноги вытянула вдоль четырёх специальных панелей, тоже обитых кожей, которые отходили от основной части станка вниз под острым углом и немного в стороны. Теперь ягодицы и бёдра воспитанницы представляли собой великолепную мишень для порки. «Хорошо, хоть ноги сейчас на полу стоят! – подумала девушка. – Может быть, хоть чуть-чуть будет полегче? А то… как сегодня в группе – это было ужасно!» Ирина Викторовна подошла поближе к приговорённой, держа трость наготове. Соня напряглась. Было страшно! К тому же, находиться в этой унизительной позе, будучи выставленной напоказ перед остальными воспитанницами - очень стыдно и некомфортно. Воспитательница прекрасно это понимала, и не спешила начинать порку. - Тебя предупреждали, - услышала Соня голос Ирины Викторовны, - что наказание «на коленях» следует отбывать, находясь в положении «смирно» - не шевелиться, не покачиваться, не размахивать руками. За нарушение получишь 10 ударов, и будешь стоять на коленях на час дольше. - Слушаюсь. Соня постаралась ответить почтительно, как предписывали «Правила», хотя внутри уже закипала злость. И на себя, за то, что задремала невовремя, и на жестокие порядки в «Центре», и на воспитательницу, которая вынуждает девушку дрожать от страха и торчать в этой унизительной позе. Прямо перед глазами Сони маячили широкий металлический стержень и массивное крестообразное основание, на которых крепился станок. «Специально в такой весёленький салатный цвет выкрасили! – мелькнуло у девушки. – Издевательство! Чтобы контраст подчеркнуть!» - Поскольку, Левченко, ты у нас новенькая, я напомню свои требования. Ирина Викторовна обошла станок и оказалась спереди от воспитанницы. Соня тут же, следуя «Правилам», оторвала взгляд от основания станка и посмотрела на воспитателя. - Ты не имеешь права во время порки снимать руки и ноги с панелей, и уж, тем более – вскакивать. Десять ударов вполне можно вытерпеть без фиксации, - усмехнулась воспитательница. – Если всё же попытаешься – мне придётся тебя привязать. Ирина Викторовна ткнула кончиком трости в одно из прочных ременных креплений с массивной металлической пряжкой. Такие крепления имелись на каждой панели. - Услуга не бесплатная, - в голосе воспитателя послышалось ехидство. – Расплачиваться придётся задницей. Фиксация обойдётся тебе в дополнительные 10 ударов. Поняла? - Да. Это Соня уже знала. Она стояла на коленях в этом зале второй вечер подряд. Такое за это время случалось с другими воспитанницами несколько раз. Плохо владеющим собой девушкам Ирина Викторовна действительно фиксировала руки и ноги к панелям и выдавала им двойную порцию. Порола безжалостно, не обращая внимания на слёзы и мольбы. Так регламентированные инструкцией 10 ударов превращались в 20. Соня знала от своих одноклассниц, что ночные воспитатели вполне имеют право сразу привязать воспитанницу к станку для наказания. А могут и вообще не укладывать девушек на станок, а приказать встать лицом к стене. Другие часто так и поступают. Но . . . не Ирина Викторовна. - Очень хорошо! Воспитательница шагнула вперёд и встала сбоку от распростёртой на станке воспитанницы. От неё не ускользнуло, что удобно подставленные ягодицы девушки были уже основательно разукрашены рубцами и гематомами. «Да… Лена её не жалеет. Каждый день ремня красавица получает. А последняя порка была совсем недавно, и очень строгая. Разряд шестой – не меньше. Интересно… На Лену это не похоже. Она вообще – либералка, а уж на новеньких никогда обычно так не набрасывалась. Значит, заслуживает!» Ирина Викторовна усмехнулась. - Я вижу, ты и в группе не отличаешься дисциплинированностью. Вынуждаешь Елену Сергеевну проявлять строгость. А ещё бывший лидер! Что же, это твой выбор! На последнем слове воспитатель коротко взмахнула рукой и резко хлестнула Соню тростью по ягодицам. У девушки перехватило дыхание. Соня имела некоторое время, чтобы подготовиться к удару, но такого она не ожидала! Боль взорвалась по всему телу, похоже было, что даже из глаз брызнули искры. Раньше Соня полагала, что такое возможно только при ударе головой. Однако обдумать это она не успела, потому что тут же последовал второй удар, затем третий. Соня крепко стиснула зубы и сдержала усилием воли готовый вырваться крик. «Нет уж, не дождетесь!» - со злостью думала она. И молчала, хотя терпеть было невыносимо. Боль нарастала снежным комом. Ирина Викторовна методично и с достаточной силой опускала трость на ягодицы наказываемой. На теле тут же почти параллельно друг другу вспухали красные рубцы. Каждый последующий удар многократно усиливал боль от предыдущего! После пятого стало совсем плохо. Однако Соня терпела, не позволяя себе ни крикнуть, ни шевельнуться. Гордости и упрямства в её характере было достаточно. Руки и ноги девушка изо всех сил прижимала к панелям. Соне совсем не хотелось предоставить Ирине Викторовне приятную возможность привязать её к станку и выдать штрафные удары. Самое плохое, что, когда порка закончилась, легче почти не стало. Правда боль, наконец, локализовалась в одном месте, по которому били, но отпускать не собиралась. Соня буквально задыхалась от боли, унижения, отчаяния и ощущения полного бессилия. Как в тумане наказанная услышала приказ: - Возвращайся на место. У неё хватило сил ответить: «Слушаюсь», вернуться к своему месту и опять встать на колени. Одеться ей уже не дали. К этому Соня была готова. На период адаптации в группе к ней в качестве «шефа» прикрепили другую воспитанницу – Соколову Юлию. Вчера, когда Соне назначили это наказание – стоять на коленях – Юля просветила одноклассницу, как лучше себя вести. Она предупредила, что любыми способами надо стараться отбыть свой срок без замечаний. После первых десяти ударов одежду не возвращают, воспитанница деморализована, боль долго не отступает, так как после ударов тростью сразу не применяют никаких обезболивающих средств, как это чаще всего делают после наказания ремнём. Чаще всего наказанная девушка опять получает замечание, а, соответственно, ещё десять ударов и час штрафного времени. Многие «зависают» на этом наказании неделями. Получают вначале три-четыре часа, каждый день отбывают, а срок всё время увеличивается (или не уменьшается). И ничего не поделать! Правда, со слов Юли, ответственный воспитатель их группы, Елена Сергеевна, не любит это наказание и назначает его своим воспитанницам редко. Поэтому все были очень удивлены, когда Соню отправили «на колени» в первый же день после перевода её в группу из изолятора, через который проходили все вновь поступившие. Только Соня знала, что ничего удивительного в этом нет. У неё особые обстоятельства. Она попала не просто в «Центр нравственного перевоспитания студенток колледжа», она попала в персональный ад! И ей придется здесь гораздо труднее, чем другим девчонкам. Вновь оказавшись на своем месте, Соня осторожно посмотрела на часы. Чтобы не нарушать положения «смирно», безнаказанно можно было двигать только глазами, но не головой. Большие круглые часы с секундной стрелкой висели на стене прямо напротив девушек. В этом был тонкий расчет организаторов наказания. Если единственным развлечением является наблюдение за движением стрелок, то время течет очень медленно. Сейчас часы показывали без пяти одиннадцать. С удивлением Соня обнаружила, что все её неприятности заняли не более пяти минут. Боль всё ещё не отпускала, а минут через десять присоединился сильный зуд в наказанном месте. Страшно хотелось потереть попу, чтобы хоть немного его унять. Но сделать это – значит тут же отправиться снова на станок за очередное нарушение режима «смирно». «Это не наказание, а изощрённая пытка!» – Соня собрала все свои силы, чтобы стоять неподвижно. Но как это было трудно! Какое-то время девушке казалось, что она не выдержит боли, зуда и нарастающей ломоты в коленях! Но, стиснув зубы, уговаривала себя не поддаваться и потерпеть. Наконец, наступил переломный момент. Теперь Соня надеялась, что вытерпит испытание достойно, не выйдет из положения «смирно» и не будет себя вести, как её соседка. Девушку, стоящую рядом (воспитатель назвала её Елистратовой), наказали точно так же за десять минут до Сони. Во время порки она громко кричала, долго не могла успокоиться, и сейчас по её лицу текли слезы вперемешку с соплями. Вытереть слезы или хотя бы шмыгнуть носом было нельзя – это уже нарушение. Но сил перестать плакать у Сониной соседки, видимо, тоже не было. Поэтому слёзы стекали по её лицу на пол. Оставалось ждать одиннадцати часов – ещё пять минут. Соня уже поняла, что, несмотря на строгий режим, в «Центре» всё было продумано так, чтобы не причинять вреда здоровью воспитанниц. По правилам, после каждых тридцати минут стояния на коленях девушкам полагался пятиминутный перерыв. В это время они могли встать, размять ноги, даже тихонько поговорить друг с другом, ну и, конечно, вытереть слезы. Наказание тростью тоже подчинялось правилам: больше десяти-двадцати ударов сразу нельзя, а вот ещё одна порка через пятнадцать минут – пожалуйста. За вечер воспитанница могла получить не более 50 ударов тростью. Если она заслуживала больше – оставшиеся переносились на следующий день. Так же были продуманы и другие телесные наказания. При порке ремнём достигался эффект максимальных болевых ощущений, в то время, как для здоровья вреда практически не было. Существовало несколько специально разработанных методик наказания, и все воспитатели были в этой области настоящими профессионалами. Их мастерство постоянно оттачивалось; все наказания снимались на видеокамеру, выборочно проверялись, результаты обсуждались. Следы на теле после наказаний залечивались специальными заживляющими средствами – за этим строго следили воспитатели. Если наказание проводилось в учебное или рабочее время, то после него обязательно применялся дезинфицирующий спрей с добавлением сильного местного обезболивающего вещества. То есть, получив физические и моральные страдания (в чем и заключалось наказание), девушка почти сразу могла вернуться к своим обязанностям. Однако если воспитанницу наказывали в вечернее время, воспитатели могли и не применять обезболивание. Это было дополнительным и очень ощутимым наказанием: девушка сильно страдала от боли, ей трудно было сидеть; заниматься и есть приходилось за специальными стойками, что считалось в «Центре» постыдным и вызывало моральные страдания. Соня уже ощутила это на себе. Елена Сергеевна не баловала её обезболиванием не в изоляторе, ни уже в группе. И очень мало надежды, что в ближайшее время она изменит свою тактику. В одиннадцать часов девушки получили положенную им передышку. Их оставалось пятеро. - Всем сделать по пять приседаний и растереть ноги! – Ирина Викторовна властно махнула рукой. Расширенный книзу рукав её форменной чёрной блузы при этом зловеще качнулся. Ночные воспитатели носили в качестве формы брючный костюм и чёрные туфли на среднем каблуке. Блуза с широким воротником имела рукав длиной три четверти и свободный покрой в области плеч, что давало воспитательнице возможность совершать движения рукой любой амплитуды. Носилась блуза навыпуск, и в талии перехватывалась узким кожаным ремнём. Дополняли костюм чёрные прямые облегающие брюки. Ирина Викторовна невозмутимо прохаживалась вдоль строя изнемогающих от боли и стыда девушек, внимательно наблюдая за разминкой. Форма ночной дежурной очень шла воспитательнице, выгодно подчёркивая её красивую фигуру. Воспитанницы выполняли эту принудительно-унизительную зарядку с гримасами боли на лице. Приседать после суровой порки тростью – мягко говоря, очень неприятно. А Ирина Викторовна всегда порола сурово. Растерев коленки и ощутив от этого значительное облегчение, Соня слегка обернулась к своей соседке, которая пыталась привести себя в порядок, но всё ещё была сильно расстроена. - Тебя как зовут? – тихо спросила она. - Ира. Я из двести второй. А тебя? - Соня. Я только вчера пришла в двести четвёртую. - Ты новенькая?! Но как ты можешь так держаться? Ты вчера отстояла от звонка до звонка без замечаний, а сегодня тебя били, но ты и звука не проронила! – шепотом, но очень эмоционально воскликнула Ира Елистратова. - Я здорово струсила, и было очень больно, - поморщилась Соня. – А не кричу я принципиально. Не хочу ещё больше унижаться. Легче от крика не будет, а себя уважать перестанешь. Попробуй посмотреть на это под таким углом. - Да я пробовала! – Ира перешла на громкий шёпот. – Но я больше не могу! Я из этого зала уже две недели не могу вырваться! Каждый день тут мучаюсь, а конца не видно. Ну не справиться мне без замечаний! - Справишься! – Соня видела, что девушке необходима поддержка. – Сейчас перестань реветь, подумай о том, что через час мы будем уже в постелях. А послезавтра воскресенье. Насколько я поняла, мы с тобой сможем встретиться и поговорить, правильно? - Да! Правильно! – горячо поддержала Ира. – Я тебя прошу, найди меня, поговорим, пожалуйста! Соня кивнула и ободряюще улыбнулась соседке. - Всем на колени! Смирно! – раздался очередной приказ. Перерыв окончился. Осталось продержаться час. В полночь всех гарантированно отпустят в постели, таковы правила. Но многим придется вернуться сюда завтра. Соня мысленно произвела подсчет. «Вчера мне назначили три часа наказания, сегодня ещё четыре. Отстою я к полуночи в общей сложности четыре с половиной (вчера – два, сегодня - два с половиной). Час мне прибавили штрафной. Если сегодня больше не нарываться, останется три с половиной часа» «Это много! - вздохнула про себя девушка. - За один вечер с этим не покончить! Больше двух с половиной часов здесь не держат – за здоровье опасаются! Ничего, если штрафного времени больше не заработаю – за два захода управлюсь! » «Не нарываться» оказалось не так уж и легко. Соня ещё вчера убедилась, что стоять на коленях неподвижно невероятно трудно! Ноги затекли, болит тело после ударов. К тому же без одежды стало холодно, и опять норовят закрыться глаза. «Надо последовать совету Ирины Викторовны, - усмехнулась про себя Соня. – Как там она мне сказала: «Надо задуматься над своим поступком, а не спать!» А что над ним думать?» Вчера новенькую наказали за то, что она в первый свой вечер в группе по ошибке надела не ту ночную рубашку. - Левченко, тебе объясняли, что на этой неделе надеваем голубые рубашки, а ты нацепила желтую! Надо внимательнее слушать указания. Получишь тридцать ремней и три часа «коленей»! Соня опять мысленно усмехнулась, вспомнив, как после этих слов Елены Сергеевны вся группа в буквальном смысле раскрыла рты. Тридцать ремней – это много. Очень. Особенно за такой незначительный проступок. Ведь в «Центре» воспитательницы пороли провинившихся не обычным брючным кожаным ремнём. Нет, использовался толстый ремень из специальной резины, для удобства экзекуторов снабжённый рукояткой. Воспитанницам давали понять, что с ними, нарушившими нравственные законы общества, здесь шутить не намерены. С первого удара таким инструментом наказываемая девушка испытывала сильнейшую боль! Даже минимальное наказание – 10 ударов – перенести стойко было трудно. А после строгой порки этим ремнём воспитанница реально не могла сидеть несколько дней, особенно, если воспитательница не применяла обезболивание. Неудивительно, что, услышав про 30 ремней за незначительное нарушение, да ещё совершённое новенькой, девчонки пришли в изумление. Однако дежурный воспитатель Инна Владимировна осталась невозмутимой. Очевидно, она была в курсе событий. Спасибо, хоть пороть не стали на ночь – перенесли на следующий день. Но «на колени» Соня отправилась вчера сразу, прямо в пресловутой желтой ночной рубашке. Для пущего стыда. Переодеться в форму Елена Сергеевна ей не позволила.
Forum: В этот же вечер по поводу этих нарушений Левченко имела беседу с ответственным дежурным воспитателем отделения – Светланой Петровной. Дополнительных наказаний наложено не было, рекомендовано окончательное решение принять ответственному воспитателю группы. Инна сделала паузу и вопросительно посмотрела на Елену. – Пожалуйста, дальше, - спокойно попросила та. Соня перевела дух. Казнь откладывалась. – После отбоя в субботу замечаний от ночных воспитателей на группу не поступало, - продолжала Инна Владимировна. - В воскресенье день прошёл успешно. Замечаний никто не получал, жалоб на поведение воспитанниц не было. Вот подробная распечатка, как каждая проводила время. Инна положила перед Еленой листок бумаги. Лена быстро просмотрела информацию. – Клименко, ты маловато занималась, тебе не кажется? С твоими-то долгами! Галя виновато ответила: – Да, Елена Сергеевна! Но вчера мне показалось, что я всё сделала. Лена повернулась к Инне: – У неё сегодня были проблемы на уроках? – Ко-не-чно! - нараспев проговорила Инна. - На физике не знала формул. Только что получила от меня по назначению Светланы Петровны 20 ремней. – И как ты это объяснишь? - возмущённо обратилась к девушке Лена. – Простите! Я учила эти формулы! Но почему-то, когда понадобилось, не вспомнила. Я иностранные слова хорошо запоминаю, а формулы мне ну никак не даются! Галя пыталась оправдаться, прекрасно понимая, что её это не спасёт. – “Мне показалось”, “я не вспомнила”, - что это за детский лепет, Клименко! – сердито выговаривала Лена. - Ты не в детском саду! Между прочим, в колледж девушки с плохой памятью не попадают – это исключено. – Галя, я тебе советовала выписать формулы на картон, всегда носить с собой и повторять при каждом удобном случае, так же, как и иностранные слова, - Инна Владимировна строго смотрела на воспитанницу . - Ты это сделала? – Нет, - смутилась Галя. Инна пожала плечами. – Инна Владимировна, вы были на уроке. Она эти формулы чуть-чуть подзабыла или не знала совсем? Есть у неё какие-нибудь смягчающие обстоятельства? - поинтересовалась Лена. – Абсолютно никаких! – Инна покачала головой. - Стояла у доски совершенно беспомощная и разевала молча рот, как рыба. Услышав про рыбу, Лена едва заметно улыбнулась. Это не ускользнуло от Сони. Соне вообще очень нравилось, как воспитатели проводят отчёты, и нравилось, как они работают. Внутренне Соня восхищалась, наблюдая, с каким профессионализмом, единством и как слаженно молодые воспитательницы, практически их ровесницы, ведут группу. Конечно, она смотрела на всё не с точки зрения воспитанницы, а опытным взглядом лидера. – Раз так, - Елена Сергеевна опять обращалась к Гале, - сегодня получишь после самоподготовки ещё 20 ремней. – Слушаюсь, - Галя совсем сникла. – Формулы по этой теме все нам сегодня ответишь, - добавила Лена. – Светлана Петровна ей дала ещё дополнительные задачи решить к следующему уроку, - сообщила Инна. – Задачи тоже решишь сегодня. Понятно? – Да. Лена опять посмотрела в распечатку воскресного дня. - Что-то я не совсем понимаю. Левченко! – Да, Елена Сергеевна. – Тебя ведь Светлана Петровна не лишала просмотра фильмов на воскресенье? – Нет. – Я тоже тебя не ограничивала. А почему ты ничего не смотрела? "Всё-то ей надо знать! Вот прикопалась!” – Соне не хотелось отвечать на этот вопрос, но она чувствовала, что надо сказать правду. Выкручиваться нельзя. – У меня есть обстоятельства. Я решила пока не смотреть фильмы, если у вас не будет возражений. Елена Сергеевна усмехнулась и обернулась к Инне: – Инна Владимировна, у нас будут возражения? – Нет, - покачала головой Инна и, в свою очередь, спросила: – Соня, а в столовой не есть ничего вкусного ты тоже решила из-за этих обстоятельств? На Инну удивлённо посмотрели и Соня, и Лена. – Да, - тихо ответила Соня. "Ну, Инна даёт! – поразилась Лена. - Неужели предположила то же, что и Светлана?” – Ладно, - она пожала плечами. - “Правилами” это не запрещается. Дело твоё. Инна Владимировна, дальше, пожалуйста. – Вечером в воскресенье замечаний от ночных воспитателей не поступало. Понедельник. Подъём, утренний туалет, завтрак – всё без происшествий. На лекции по МХЛ получила замечание Логинова Настя – отвлекалась, невнимательно слушала, рисовала в лекционной тетради рожицы. Тетрадь Насти легла на стол перед Еленой Сергеевной. Полюбовавшись на разрисованную рожицами страницу, Лена спросила у Насти: – Ты помнишь, что освобождаешься через 29 дней? – Да, конечно, Елена Сергеевна. – Настя, я тебя уже предупреждала. В последний месяц девушки часто теряют голову, начинают совершать нарушение за нарушением, в результате чего освобождение может быть отложено. Ты знаешь, что, пока не отработаны все наложенные наказания, воспитанница из “Центра” не выйдет? – Знаю. Лена обвела глазами группу. – Я всем напоминаю. Если у вас осталось даже всего лишь несколько часов “на коленях”, какие-то “напоминания”, даже штрафное дежурство по группе, или что-то ещё – выход из “Центра” будет откладываться на неопределённо долгое время. Я уже не говорю о серьёзных нарушениях! У воспитанниц в последние дни часто сдают нервы. Помните, в сентябре должна была уйти Пирогова Лена из 201-й группы? Так она за неделю до освобождения умудрилась устроить на поле драку с другой воспитанницей. И получила 4 дня карцера и продление срока на год! На год, представляете? А знаете, почему так много? Если бы это случилось не перед самым освобождением, ей бы дали не больше, чем 6 месяцев. А так на педсовете рассудили, что раз девушка после двух лет пребывания в “Центре” перед самым уходом ещё способна устроить драку, значит, перевоспитания не произошло, и уходить ей рано даже через полгода. Не меньше года требуется на исправление! Естественно, Лена до сих пор здесь. А ты, Настя, в субботу разговаривала в строю, а сегодня отвлекалась на лекции! Казалось бы, мелочи, но дальше может быть хуже. Соберись! Знаешь, как ты должна сейчас за собой следить? У тебя всего-то было шесть месяцев срока, обидно будет задерживаться в “Центре”. Настя попала в “Центр” за единственную выкуренную сигарету, в чём сразу призналась руководству, поэтому и получила минимальное наказание. – Инна Владимировна, она уже была наказана? – Да. В перерыве получила порку – 20 ремней. – Назначаю тебе три “напоминания”, - распорядилась Лена. - Три раза по учебным дням после завтрака перед уроками будешь получать по пятнадцать ремней – чтобы помнила, как вести себя на занятиях. – Слушаюсь, - Настя выглядела очень расстроенной. Инна Владимировна быстро отмечала все распоряжения на специальном бланке. – Французский, английский и химия – по поведению замечаний нет, - она передала Лене листок с распечаткой отметок. - Отметки хорошие. Во время обеда допустила нарушение Пономарёва. Она проигнорировала составленный специально для неё рацион питания и взяла булочку у другой воспитанницы. Это было замечено ответственным дежурным воспитателем отделения, и назначено наказание – 20 ремней плюс штрафной ужин сегодня. Наташа Пономарёва сидела, не смея поднять глаз. Девушки, которые поступали в “Центр” с избыточным весом, питались по индивидуально разработанным для них программам. Еда была вкусная, но с ограничением калорийных блюд, в том числе, мучных изделий, которые Наташа безумно любила. Такие воспитанницы, по правилам, не могли выходить за рамки своей диеты и передавать друг другу какие-то продукты, как это разрешалось всем остальным девушкам. Наташа находилась в “Центре” уже девять месяцев и уже практически сбросила лишние килограммы. Кроме соблюдения диеты, она ещё занималась в специальной группе коррекции веса упражнениями по особой методике. Сейчас ей назначали зигзагообразную диету: месяц – обычный стол, месяц – диетический, и через три дня девушка должна была снова перейти на общий стол. Наташа совершила подобный проступок уже во второй раз, поэтому сейчас отчаянно трусила. Елена сердито посмотрела на девушку: – Ну что, допрыгалась до штрафного ужина? “Штрафным ужином” называли в “Центре” как раз то ужасное наказание, когда воспитанница должна была голой идти в столовую и на глазах у всех, в центре зала, съедать кусок хлеба, запивая стаканом воды. Наказание было суровым. Казалось бы, ничего особо страшного не происходило, ведь это даже не порка! Но многие девушки на середине плакали и не могли съесть свой хлеб, так как спазмы сжимали им горло. Однако приходилось, выбора не было – это было частью наказания. Если воспитанница пыталась отказываться от еды, ей предстояла суровая порка, и ещё один-два штрафных ужина добавлялись на последующие дни. Лена продолжала ледяным голосом: – Ты позволила себе такое же нарушение всего две недели назад! Значит, не сделала никаких выводов? Наташа быстро встала : - Простите, Елена Сергеевна. Я сделала выводы. Но у меня это непроизвольно получилось. Я сначала взяла эту булочку, а потом уже подумала. "Не то говорит!” - с досадой подумала Соня. – Нет, Пономарёва! - рассердилась Елена Сергеевна. - Всё ты прекрасно продумала. И даже целую логическую цепочку выстроила. Ты сознательно пошла на нарушение “Правил” и обман воспитателя, думая что “авось, пронесёт”. Ты что, голодная? У вас нормальная, вкусная еда. И мучные изделия, и сладости ты получала, только в меру! Очень захотелось лишнюю булочку? Ты поинтересуйся у Арбелиной! Вот на штрафной диете действительно трудно, и может возникнуть непреодолимое желание съесть что-нибудь вкусное. А тебе непростительно так поступать! Лена немного помолчала. – Впрочем, можешь не интересоваться, - продолжила она. - Сама узнаешь. Через три дня заканчивается твоя индивидуальная диета, и ты вместо общего стола пойдёшь на штрафной. На месяц минимально, а если разрешит врач, то и на два. Там у тебя соблазнов не будет. Никаких булочек там вообще взять неоткуда. Кроме того, дополнительно получишь 30 ремней. – Слушаюсь, - практически прошептала Наташа. – Как ты отвечаешь? - загремела Елена Сергеевна. - Как надо говорить “Слушаюсь”? – Быстро, чётко и достаточно громко, - спохватилась провинившаяся. - Простите, пожалуйста, я допустила нарушение. Но Лена уже была рассержена всерьёз. – Раздевайся! - приказала она Наташе. - Сейчас получишь 20 ремней за то, что не умеешь до сих пор правильно отвечать на приказы! На этот раз Наташино “Слушаюсь” прозвучало чётко. Девушка довольно быстро разделась, но губы у неё дрожали. «Опять будут пороть! – думала она с отчаянием. – Елена разозлилась, сейчас вкатит по полной программе! Да ещё и при всей группе! Сил больше нет всё это терпеть!» Елена Сергеевна указала воспитаннице на кушетку и повернулась к Инне: – Инна Владимировна, пожалуйста! Инна кивнула, неторопливо встала и приказала Наташе: – Ложись! Раз плохо соображаешь – будешь задницей расплачиваться. Девушка повиновалась: легла и, следуя инструкции, взялась руками за перекладину кушетки, сама же не сводила глаз со страшного «инструмента воспитания», составлявшего обязательный компонент формы сотрудников. Воспитательница привычным отточенным движением легко дёрнула за рукоятку - и в ту же секунду «воспитометр» оказался у неё в руках. Инна подошла к сжавшейся от страха воспитаннице и не медля приступила к порке. От первого удара Наташа сильно дёрнулась, громко вскрикнула и ещё крепче вцепилась в перекладину. Когда ответственные воспитатели специально не указывали, как провести наказание, «дежурные» решали этот вопрос сами. А Лена старалась по максимуму оставлять такие решения на усмотрение Инны или Марии Александровны. Сейчас Инна посчитала, что провинившуюся необходимо наказать с умеренной строгостью. Она методично и неторопливо наносила девушке довольно сильные удары по ягодицам, заставляя её кричать и извиваться. На теле Наташи одна за другой появлялись широкие багровые полосы. Инна использовала далеко не самую строгую методику наказания, но после десятого удара начала бить по одному и тому же месту дважды. Каждый такой повторный удар, приходясь на уже вздувшуюся, истончённую кожу, причинял наказываемой девушке особо сильные страдания. Она кричала уже во весь голос, в отчаянии билась головой о кушетку, но продолжала смотреть в сторону воспитателя. На этот счёт правила были очень строгие. Если воспитанницы их нарушали, то их ожидали дополнительные удары. За столом царило полное молчание. Елена Сергеевна, наблюдая за наказанием, одновременно просматривала учётные карточки. Наташе казалось, что прошла уже целая вечность, боль непрерывно терзала её, не давала вздохнуть полной грудью. Окончив порку, Инна Владимировна использовала спрей с обезболиванием и велела наказанной одеться и вернуться на место. Наташа, ещё всхлипывая, встала рядом с Соней. Лицо её горело, глаза были полны слёз. Соня незаметно ободряюще пожала однокласснице руку. Она понимала, что Наташе было очень трудно переносить наказание на глазах у всей группы, и хотела её немного поддержать. Отчёт продолжался. – Урок немецкого, - Инна Владимировна быстро взглянула на Лену. - Тут два замечания с пощёчинами! У Слободчук и Быстровой. – За что? – Слободчук, вставая, уронила на пол тетрадь. – Вика, специально, что ли? - удивилась Лена. Девушка вскочила: – Нет, Елена Сергеевна, конечно, не специально. Я резко встала, и тетрадь упала. Она на краю стола лежала. – А поаккуратнее нельзя было вставать? Ты же знаешь, как Елизавета Вадимовна относится к порядку на уроках! У неё даже дышать громко нельзя! А ты тетради роняешь! – Простите! - виновато проговорила Вика. - Просто в прошлый раз Елизавета Вадимовна дала мне пощёчину за то, что я слишком медленно вставала. Сегодня я постаралась побыстрее – и опять неудачно! – Но ты хоть не оправдывалась? – Нет, - вступилась Инна. - Ей было велено подойти, она чётко сказала: “Слушаюсь” и выполнила распоряжение. И, улыбнувшись, добавила: – У Вики есть смягчающие обстоятельства. – Все равно надо осторожнее. Замечание отмечено в карточке. Теперь за такую ерунду я должна тебя выпороть, - недовольно заметила Лена. - Очень обидно! По существующим правилам, если преподаватель записывал девушке замечание, но порку сам не назначал, наказание должен был провести ответственный воспитатель группы. Пощёчина серьёзной карой не считалась. – Ладно. А что у Быстровой? – Она при словарной проверке забыла одно слово. - Инна Владимировна усмехнулась. - А после пощёчины сразу ответила. – Лиза? - Лена вопросительно посмотрела на девушку. Лиза встала. – Елена Сергеевна! Я это слово знала, просто не сразу вспомнила! - взволнованно проговорила она. По правилам, на уроках по иностранным языкам при проверке слов воспитанницы имели право не ответить одно слово из десяти. Если забытых слов оказывалось два – зачёт не принимался, и девушку наказывали. Однако Елизавета Вадимовна не всегда прощала своим ученицам даже одно слово. Она могла принять зачёт, но пощёчину всё-таки влепляла. А иногда нет, видимо, под настроение. Сегодня Лизе не повезло. Лена посмотрела в учётную карточку Лизы : – И тебе замечание отмечено. Хотя зачёт по словам принят, и общая оценка за урок – четыре. Она, немного подумав, достала мобильный телефон и набрала номер Елизаветы Вадимовны. Это было обычной практикой. Воспитатели в это время принимали отчёты и предпочитали сразу выяснять друг у друга все неясные моменты. – Да, Лена! - весело отозвалась Елизавета Вадимовна. Лена поняла, что коллега уже покончила с отчётом. – Хочешь сдать мне досрочно срезовый тест по немецкому? - с иронией продолжала Елизавета. – Ну нет! Я уж как-нибудь вместе со всеми, в четверг. Сейчас у меня другой вопрос. Сегодня у вас на уроке получили замечания мои воспитанницы. – Я помню. Наверное, хочешь спросить, нельзя ли их от порки отмазать? – В общем, да. – С Викой поступай на своё усмотрение. Без проблем! А Лиза в последнее время халтурит. Не только сегодня. Какая-то небрежность появилась. Присмотрись! Ей бы надо закрутить гайку! – Понятно. Спасибо. – Будет время, заходи чайку попить. Пока! Елизавета работала ответственным воспитателем 202–ой группы, в которой училась Ира Елистратова, и преподавала немецкий язык. Ей было 28 лет, она, как и Светлана, уже закончила институт. Вообще, в “Центре” для студенток колледжа большинство воспитателей уже получили высшее образование и работали здесь постоянно. Лена оказалась на отделении самой юной из ответственных воспитателей. После окончания колледжа ей предстояло перейти на работу в другой “Центр” - для студенток ВУЗа, чтобы продолжать там и своё обучение. Лену новые коллеги приняли хорошо. Практически со всеми «ответственными» она дружила или имела устойчивые хорошие отношения. Девушка никогда не пренебрегала данными ей советами, по крайней мере, рассматривала их, понимая, что опыта её коллеги имеют несравненно больше. Вот и сейчас, услышав про Лизу, Лена вспомнила, что и у неё на уроке воспитанница не ответила одно слово. И перевод вчера на черновике сделала некачественно! – Инна Владимировна! А на английском Быстрова сегодня все слова ответила? - поинтересовалась она. – Нет! Тоже одно забыла. И на других предметах несколько раз неправильно на вопросы отвечала по мелочам. Сегодня у Лизы по всем предметам стояли четвёрки, а девушка была очень способной и при желании могла учиться отлично. – Быстрова! Что за халтура получается? Везде понемногу недорабатываешь, но по-хитрому, чтобы до наказания не доводить, да? – Лена строго смотрела на смутившуюся воспитанницу. – А она у нас книжками сильно увлеклась в последнее время, - отметила Инна. - Фэнтэзи! Одну за другой проглатывает. Вот, наверное, заниматься как следует и некогда! – Лиза, что скажешь? – Простите, Елена Сергеевна! Наверное, это так и есть. Я исправлюсь, честное слово. – Хорошо. Попробуем тебе поверить. Но сегодня по замечанию Елизаветы Вадимовны и за отмеченную небрежность в учёбе получишь 20 ремней. – Слушаюсь! - Лиза заметно сникла. Она очень надеялась, что всё обойдётся. – Мы берём твою успеваемость под особый контроль, - предупредила Лена. - Не изменишься – будешь лишена художественного чтения. Воспитатель повернулась к Вике: – А ты можешь расслабиться. На тебя дополнительное наказание не накладывается. Елизавета Вадимовна не против. Девушка облегчённо вздохнула. – Инна Владимировна, это всё? – Да. На остальных уроках всё было в порядке. Отметки хорошие. – Соня! - обратилась Лена к девушке. Соня даже вздрогнула от неожиданности. Лена ещё ни разу её так не называла. Либо Левченко, либо Софья, а то и совсем никак. – Да, Елена Сергеевна! - быстро ответила она. – С тобой у меня состоится очень серьёзный разговор после ужина, - продолжила воспитатель. - Но сейчас я хочу, чтобы ты ответила на один вопрос. Это и всем остальным неплохо будет вспомнить. Если ты вообще не знаешь за собой никакой вины, а воспитатель говорит тебе: “Раздевайся, сейчас получишь порку”. Как надо поступить? – Надо ответить: “Слушаюсь” и выполнить распоряжение. – Правильно! И только уже после наказания, если тебе так и не объяснили, за что оно было наложено, можно скромно поинтересоваться об этом. Такой принцип, понимаешь? Сначала в любом случае выполняешь приказ. То же самое, если тебя в чём-то обвиняют, а ты считаешь себя невиновной. Даже если ты 20 раз права, говори: “Простите, я виновата”. Это понятно? – Да, Елена Сергеевна. Простите, я совершила ошибку, но всё уже поняла. Больше такого не повторится. Лена кивнула и повернулась к Инне: – Ну, что, составим планы на вечер. У кого есть вызовы к преподавателям? – Карпова Даша – к 18-ти часам к Елизавете Вадимовне. Сдавать долги за пропущенные по болезни уроки. Она хорошо готова, я проверила. – Только не роняй там ничего, пожалуйста, - посоветовала Лена. Девушки заулыбались. – Долгов по наказаниям у Карповой нет? – Нет, у неё всё в порядке, - ответила Инна. - Ещё вызов у Клименко – к Татьяне Анатольевне. Долг по решению цепочек по теме “Углеводороды”. Тоже к 18-ти. – Ты готова? – строго спросила Лена у Гали. – Да, - поспешно ответила та. – Что ещё у Клименко? По наказаниям? – 20 ремней за физические формулы. – Хорошо. Это после самоподготовки. Дальше! – Вызовов больше нет, - доложила Инна. – У меня вызов. Левченко. Индивидуальное занятие по французскому по особой программе, - Лена посмотрела на часы. - Вскоре после отчёта. – Слушаюсь, - проговорила Соня. – У Левченко в долгах 30 ремней и четыре с половиной часа “на коленях”, - доложила Инна. – “Ремни” откладываются. Пока она будет получать наказание за субботний проступок. «Какое же?» - от страха у Сони подкосились ноги, она с трудом заставила себя стоять ровно. - А «на колени пойдёт – после самоподготовки. – Арбелина, - продолжала Инна, - долг 20 ремней за попытку оспорить наказание в субботу утром. Лена кивнула. – Инна Владимировна, выполните, пожалуйста, после отчёта. – Хорошо. Как всегда, при упоминании о близком наказании, у Зои на глазах появились слёзы. Лена строго предупредила: – Если будешь себя плохо вести – наказание не засчитаю. Перед сном ещё 20 ремней добавлю. Зоя покраснела и кивнула. Дальше Инна перечисляла девушек по алфавиту. – Быстрова! Назначено 20 ремней. – Попрошу вас её тоже наказать после отчёта. – Хорошо. – Леонова! Должна отстоять на коленях три часа. Лена посмотрела на Наташу. – Пойдёшь к девяти часам. Чтобы с девяти уже время пошло. – Слушаюсь, - Наташа слегка покраснела. – Кстати, ты давно там не была. Может быть, стоит ещё раз на всякий случай просмотреть инструкции? - предложила Лена. – Мы вчера с Соней уже просмотрели, - призналась Наташа. – Докатилась! - проворчала Инна. Лена улыбнулась. – Инна Владимировна, вы уж очень к ней строги. Я думаю, этот урок Наташа уже усвоила. – Она не должна была допускать такого нарушения, - непримиримо заявила Инна. Наташа стояла смущённая. Она очень ценила расположение Инны Владимировны и переживала, что воспитатель до сих пор сердится на неё. Сегодня они разговаривали об этом с Соней, и Соня ободряла девушку: – Ничего Инна не сердится! Она только вид делает! Это они так тебя воспитывают. Ты веди себя скромно, но особо не расстраивайся. Сейчас негодование Инны Владимировны выглядело настоящим, но Соня чувствовала, что это всё – тонкий ход воспитателей. Вообще девушка ловила себя на том, что смотрит на всё происходящее в группе как бы со стороны воспитателей. Соня чувствовала ментальную взаимосвязь между Леной и Инной, и иногда ей казалось, что она слышит их обмен мыслями. Сейчас Соня была уверена, что Елена сделает какой-то шаг в сторону Наташи. И, действительно, Лена предложила: - Инна Владимировна, давайте после отчёта наложим ей «третью бис». По-моему, с неё хватит. Пусть спокойно занимается. Как вы думаете? «Третьей бис» воспитатели называли особую мазь. Это было чудодейственное средство в их арсенале: при обработке этим средством следов от ударов девушка могла спокойно сидеть уже через пять-десять минут. Обычно, когда к воспитаннице применяли строгую порку без последующего обезболивания, она вынуждена была стоять несколько дней. Воспитатели же с помощью «третьей бис» могли в любую минуту прекратить её страдания, конечно, если это входило в их планы. “Мне бы сейчас «третью бис»”, - Соня устало переступила с ноги на ногу. Она знала про эту мазь. Лидеры в учебных организациях тоже её использовали. Инна выглядела недовольной, но всё же согласилась: - Если вы настаиваете, я не против. - Спасибо, - тихо сказала Наташа. - Так, дальше у нас Логинова, - продолжала Инна. – На сегодня долгов нет. - После ужина я с ней поговорю, - сообщила Лена. И, перехватив испуганный взгляд девушки, ободряюще сказала ей: - Не волнуйся! Просто разговор по душам. - Пономарёва! – Инна вздохнула. – Масса удовольствий! Штрафной ужин, да ещё и 30 ремней. - Вы заявку на “штрафной” подали? - Да, - кивнула Инна. – Ещё во время обеда. Лена задумчиво смотрела на Наташу, машинально постукивая по столу кончиком мизинца. Соня ясно прочитала в её взгляде сочувствие к девушке. - Ладно, - приняла решение воспитатель. – Порку мы ей перенесём на завтра. Сегодня штрафного ужина и того, что она уже получила, будет достаточно. - Слободчук! Долгов нет. Дежурство по группе. Инна посмотрела на Вику: - Сейчас приступаешь к влажной уборке. - Слушаюсь. - И Соколова. Ну, у Юли всё в порядке. Вот и всё! - Ничего себе «вот и всё»! – недовольно воскликнула Лена. – Это просто безобразие, дорогие мои! Из десяти воспитанниц семь человек сегодня получают наказания! Вам не стыдно? Да когда у нас последний раз такое было? Девушки пристыжено молчали. - Я, конечно, понимаю, что понедельник – тяжёлый день, - продолжала Лена. – Но не до такой же степени! Я очень вами недовольна сегодня! Со всеми, кроме Соколовой, Карповой и Слободчук вечером буду иметь персональную беседу! С каждой отдельно! А сейчас расходимся. Левченко, тебя я вызову минут через пятнадцать. Инна Владимировна, жду вас в кабинете. .
Forum: Действительно, обычно проступков и наказаний в группе было меньше. Конечно, и сегодня всё не так уж страшно. Серьёзные нарушения допустила только Соня, но она всё-таки новенькая. А с Наташей Пономарёвой Лена поступила так сурово в основном потому, что девушка совершила один и тот же проступок повторно. Лена терпеть не могла, когда её воспитанницы упорно совершали одно и то же нарушение несколько раз. У остальных девушек прегрешения были не такие уж страшные. А, самое главное, в группе не наблюдалось так называемых «зависших» наказаний, когда у воспитанниц в долгах «висело» по нескольку десятков ремней. Но Лена не хотела расслаблять своих подопечных и решила сегодня провести с ними активную воспитательную работу. Инна Владимировна приказала: - Карпова и Клименко! Без десяти шесть вы должны стоять у двери с учебниками. Я вас выпущу. Затем подошла к Соне и тихо сказала ей: - Если ты не уверена, что у тебя всё в порядке во внешнем виде, то исправь это сейчас. - Спасибо! – благодарно кивнула Соня. У неё было всё в порядке. Девушка знала о субботней проверке и ожидала, что Елена может вызвать и её для досмотра. Но забота Инны Владимировны тронула её. * Воспитатели устроили себе в кабинете небольшую передышку, быстро приготовили по чашке кофе со сливками. - Как твой «срез» по химии? – спросила Лена? - Отлично! – улыбнулась Инна, - А ты звонила врачу? Утром они уже перекинулись парой слов. Лена рассказала, что познакомилась с лечащим врачом Марины в отделении интенсивной терапии, и тот разрешил ей звонить ему в любое время. Доктора звали Николай Александрович. Узнав, что Лена – сотрудник «Системы перевоспитания», он сразу предоставил ей пропуск на посещение подруги без ограничений и обещал информировать её о состоянии Марины по телефону. Работа воспитателя «Центра» считалась очень престижной и трудной, и в обычной жизни сотрудникам "Системы" всегда шли на уступки. Лена редко пользовалась своим служебным положением, но сейчас ради Марины сделала исключение. Николаю Александровичу она звонила. Но пока утешительного ничего не было - состояние девушки стабильное, но без улучшения. О переводе из реанимации на обычное отделение речь пока не шла. Узнав об этом, Инна помрачнела. После небольшой паузы она осторожно спросила: - Лена, ты, наверное, очень на неё злишься? Особенно сейчас? - Не то слово! – воскликнула Лена. – Так злюсь, что внутри всё переворачивается! Инна, но я стараюсь этого не показывать. А что, так заметно? Она в волнении вскочила с кресла и вопросительно смотрела на подругу. - Нет. Ты хорошо держишься. А как ты её наказывать собираешься? Ну, за Ирину Викторовну? Лена немного поколебалась, но рассказала. Инна сделала большие глаза и выдохнула что-то похожее на «Упс!» - Не одобряешь? - Лен, мне кажется, это уже больше похоже на чистую месть! - Ну и пусть! – упрямо крикнула Лена. - Она допустила серьёзные нарушения! Что же мне с ней церемониться? Пусть расплачивается! Кстати, Инна, а что ты имела в виду, когда спрашивала у Сони про сладости? Инна помолчала. Услышанное потрясло её. Несмотря ни на что, девушке было жалко Соню, но она прекрасно знала, что Лену уже не переубедить. Если уж она что-то решила… - Мне кажется, она себя всего лишает из-за Марины. Лен, Соня не такая уж непробиваемая. У неё совесть есть. Лена не выдержала. Она решительно распахнула дверь и властно приказала: - Левченко! Быстро в кабинет! Соня появилась немедленно, вошла и встала у дверей. - Расскажи нам про свои особые обстоятельства! – жёстко потребовала Лена. - Слушаюсь! – девушка побледнела. – Но вы можете меня неправильно понять! - Разберёмся, - Инна смотрела на воспитанницу доброжелательно. - Я не могу развлекаться и позволять себе сладости, когда из-за меня человек в больнице! – с отчаянием воскликнула Соня. – Елена Сергеевна, только, пожалуйста, не думайте, что я это специально говорю, чтобы от вас снисхождения получать! – так же эмоционально продолжала она. Лена сердито ответила: - Я вполне способна распознать, когда воспитанницы говорят неправду! В любом случае, тебе беспокоиться нечего! Никаких снисхождений ты от меня не дождёшься. Я спросила потому, что мы должны знать всё, что происходит в группе! А сейчас подходи к компьютеру. Лена настроила обучающую программу повышенного уровня и попросила Инну: - Пригласите, пожалуйста, Леонову и сделайте ей обработку. А ты, Левченко, подойди ближе. Задание первое – на грамматику. Отмечай предложения с ошибками и вноси исправления. Соня приступила к работе. В кабинет вошла Наташа и, явно смущаясь, остановилась у порога. Черноволосой и темноглазой девушке очень шёл внезапно вспыхнувший на щеках румянец. Инна велела ей лечь на кушетку. К счастью, для обработки ран воспитанницы не должны были раздеваться полностью, даже форму снимать не требовалось. Наташа подняла подол платья и неловко легла, приспустив предварительно трусики. Старосту наказывали довольно редко, а уж так сильно, как в субботу, ей и вовсе давно не доставалось, поэтому сейчас Наташа стеснялась и чувствовала себя неуверенно. Методика обработки ран воспитанницам была отработана. Инна внимательно осмотрела ягодицы Наташи, которые сама же два дня назад разукрасила с помощью воспитательного ремня багровыми полосами. Сейчас следы ещё оставались, но были уже не багровыми, а желтоватыми или синими. Девушка получила строгую порку, поэтому многочисленные гематомы наслаивались друг на друга и перекрещивались. Несколько синих полос пересекали и бёдра. При строгом наказании воспитатели не обходили ударами и эти более чувствительные зоны. Инна осталась довольна осмотром: никаких признаков воспаления на коже не наблюдалось. Но сейчас целью обработки являлось избавить воспитанницу от боли и дискомфорта, которые после строгой порки резиновым ремнём могли преследовать её ещё долго. Воспитатель достала из специального медицинского шкафчика баночку с лечебным средством «третья бис» и с помощью деревянных одноразовых шпателей быстро и аккуратно нанесла мазь на следы от ударов. Нельзя сказать, что для Наташи эта процедура прошла совсем уж безболезненно, но девушка терпела и даже не поморщилась. Конечно, по сравнению с самой поркой, это мелочи! Когда староста вышла, Инна с сочувствием посмотрела на Соню, которая явно уже едва держалась на ногах от усталости, и спросила у Лены: - Может быть, и Левченко обработаем? Соня, услышав это, напряглась. Лена удивлённо взглянула на коллегу: - А смысл? - Ну, попозже. - Вот попозже и подумаем. Баночку-то пока убирайте! Инна поставила мазь в шкафчик, закрыла его на ключ и вышла в спальню. Соня закончила работу. Ошибки у неё были, но немного. Лена разобрала с ней каждую неточность, затем запустила второе задание. На экране замелькали кадры из французского фильма. Звука не было, но внизу шли титры на родном языке: очень эмоционально разговаривали мужчина и женщина. Лена выбрала нужный эпизод и протянула Соне микрофон: – Говоришь за Мишель. Быстро читаешь текст и переводишь на французский, желательно с выражением и эмоциональной окраской. - Слушаюсь, - Соня взяла микрофон и вгляделась в первые титры. Но Лена не спешила запускать программу и пристально смотрела на ученицу. Соня пока не понимала, в чём дело, но сразу почувствовала неладное. Выждав минуту, Лена спросила: - Ты так и не сообразила, в чём твоя ошибка? - Нет, - растерялась девушка и внутренне сжалась от страха. Неизвестность была хуже всего. Голос воспитателя звучал холодно: - Как звучит пункт 6/4 «Правил»? Выражение 6/4 означало – пункт 6 в четвёртой главе. Соня вспомнила сразу. “Вот проклятье! Опять влипла! Такая мелочь! Но мне она ни за что не простит!” Но вслух девушка немедленно процитировала: - «Во время занятий, в том числе индивидуальных, в ответ на любые распоряжения преподавателей, связанные напрямую с учебным процессом, воспитанницы не должны отвечать «Слушаюсь». Правило было толковым. Если бы после каждого приказа типа: - Раскрой скобки; дели дробь; проспрягай глагол, - девушки отвечали «Слушаюсь», то уроки проводить было бы затруднительно. Но в Соню с первых часов пребывания в «Центре» буквально вколачивали привычку говорить «Слушаюсь». И сейчас она произнесла это слово машинально, не задумываясь. - Ты же знаешь! – удивилась Лена. – Так в чём же дело? - Простите. Я забыла. У меня автоматически вырвалось! Одной из обязанностей воспитанниц было твёрдо знать «Правила поведения в «Центре». Эти «Правила» девушки выучивали буквально назубок, ещё пока находились в изоляторе, только поступив в «Центр». Ни одна воспитанница не могла покинуть изолятор и перейти в группу, не сдав комиссии из трёх воспитателей зачёт по «Правилам». Даже если перевод в группу уже разрешал врач, такие девушки оставались в изоляторе, продолжали изучение и сдавали зачёт снова. Само собой, за несданный вовремя зачёт их беспощадно наказывали ремнём. А ещё за каждый лишний день, проведённый по этому поводу в изоляторе, воспитаннице прибавляли срок пребывания в «Центре» из соотношения один к семи (за один день добавлялась неделя). И это случалось не так уж и редко. Сдать зачёт с первого раза удавалось не всем. В группах девушки были обязаны поддерживать своё знание «Правил». У каждой воспитанницы имелся личный экземпляр документа, состоящего из девяти глав. Если воспитатель требовал процитировать то или иное правило, а воспитанница не могла дать чёткого, абсолютно точного ответа, это расценивалось как ЧП. Подвергнув предварительно строгой порке, провинившуюся могли отправить на несколько дней обратно в изолятор – специально, чтобы повторять «Правила». Потом она должна была сдавать зачёт снова вместе с новенькими. Мало того, что это было обидно и позорно, но ещё для воспитанницы продлялся срок пребывания в «Центре» по таким же правилам – неделя за день. Соня, конечно, знала об этом, и, к тому же, постоянно ожидала от Елены «пакостей». Поэтому она каждый день просматривала «Правила», закрепляя их знание. Но твёрдо знать, и всегда безукоризненно выполнять – это были две разные вещи. Сейчас Елена смотрела на Соню без малейшего сочувствия. - Получишь ещё 30 ремней и 4 часа на коленях. Она усмехнулась: - Стандартный набор. - Слушаюсь, - тут же проговорила Соня. У Лены зазвенел мобильный. Пока воспитательница разговаривала, Соня думала с отчаянием: “Просто замкнутый круг какой-то! И мало надежды из него выбраться! Столько правил, столько разных нюансов! И такие наказания назначает!” Лена закончила разговор и запустила программу: - Начали! Соня выполняла задание вполне прилично. У неё было отличное произношение, фразы девушка строила грамотно и рационально. Единственно, она не всегда укладывалась во время, отведённое учащимся для каждого предложения. - Теперь вместе! – велела Лена. – Я говорю за Пьера. Они вступили в диалог. Лена, естественно, говорила свободно. Соня периодически отставала и допускала мелкие неточности. - Чувствуешь? – обратилась к ней Лена. – Ты пытаешься перестраивать фразы. А надо сразу думать по-французски! Все ошибки тут же отмечались на полях красными галочками. Лене стоило больших усилий держаться с Соней ровно. На самом деле сейчас хотелось не учить её французскому, а придушить, или, как минимум, избить до полусмерти! Вспоминая свою подругу, прикованную к функциональной кровати реанимационной палаты, опутанную проводами от разных приборов и трубками капельниц, Лена с трудом сдерживалась, чтобы не приступить к заслуженному Сонькой наказанию немедленно. Тем не менее, они с Соней прошли весь эпизод до конца. Компьютер выдал баллы: Пьеру -100, Мишели – 65. “ Здорово французский сечёт” - позавидовала Соня. В титрах Пьера не было ни одной красной галочки. - В общем, хорошо, - одобрила Лена. – Это ведь повышенный уровень. Значит, так. У нас в колледже есть группа воспитанниц со всех курсов, которая занимается французским по углублённой программе с упором на общение и разговорную речь. Ты будешь тоже заниматься в ней. Вторник и суббота – с 18-ти до 18.45-ти. Преподаю там я и педагог с третьего курса – Алла Константиновна, поочерёдно. В моей группе ты с таким уровнем одна. Будешь работать индивидуально, вот по этой программе и сдавать всё лично мне. - Вот смотри, - Лена щёлкнула мышкой. – Тут список слов, которые ты должна учить к каждому уроку по десять. В среду я спрошу тебя уже по твоему списку. А вот твоё задание к среде. Понятно? - Да. - Устное задание отработаешь в лингафонном кабинете. Письменное сдашь в распечатанном виде. На отделении имелись специальные лингафонные кабинеты, где студентки надевали наушники и занимались языками вслух, не мешая друг другу. - Кстати, - предупредила девушку Лена. – То, что ты стоишь по вечерам на коленях – не является оправданием для педагогов. Все задания должны быть выполнены. Выкручивайся, как хочешь. Вставай до подъёма, если надо! А лучший способ – это перестать, наконец, совершать нарушения. С этими словами воспитательница протянула Соне диск и велела идти в спальню. В полседьмого к ней должна была прийти на индивидуальное занятие ещё одна воспитанница – Вересова Катя, недавно поступившая в Светланину группу. С ней Лена решила ежедневно минут по двадцать работать над исправлением произношения. Светлана привела девушку лично за пять минут до начала занятия. - Подожди в спальне, - приказала она Кате и улыбнулась Лене: - Можем мы с тобой пять минут поболтать? - Вполне! - Не хочешь в следующее воскресенье в Большой Оперный съездить на «Кармен»? - А разве ты не с Игорем пойдёшь? Игорь был женихом Светланы. Их свадьба должна была состояться в марте, во время очередного небольшого отпуска Светы. - С ним, конечно! Но это ведь не интимная встреча. Бери подругу. А, ещё лучше, друга. Ты долго думаешь его скрывать? Лена возмутилась: - Кого? Ты, что, меня «на пушку» берёшь? - Ой! Скрытная ты наша! – рассмеялась Светлана. – Ну, хорошо, про Марину и Соню ты скрыла. Но про друга – не получится! Ты бы посмотрела на себя со стороны, с какими глазами ты после выходного на работу приезжаешь! И после некоторых телефонных разговоров у тебя потом такое настроение – мечта-а-тельное! Лена схватила первый попавшийся журнал и хлопнула Свету по голове. - Местная мисс Марпл, - проворчала она. - Имя-то хоть скажешь? – со смехом допытывалась Светлана. - Кирилл! Довольна? – воскликнула Лена. – А насчёт Оперного – это идея. Я тебе попозже скажу. - Не торопись. Четыре билета у нас все равно уже есть. - Кстати, - оживилась Светлана. – Соню свою с пристрастием не допросила насчёт фильмов и сладостей? Лена вздохнула: - Допросила. «Сделали» вы меня с Инной! Всё так и есть! Не могу понять, как так получилось. Вы с Инной независимо друг от друга догадались. А мне даже в голову такое объяснение не приходило! Я, что, поглупела за последнее время? - Нет, Лена! Просто ты имеешь против Сони предубеждение. Ты заранее настроилась, что она ни на что хорошее не способна. А мы с Инной наблюдали беспристрастно. Интересно, а это как-то повлияет на твоё к ней отношение? - Видимо, да, - неохотно признала Лена. – Но в будущем. Не сейчас. Она посмотрела на часы: - Всё, Света, давай мне твою Вересову. Встретимся на педсовете. Без пяти семь, отпустив Катю в группу, Лена прошла в спальню. У Инны по графику сегодня в это время был сорокаминутный перерыв для ужина и отдыха, и вместо неё с девушками находилась «подменный» воспитатель Анна Кирилловна. «Подменные» воспитатели работали сменами по полдня. Они, переходя из группы в группу по предварительно составленному расписанию, по очереди отпускали на отдых дежурных воспитателей. На эту должность с удовольствием поступали или переводились семейные воспитатели, особенно имеющие маленьких детей, которым удобно было работать не полный день. Анне Кирилловне было 23 года. Она, так же, как Лена и Инна, работала в этом «Центре» воспитателем 4 года, до окончания колледжа, а потом сразу вышла замуж и очень быстро родила девочку. Сейчас она работала по полдня (в это время с малышкой сидели няня или муж) и заочно училась на втором курсе педагогического института. Заочно учиться в институте можно было только на первых двух курсах. С третьего, когда начиналась активная практика, обучение разрешалось только очное. Тогда всем сотрудникам, которые должны были продолжать обучение, предлагали перевестись на работу в “Центр перевоспитания” для студенток ВУЗа и предоставляли им должность ночных или воскресных воспитателей. Для сотрудников “Системы” на каждом курсе организовывались специальные группы. Создавалась интересная ситуация: в этом же институте часто учились их бывшие воспитанницы, у которых уже окончился срок наказания в “Центре”. Например, Лена и Инна вполне могли в будущем оказаться на одном курсе со многими девушками их отделения, которые решат поступать в педагогический. Хотя группы у сотрудников “Системы” были отдельные, они всё равно неизбежно встречались со всеми другими студентками на лекциях, экзаменах и разных студенческих мероприятиях. Но, по многолетнему опыту, это никого особо не смущало. Вначале некоторые бывшие воспитанницы были шокированы – ведь чаще всего они не догадывались, что их воспитатели обучались одновременно с ними и раньше. Но всё быстро приходило в норму. Сотрудницы “Системы” вели себя доброжелательно и с достоинством. Девушки относились к ним с уважением, никто не пытался каким-либо образом сводить счёты, даже, если у кого-то и возникало такое желание. Все знали, что их ожидает в таком случае… А иногда случалось так, что между воспитателями и их прежними воспитанницами даже складывались тёплые, а то и дружеские отношения. Лена тепло поздоровалась с Анной. Воспитанницы лихорадочно готовились к построению на ужин: приводили себя в порядок, заканчивали неотложные дела. Ровно в семь часов все выстроились в шеренгу посреди спальни. Кроме утреннего сигнала “вставать”, никаких звонков в течение дня больше не было. Все девушки имели наручные часы и чётко знали расписание. Делать всё вовремя – это было их ответственностью. Наташа Пономарёва, уже раздетая, стояла в шеренге первой. Она была бледна, очень расстроена, и старалась не встречаться с Леной взглядом. На ужин девушек воспитатели обычно отводили вдвоём, затем Лена отправлялась в столовую для воспитателей быстро поужинать сама. Обратно воспитанниц приведёт уже Инна, у которой закончится перерыв. - Построиться парами, - приказала Лена. – Пономарёва – одна впереди. Обратившись к Наташе, она посоветовала: - Веди себя там достойно. Сразу начинай есть. Не усугубляй ситуацию. - Слушаюсь, - девушка ответила чётко, по “Правилам”, но расстроенным голосом. Группа отправилась на ужин.
Forum: Розги-1 В начале десятого, когда заканчивалась самоподготовка, Лена опять вызвала в кабинет Соню. Воспитанница стояла перед ней внешне спокойная, но Лена видела, что Соня очень волнуется. На самом деле Соня не просто волновалась – она жутко боялась. Прямо панически! Всё время после занятий с Леной французским она буквально не находила себе места: почти ничего не съела за ужином, и уроки сделала формально – мысли были не о них. В голове звучал голос Лены: «Ремни откладываются. Пока она будет получать наказание за субботний проступок». « Что же она ещё придумала?» – с тоской думала девушка. - Сначала я хочу дать тебе кое-что послушать. Лена достала свой мобильник, выбрала функцию «диктофон» и включила режим воспроизведения. В тишине кабинета раздался голос Марины. “ Соня, здравствуй! Лена передала мне твои извинения. Спасибо! Ни о чём не беспокойся, я не сержусь и прощаю тебя от всей души! А в моей болезни себя не вини. Я сама виновата, мне надо было сказать о своём плохом самочувствии раньше. Мне очень жаль, что так получилось, и тебя так строго наказали. Держись! Знай, что я очень прошу Лену быть к тебе помягче. Надеюсь, со временем она выполнит мою просьбу, но пока упирается. Желаю тебе больше мужества и стойкости. До свидания!” У Сони перехватило дыхание, на глазах выступили слёзы. - Спасибо, - еле слышно проговорила она. – Надеюсь, Марине лучше? - Нет! – резко ответила Лена. – Ей хуже! Она опять в реанимации! Соня испуганно вздрогнула. - У неё нарушение ритма, - гневно продолжала Лена. – И что бы Марина там ни говорила – виновата в этом ты! Соня видела, что воспитательница еле сдерживается. - Простите, Елена Сергеевна! Мне правда очень жаль! И я… - произнесла она убитым голосом. - Всё! – резко оборвала её Лена. – Теперь отвечай, почему ты не знала инструкцию! - Простите, я забыла про папку! Совсем! Хотя и Юля, и Инна Владимировна мне её показывали. - В этой папке – подробные дополнительные инструкции по всем сферам жизни в «Центре». Их учить наизусть не надо, но необходимо знать и выполнять. Когда я тебя ещё в первый раз отправила «на колени», я тоже тебе велела заглянуть туда и найти нужную инструкцию. Как же ты могла забыть, если и в группе тебе её показали? - Я на неё посмотрела, а потом на что-то отвлеклась, и начисто забыла. Совсем! Простите, я буду внимательнее! Лена покачала головой. - Дальше! – продолжала она. – Как ты могла не выполнить прямой приказ Ирины Викторовны? Воспитатель говорила отрывисто и резко. - Простите, я виновата. Я думала, что Ирина Викторовна смягчится, если узнает, что я не специально это сделала, а по незнанию. - Сейчас ты уже так не думаешь? - Нет! Такого больше не повторится! – горячо сказала Соня. - Хорошо. А что за дерзкий ответ воспитателю? - Ирина Викторовна после порки спросила, запомнила ли я теперь инструкцию. Она меня очень строго наказала, было ужасно больно! И ещё я была очень зла: и на себя, и вообще на всё. Ну и не сдержалась – ответила соответственно своему настроению. Простите! Соня замолчала. Лена тоже немного помолчала. Соня давала грамотные продуманные объяснения. Всё, как положено. Видно было, что девушка действительно поняла свои ошибки и постарается не допустить их вновь. Любой другой воспитаннице Лена после такого разговора сделала бы какое-то снисхождение. Однако насчёт наказания Сони решение было принято заранее, и Лена не хотела его менять. - В итоге мы имеем сразу три нарушения с твоей стороны. Два из них – грубейшие! – тон воспитателя не предвещал ничего хорошего. – Ни одна из моих воспитанниц уже давно себе такого не позволяла! То, что ты новенькая – тебя не оправдывает! За каждое из этих нарушений ты получишь по 40 ударов и по 5 часов «на коленях». Считать умеешь? - Да. Слушаюсь, - быстро ответила Соня. - Но есть одно уточнение. Жди здесь, - произнесла Лена и вышла в санузел для воспитателей. Там, рядом с умывальником стояла широкая пластиковая труба, заглушенная с одной стороны и прикрытая сверху крышкой. В ней, дожидаясь применения, на всю длину пропитывались влагой и солью гибкие прутья красной ивы. В то же время труба не занимала много места. “Вот они, солененькие, но не сухарики!” Доставая из трубы прутья, которые срезала в парке «Центра» сегодня утром, Лена поморщилась от неприятных воспоминаний. Она вспомнила, что из-за этого мероприятия чуть было не опоздала сегодня на очередной урок, который должна была проводить в 202-ой группе. А такого вопиющего нарушения внутренней дисциплины девушка ещё ни разу себе не позволяла. Решение высечь Соньку розгами пришло к ней прошлой ночью, когда Лена, потрясённая известием о новом ухудшении в состоянии Марины, без сна лежала в своей кровати. После вчерашнего посещения подруги в реанимации это решение стало совсем твёрдым. Однако сегодня утром, возвращаясь после выходного в “Центр”, Лена торопилась привести себя в порядок и не хотела опоздать на встречу со Светланой, поэтому не могла задерживаться, заготавливая прутья. Пришлось во время очередного “окна” между уроками класть в сумочку секатор и спускаться в парк. Времени было не так уж и много, и Лена с трудом не поддалась искушению срезать прутья с кустов краснотала, мирно растущих в ближайшей к зданию аллее. Однако законопослушание было в крови у воспитателей, особенно у тех, кто сам полностью прошел суровую школу стажеров. В основной части парка категорически запрещается портить растения. Для “воспитательных” целей специально была насажена целая аллея краснотала, орешника и красной бузины, однако эта аллея была довольно удалена, и идти туда пешком Лене пришлось довольно долго. “Ладно, лучше пройдусь, - думала по дороге девушка. - А то ведь заметят, что срезаю не там – хорошо, если штрафом отделаюсь”. Розги были официально разрешены в “Центре”, но, поскольку использовались не так уж часто, то специальной службы по их заготовлению не существовало. Желающим воспользоваться розгами воспитателям приходилось заботиться об этом самим, и прутья они выбирали по своему вкусу – кому что нравится. Лена предпочитала краснотал. Наконец, девушка достигла нужной аллеи. Длинные ветви нужного ей кустарника смотрели почти вертикально вверх. «Это конечно не те розги, которыми наказывали каторжников во времена Достоевского, – Лена достала секатор и аккуратно срезала прутья длиной чуть меньше метра, с трудом подавляя искушение выбирать те, которые по толщине были практически с её мизинец. – Ладно, такие не для первого раза. Сегодня возьму чуть потоньше и гладкие, без сучков. Всё равно Соньке мало не покажется! Жаль, времени вымочить не так много осталось! Но ничего, для первого раза сойдёт». Лена видела, что куст явно совсем недавно уже делился с воспитателями ветками. Многие прутья были срезаны кем-то до нее. Возвращаться пришлось уже практически бегом. Лена едва успела заскочить в кабинет и поместить прутья в трубу, хорошо, хоть рассол она подготовила заранее. В класс она вошла практически в последнюю минуту. Дежурный воспитатель 202-ой группы Екатерина Юрьевна посмотрела на неё с явным разочарованием. За опоздание Лене бы очень сильно влетело, а с Екатериной у девушки были натянутые отношения, и та бы явно этому порадовалась. “Обломайся”, - Лена торжествующе взглянула на Екатерину Юрьевну и гордо проследовала к своему месту преподавателя. Сейчас, вспоминая об этом, Лена нахмурилась: “Очень хочется как следует отомстить Соньке за подругу. Но как бы эта жажда мести не довела до неприятностей! Ведь раньше я бы так рисковать не стала! Ладно, потом об этом подумаю” Она внимательно рассмотрела прутья. “Маловато в рассоле лежали, ну да ничего, остальные будут лучше!” Держа зловещие инструменты воспитания на виду, Лена вернулась в кабинет и встала напротив Сони. - Так вот! Эти наказания я буду проводить не ремнём, а розгами, - сообщила она воспитаннице. У Сони потемнело в глазах. И в учебных организациях, и в «Центрах» по-особому относились к розгам. Это было самое ужасное и постыдное наказание, которое только можно было придумать. А лично у Сони перед мокрыми прутьями был совершенно непреодолимый ужас, и, самое главное, Лена об этом знала. Лидеры в учебных организациях проходили специальное обучение технике телесных наказаний и периодически сдавали зачёты. Регулярно, по специальному графику, они должны были отрабатывать методики наказаний друг на друге. Все лидеры обязаны были испытать на себе, что чувствуют во время наказаний их воспитанницы, мало того, от них требовалось проявлять максимально возможную в каждом случае выдержку. Без этой обязательной практики лидер не мог получить (или подтвердить) свой допуск на данный вид наказания. Когда отрабатывали наказания розгами, Лена и Соня оказались в одной группе. В тот день зачёт по технике наказания сдавали три девушки, а ещё трём – в том числе Лене и Соне, предстоял первый этап: они должны были сами вынести порку. В классе стояла только одна воспитательная кушетка, поэтому девушек выстроили в очередь. Сделано было это не случайно: зрители должны были видеть чужие ошибки, чтобы самим потом их не допускать. Совершенно неожиданно у Сони проявился какой-то необъяснимый, просто животный страх. Вначале, когда повторяли теорию, всё было ещё ничего. Но, как только начала работать первая пара – у Сони подкосились ноги, и сильно засосало в животе, да так, что девушка с трудом могла стоять прямо. Соня и сама не могла объяснить, в чём дело. Такие занятия были привычными, боль девушка умела переносить мужественно, и волноваться особо вроде бы не стоило. Но Соня расширенными глазами смотрела, как первую девушку, Катю Поленову, которую Соня хорошо знала тоже как очень сильного лидера, её напарница Оксана готовит к порке. Согласно инструкции, Оксана тщательно закрепила Катю на кушетке, подложила ей под живот валик, затем взяла заранее вымоченный гибкий длинный прут. Валик применялся в особо строгих случаях для усиления воспитательного эффекта. Соня с ужасом следила за этими зловещими приготовлениями. Свист розги, рассекающей воздух, едва не лишил Соню чувств. Она увидела, как на голом теле Кати появилась чёткая белая полоса, мгновение спустя трансформировавшаяся в красный рубец. Удары следовали один за другим. Время от времени они сопровождались резкими замечаниями инструктора типа: «Спину прямо»! «Не части»! «Да что у тебя за размах такой?» Катя сначала просто дёргалась и стонала, ещё стараясь терпеть, но на лице девушки отражались все испытываемые ею муки. Наконец, где-то после десятого удара, испытуемая не выдержала и начала нечленораздельно вопить. Картина, рисованная прутом, менялась с каждой минутой. Класть удары строго параллельно друг другу, как учили, у Оксаны не совсем получалось: наказываемая вертелась, насколько позволяла привязь, и полосы часто перекрещивались. Там, те кончик прута касался бедра, уже проступали капельки темной крови. Инструктор через каждые пять-семь ударов приказывала экзекуторше перейти на другую сторону кушетки. Катя продолжала громко кричать. Если она и хотела что-то сказать – разобрать ничего было нельзя. Соня слышала просто какой-то вой одними гласными буквами, что-то похожее на «А-а-о-о-а-а-ы-ы». Соню от этого продирал мороз по коже. Она побледнела, прислонилась от внезапной слабости к стене и заметила, что Лена, её вечный недруг, смотрит на неё насмешливо, а инструктор – с удивлением. Удивляться было чему: у Сони к тому времени сложилась прочная репутация сильной и мужественной, и сейчас она, конечно, вела себя странно. Ведь Лена тоже, как и Соня, ожидала своей очереди, но держалась абсолютно невозмутимо. Если и волновалась, то никто этого не замечал. Тем временем, ударов уже перевалило за тридцать, и у Кати, наряду с воплями начали вырываться неотчётливые слова: «Н-е-е-е-т х-ва-а-а-ти-и-т». Инструктор сделала исполнительнице сигнал прекратить и сердито проговорила: - Катя, мы уже обсуждали, ты можешь кричать. При «крепком» наказании розгами это не стыдно. «Как это не стыдно? - подумала Соня, представив на минутку, что это она лежит на кушетке и вопит перед всеми. - Ещё как стыдно»! – Но ты должна вытерпеть настоящую порку, такую, какую будешь устраивать своим «поднадзорным»! Поверь, есть разница: перенести 30 розог или 60. И ты обязана эту разницу прочувствовать, - продолжала инструктор, затем повернулась к Лене и Соне и добавила: – И вы тоже! – А если не хочешь получить допуск, - она опять обращалась к Кате, - то говори «контрольное слово». Если лидеры, испытывающие учебное наказание, произносили заранее оговоренное «контрольное слово», то порка прекращалась, но это считалось позором. Да и допуск такая девушка не получала, по крайней мере, в этот раз. Катя, похоже с трудом понимала, что ей говорят, но всё же, давясь слезами, отрицательно покачала головой. Инструктор приказала Оксане: «Дальше! У тебя пока всё хорошо. Молодец!» Экзекуция продолжилась, но окончания её Соня не помнила. Она очнулась лежащей на кушетке в медицинском кабинете. Как выяснилось, она вскоре после возобновления наказания просто тихо сползла по стенке на пол и потеряла сознание. Причём, обычные меры: нашатырный спирт, холодная вода, морозный воздух сразу не привели девушку в чувство. Потребовалась врачебная помощь. Придя в себя, Соня подписала отказ от сдачи зачёта и категорически отказалась в дальнейшем иметь с розгами дело вообще. Хотя девушка прекрасно осознавала, что это может повредить её карьере, она ничего не могла с собой поделать. Естественно, Соня не была аттестована по этому виду наказаний и не имела права использовать розги в своей работе. Впрочем, серьёзных последствий для Сони вся эта история не имела. Её школьный куратор была, конечно, удивлена, но Соня считалась одним из лучших лидеров, безупречно работала, показывала блестящие результаты. Поэтому руководитель закрыла на это происшествие глаза. В конце концов, ремнём Соня владела мастерски, имела все возможные допуски, и в дальнейшем успешно их подтверждала. Вполне можно было обойтись и без розог. Но Соне ещё долгое время потом снились кошмары: как её укладывают на кушетку, привязывают и секут розгами. Это заставляло девушку кричать во сне и просыпаться в холодном поту. Кстати, и Лена, и остальные девушки, присутствовавшие тогда на зачёте, повели себя достойно. Лена, правда, встретив Соню на следующий день в школе, позволила себе ироническую реплику: – Хоть в чём-то твоим «поднадзорным» будет теперь легче! Но ни она, ни другие Соню не высмеивали и никому о случившемся не рассказали. Но вот теперь, почти через два года после этого случая, Лена об этом вспомнила! Кошмар, который мучил Соню во снах долгое время, теперь сбывается наяву! Лена реально угрожает ей розгами. Так что сейчас Соня была просто шокирована. Она знала, что в «Центрах» применяются розги, но, надеялась, что Лена не посмеет... Ведь она всё знает! Это так жестоко! А ведь кроме психологических моментов, имелись ещё и физические. Существовала огромная разница, что вытерпеть, например – 30 ударов ремнём или столько же розгами. Разница явно не в пользу Сони. «Нет! Только не это!» - мысленно завопила Соня, ощущая предательскую дрожь в коленях. Но, к её ужасу, оказалось, что она на самом деле выкрикнула это вслух. Сама девушка этого не заметила, но Лена удивлённо спросила: - Нет? С какой стати? - Но почему? – непослушные губы еле двигались. Лена насмешливо посмотрела на неё: - Если тебе нужен формальный ответ – то вспомни пункт 14/8. Можешь просто вспомнить, мне цитировать не обязательно. Соня вспомнила: «Воспитатели имеют право по своему усмотрению использовать и другие инструменты наказания, в том числе, и розги …» На лице несчастной отразились все её внутренние ощущения: страх, ужас, отчаяние. - Вижу, что вспомнила, - усмехнулась Лена. – Это формально. А неформальный ответ ты и сама, я думаю, знаешь. Соня кивнула. В горле у неё пересохло, сил бороться не осталось. Она тихо, но проникновенным голосом еле выговорила: - Елена Сергеевна! Я очень вас прошу! Пожалуйста! Не надо! Накажите меня ремнём! Я не перенесу этого! Слёзы уже текли по лицу. - Я умоляю вас! Проявите великодушие! Пожалуйста! - Великодушие? – Лена гневно вскинула брови. – Ты просишь о великодушии? А сама ты его часто проявляла? К Марине? К другим девочкам? Поскольку Соня молчала, Лена крикнула, хлопнув ладонью по столу: - Отвечай! – Слушаюсь. Нет, - ответила Соня. Она почти потеряла способность соображать и поэтому, в последней отчаянной попытке как-то избежать предстоящего ей кошмара, ляпнула явную глупость. – Елена Сергеевна! Но ведь к Марине я розги не применяла! Лена покраснела от возмущения и обуревавших её чувств. – Да только потому, что ты зачёт завалила! И допуска не имела! А то бы ты и это сделала! Ни минуты бы не сомневалась! Соне крыть было нечем. Она уже поняла, что надеяться не на что. Несчастная представила, как Лена всё это придумала, потом специально спускалась в парк, чтобы срезать там прутья, поставила их в воду, чтобы они были прочными и больнее били – вон капли блестят. «Как же она меня ненавидит, – мелькали отчаянные мысли. - Что же делать? Остаётся только взять себя в руки и всё вытерпеть». Однако Соня чувствовала, что в данный момент это было выше её сил. - Так вот, - заявила Лена. – Никакого великодушия не будет! Слово-то какое вспомнила! Не думала, что ты вообще его знаешь! Лена говорила презрительно, но очень эмоционально. Она раскраснелась, непослушная прядь тёмно-каштановых волос выбилась из строгой причёски и спадала на лоб. Воспитательница быстрым движением вернула её под зажим и продолжала: - Более того. Сейчас ты тоже допустила несколько нарушений. Может быть, сама скажешь, какие? Соня стояла перед Леной совершенно бледная. На её лице, казалось, не было ни кровинки. Она постаралась хоть немного собраться и заговорила: - Я не сказала: « Слушаюсь». Затем попыталась оспорить наказание, когда спросила: «Почему». И ещё – просила о замене наказания, а вы этого не разрешаете. Всё это Соня произнесла обречённым голосом, уже ни на что не надеясь. - Ну, да. Всё так и есть, - Лена удивлённо кивнула. – Лидер есть лидер! Чётко всё разложила. Так вот – за всё это - дополнительно ещё 40 розог. Получишь их в два захода. Сегодня, на первый раз, всыплю тебе шестьдесят! И не волнуйся – с твоим драгоценным здоровьем ничего не случится! Соня потрясённо молчала. – Единственное, чем могу тебя утешить, - продолжала воспитательница. - Пороть розгами при всей группе я тебя не буду. Только здесь, в кабинете. Она перевела дух и добавила: - В одном тебе не откажешь. Держишься во время наказаний ты очень мужественно. Мне это....импонирует. Поэтому я решила не позорить тебя перед девочками. Им вовсе не обязательно слышать, как ты будешь вопить под розгами, а кабинет у нас звуки не пропускает. Несмотря на угнетённое состояние, Соня почувствовала, как внутри нарастает волна возмущения. - Я не буду вопить! - почти твёрдым голосом произнесла она. - Да ну? - усмехнулась Лена. - Будешь. Ещё как запоёшь! Если бы ты сдала тогда зачёт вместе с нами, то не говорила бы таких глупостей. Розги – это тебе не ремень! А я, как-никак, профессионал. «Посмотрим», - подумала Соня. Лена разозлила её, и это немного помогло девушке собраться. Но именно немного. Чувствовала себя Соня всё равно ужасно. - А теперь – раздевайся и ложись! - Слушаюсь, - Соня постаралась ответить по правилам – чётко и громко, хотя сама уже плакала, даже не пытаясь остановиться, и ей было как-то всё равно. Лена набрала номер Инны: - Инна Владимировна! Я занята. Все мои входящие звонки перевожу на вас.
Forum: Тем временем Соня разделась и легла на кушетку. Лена, не медля, очень ловко обхватила её щиколотки довольно крепкими узкими кожаными ремешками и тщательно прикрепила их к металлической перекладине. “Сначала ноги как следует закреплю. Руки вытянуть легче. А растянуть красавицу надо как следует. “Танцевать” ей не позволю, перебьётся”. Лена перешла к изголовью кушетки, и, довольно сильно вытянув покорно протянутые руки воспитанницы, проделала ту же операцию с её запястьями. «Валик под живот не положила! И на том спасибо!» – Соня теперь лежала на кушетке, как бы вытянувшись по струнке. Девушка и раньше обращала внимание, что кушетка оборудована ещё парой дополнительных поперечных ремней, явно предназначенных для фиксации. И вот теперь Соне пришлось убедиться, что это так и есть. Лена, используя эти ремни, крепко пристегнула девушку к кушетке. Ремни обхватили Соню поперёк спины и за икры, причём обхватили настолько крепко, что вначале Соне показалось, что она задыхается. На самом деле ремни не мешали свободно вбирать ртом воздух. – Елена Сергеевна, - почти жалобно проговорила она. - Ну, пожалуйста, не надо так! Я обещаю, что не буду вырываться. – Помолчи лучше, - поморщилась Лена. - Ты совершенно не владеешь вопросом. Уж теоретические моменты могла бы и запомнить. А вырываться теперь точно не сможешь, только, если немного попой покрутишь. Соня испытывала леденящий ужас. Она и не представляла, как это страшно и унизительно – когда тебя вот так готовят к явно жестокому наказанию! А Лена совсем не спешила. Покончив с фиксацией, она немного отошла в сторону и полюбовалась на свою работу. Результаты ей понравились. Соня лежала совершенно беспомощная, и явно изнемогала от стыда и страха. Лена прекрасно знала, какие это доставляет моральные страдания – лежать привязанной к кушетке в ожидании порки. Лена не была по натуре жестокой, но переживания за Марину оказались настолько сильными, что явно внесли какие-то изменения в её характер. По крайней мере, злость на Соню девушка ощущала безумную, особенно после вчерашнего посещения своей подруги в реанимации. Лена обычно всегда в душе сочувствовала своим воспитанницам, когда приходилось их наказывать, и старалась не подвергать девушек дополнительным моральным мукам. Но к Соне сейчас воспитательница не испытывала никакой жалости. Наоборот, ей хотелось причинить воспитаннице как можно больше страданий. Лене казалось: какие кары она ни придумала бы для Сони – всё равно этого будет недостаточно. Она ещё раз окинула довольным взглядом стройную фигурку полностью обнажённой девушки, распластанной на кушетке. У Сони явно уже не осталось сил выносить мучительное ожидание. Несчастная дрожала мелкой дрожью и от страха непроизвольно то сжимала, то расслабляла ягодицы, отчего её круглая аккуратная попка ёрзала по кушетке. Но и эта картина не вызвала в Лене сочувствия к Соне. «Скоро ты у меня ещё и не так попой повиляешь. Надолго запомнишь», - с чувством мрачного удовлетворения подумала она. Подойдя к своей и так уже насмерть перепуганной воспитаннице, Лена взяла со столика один из мокрых прутьев и прикоснулась им к Сониным губам. Соня вздрогнула, ощутив солёный вкус. “Не просто мокрые! В рассоле выдерживала! - запаниковала девушка. – Ну, давай уже, начинай скорее! Хватит меня мучить!”. А Лена спокойно произнесла: – Вот полежи тут немного и вспомни, за что сейчас будешь наказана. Она вернула розгу на место и вышла из кабинета в класс. Соня проводила её отчаянным стоном и задёргалась в своих путах. «Проклятье! Не могу больше! Скорей бы всё кончилось! Господи, но ведь ещё даже и не начиналось! Как мне вытерпеть? Господи, помоги!» Розги лежали прямо перед Соней на невысоком столике: длинные толстые мокрые прутья – 6 штук. «В пучок не связала! Собирается пороть отдельными прутьями!» - с тоской думала приговорённая. Соня знала, что наказание пучком розог выдержать всё-таки легче, следы на теле остаются не такие страшные, да и заживают скорее. Нет, на себе девушка этого не испытывала, но теорию помнила хорошо. Чтобы не видеть розги, Соня закрыла глаза. Лена вернулась через пять минут, сразу подошла к изнывающей, уже вспотевшей от страха воспитаннице и строго спросила: – Вспомнила? – Да, Елена Сергеевна, - быстро ответила Соня. - Я нарушила... – Стоп, - приказала Лена. - Можешь не озвучивать. Что же, приступим. Она взяла со столика один из прутьев, причём, не крайний, а выбрала потолще, и встала с левой стороны от кушетки. – Смотри в мою сторону, - напомнила воспитатель. – Слушаюсь. Соня усилием воли повернула голову. Видеть Лену с розгой в руке ей совсем не хотелось, но это требование соответствовало «Правилам». Да, если бы и не соответствовало... Это прямой приказ. Деваться было некуда. Увидев, что воспитатель уже размахнулась, девушка, тут же, забыв всю теорию, непроизвольно дёрнулась и крепко сжала ягодицы. И вот так, на напряжённое тело, пришёлся первый удар. Соня дёрнулась ещё сильнее. Боль оказалась настолько резкой, обжигающей и совершенно непереносимой, что у девушки перехватило дыхание. Некоторое время она думала только о том, как бы вдохнуть. «Хорошо вошло! – Лена любовалось реакцией на первый удар, и не торопилась продолжать наказание. – То ли еще будет!» Наконец, Соня смогла вздохнуть, но тут последовал следующий удар – не менее мучительный. А дальше считать девушка не смогла. Град последующих ударов совершенно ошеломил её. К такой боли Соня не была готова совершенно! Воспитаннице казалось, что её тело разрывает на части раскалённая проволока. Терпеть это казалось невозможным, однако вначале Соне каким-то образом удалось не совсем ударить лицом в грязь. Да, она продолжала плакать, слёзы непрерывно текли по её лицу; она стонала и извивалась под ударами, насколько позволяли ремни. Слышать свист розги, рассекающей воздух, было невыносимо, а когда прут хлёстко бил по голому телу, накатывала жуткая боль, от которой не было никакого спасения. Это не шло ни в какое сравнение с ударами ремнём, даже строгими! Но Соня пока ещё не орала, и тем более не умоляла о пощаде. «Только не кричать! Только не кричать!» - приказывала она себе, прикусывая до крови губы, но не в силах сдержать жалобный стон. Расслабить мышцы никак не получалось. Лена выдерживала между ударами некоторую паузу («Всё делает по правилам» - успела промелькнуть у Сони мысль), но боль была слишком сильной, она сразу лишала девушку способности думать о чём-то ещё, а как только такая возможность появлялась – уже обрушивался следующий удар. Очень скоро Соня почти обезумела от боли. Её стоны превратились в подвывания, а затем - в протяжный непрерывный громкий вой. От этого собственного воя у девушки закладывало уши. Соня не могла поверить, что это она издаёт такие звуки! Звук получался средний между «А» и «О», какое-то время он тянулся монотонно, но после очередного удара резко взлетал на несколько нот выше. Иногда наступали какие-то просветления в мозгу, и Соня думала: «Что это я? Как же так?» Но додумать, а, тем более, предпринять что-то не успевала: новая волна боли накрывала её с головой, заставляя вопить и метаться. Впрочем, слишком метаться девушка не могла, и это вызывало дополнительные страдания. Хотелось колотить ногами и руками, попытаться увернуться от розог, но ремни держали крепко. Как и обещала Лена, Соня имела возможность лишь немного повертеть попой, и она делала это отчаянно и беспрерывно. Инстинктивные попытки освободить руки и ноги, естественно, ни к чему не приводили, только отбирали силы. Лена порола свою воспитанницу крепко и добросовестно. Перед началом наказания она усилием воли приказала себе выключить на время негативные эмоции по отношению к Соне, и это ей удалось. Поэтому воспитательница проводила наказание достаточно беспристрастно, что не мешало ей как следует выполнять свою работу. Лена не злорадствовала по поводу того, что Соня не смогла удержаться от крика. Она прекрасно знала, что так и будет. Ведь сама Лена в своё время сдала тот зачёт, да и в бытность воспитанницей во время стажёрской практики ей пару раз досталось розгами от ответственного воспитателя. На первый раз она решила не применять никаких усиливающих боль приёмов, типа «оттяжки». Лена прекрасно помнила, что Соня получает розги первый раз в своей жизни, да ещё и испытывает перед ними неподдельный ужас. Необходимо соблюдать осторожность: никаких неприятных последствий воспитатель допустить не могла. “И передышечек сегодня побольше ей дам, - решила Лена. - Не буду рисковать, а то совсем не хочется на её месте оказаться. Ничего, своё эта мерзавка всё равно получит”. В начале наказания Лена уже через пять ударов позволила Соне отдышаться и перешла на другую сторону кушетки. Ещё через пять – вернулась на левую сторону и поменяла прут. Затем, посчитав, что с первым шоком воспитанница уже справилась, ужесточила порку. Следующие 20 ударов она нанесла Соне подряд, очень сильно и с меньшими интервалами между ними. С удовольствием отметив, что последовательно вспухающие на ягодицах рубцы получаются именно такие, как ей и хотелось – не тонкие розовые, а сочные, бордовые, Лена опять отбросила использованный прут на пол, взяла свежий и снова поменяла сторону. На этот раз небольшой отдых требовался и ей самой. Соня, избавившись на какое-то время от ударов, вспомнила каким-то чудом о приказе и повернула к Лене мокрое от слёз лицо. Теряясь в догадках: очередная передышка это или конец, она слегка приподняла голову и посмотрела на воспитателя. – Правильно. Теперь сюда смотри, - спокойно сказала ей Лена. Уловив отчаянную надежду в глазах девушки, она покачала головой: – Ещё только 30. – Не-е-е-е-е-т! - вырвалось у Сони. – Увы, да! И не вопи, а лучше отдышись перед новой порцией. Лена пока хлестала девушку только по ягодицам, поэтому к этому моменту вся «зона воспитания» наказываемой оказалась исполосована очень даже впечатляющими рубцами. Порка продолжалась. Воспитательница удвоила усилия. К тому же розги часто ложились уже на прежние следы или пересекали их, отчего в местах этих пересечений выступала кровь, а боль было вытерпеть в несколько раз труднее. Ещё через несколько ударов Соня уже даже не выла, а громко орала, периодически, после особенно болезненных ударов, взвизгивая тонким голосом. Причём, что она орала – понять и сама не могла. Ничего членораздельного из этих звуков не складывалось. Последняя передышка оказалась чуть длиннее предыдущих, но и она закончилась, и кошмар продолжался. Соня в отчаянных попытках хоть немного облегчить боль перепробовала всё: глубоко дышать, сильнее крутить попой, даже громче кричать. Но ничего не помогало. Спасения не было. Соне казалось, что она вот-вот от жуткой боли потеряет сознание. Измученная, доведённая болью до отчаяния, девушка уже даже надеялась на это. Однако ничего подобного не происходило, и ей приходилось терпеть эту пытку дальше. Соня готова была умолять о пощаде, просить свою мучительницу сжалиться, но не могла этого сделать: способность к членораздельной речи куда-то пропала. И вдруг всё резко прекратилось. Не веря своему счастью, Соня осторожно приподняла голову. «Всего-навсего передышка или конец?» - отчаянно подумала она. Соображала несчастная ещё плохо, хорошо ещё, что помнила, как её зовут и где она находится. Тело горело огнём, одновременно Соня начала испытывать зуд в наказанном месте. Страшно хотелось вырвать руку из креплений и унять его. Лена подбирала с пола использованные прутья, которые во время наказания отшвыривала, не глядя. Их оказалось четыре. Две нетронутые розги так и остались лежать на столе, под ними от воды образовалась лужица. Выпрямившись с прутьями в руках, воспитатель сообщила Соне: – Это всё. Лежи спокойно, скоро отвяжу. Облегчение было таким сильным, что наказанная не выдержала и разрыдалась. Плечи её сотрясались, слёзы текли по лицу ручьём. Вся верхняя часть кушетки и так была полностью мокрая от слёз, слюней и пота. Было ещё очень больно, кроме того, Соня потихоньку начала осознавать, как она себя вела во время порки, и испытывала жгучий стыд. «Что она обо мне будет теперь думать?» - мелькнула мысль. - «Какой стыд! Мало того, что она всё-таки выдрала меня розгами, это само по себе ужасно! Но я ещё и вопила как резаная!» Эти мысли совершенно не способствовали успокоению, и Соня продолжала рыдать одновременно от счастья, что всё кончилось, а также от боли, унижения и обиды. Тем временем Лена вынесла использованные прутья в санблок и задержалась там, чтобы немного привести себя в порядок. От приличных физических усилий на лбу выступили капли пота. Воспитательница протёрла лицо очищающей салфеткой, попутно уже не в первый раз порадовавшись, что тушь у неё качественная, абсолютно водостойкая и в таких случаях не размазывается. Затем распустила густые каштановые волосы, расчесала и снова собрала в причёску. Перед тем, как выйти в кабинет, ещё раз бросила быстрый взгляд в зеркало и осталась довольна: от тех же физических усилий она разрумянилась, выразительные серые глаза блестели, и всё это ей очень шло. Оказавшись в кабинете, Лена обнаружила, что Соня всё ещё рыдает, и нахмурилась. – А ну-ка, быстро успокаивайся! Это уже вполне в твоих силах. Она потянулась через плечо Сони и взяла со столика ещё один свежий прут. – А то сейчас ещё десяток добавлю. – Не на-адо-о! - иступлённо завопила Соня и опять отчаянно заметалась. – Елена Сергеевна, пожа-а-луйста, не надо больше! Умоляю вас! – Жду 30 секунд, - лаконично, но твёрдо произнесла Лена, и для усиления эффекта прикоснулась розгой к Сониным ягодицам. Соня напряглась, но приложила все усилия, чтобы успокоиться и прекратить рыдания. Новая угроза Лены привела наказанную в ужас, и Соня не сомневалась, что воспитатель претворит её в жизнь. А вынести сейчас ещё 10 розог... Да лучше сразу умереть! Уже через несколько секунд в кабинете наступила тишина. Соня лежала молча, даже слёзы уже не текли, а только стояли в глазах. – Что же, - Лена неохотно водворила прут на место. - Надеюсь, ты получила достаточный урок. По «Правилам», Соня не обязана была отвечать на подобную реплику, и она промолчала. Вот, если бы воспитатель построила эту фразу в форме вопроса... – Имей в виду, моя дорогая, сегодня я тебя ещё пощадила, - услышала девушка. - Делала перерывы, не применяла никаких «усилений». Да и розог ты получила всего шестьдесят. В следующий раз всыплю сотню. Соне и так ещё было очень плохо, а после этих слов у неё и совсем потемнело в глазах. Но Лене явно казалось, что и этого воспитуемой мало. Она усмехнулась. – А какие бывают «усиления», ты знаешь, правда? На учебных занятиях лидеров это тоже разбирали. Соня, всхлипнув, кивнула. – Должна тебя огорчить, - продолжала Лена. - Всё это на себе испробуешь. – Всё! - гневно воскликнула она. - И продолжим уже послезавтра. Никакой тебе не будет пощады, поняла? Валик обязательно подложу! Бить буду с оттяжкой! Да ещё по одному месту по нескольку раз! Ноги каждую отдельно привяжу и по бёдрам как следует получишь! Лена опять схватила один из прутьев и резко сверху вниз провела между бёдер Сони. – Да и розги побольше в рассоле полежат, - добавила она. - В общем, мало тебе не покажется! Поняла или нет? Лена чувствовала, что, как только закончилось наказание, от её беспристрастности не осталось и следа. Более того, злость на Соню почему-то накатила с новой силой, хотя девушка лежала перед ней совершенно измученная, униженная и покорная. У Сони от страха и ужаса перехватило дыхание, но она нашла в себе силы почтительно и скромно ответить: – Да, Елена Сергеевна. Но и это Лену не смягчило. Поколебавшись только секунду, она убрала обратно в карман баллончик спрея с нейтральным антисептиком, которым уже собралась воспользоваться для обработки ран. “Так легко не отделается. Зато запомнит надолго”. Воспитатель подошла к медицинскому шкафчику и решительно достала оттуда флакон с камфорным спиртом. “И никто не придерётся, - Лена была очень довольна своей выдумкой. - Это более сильная профилактика воспалений. Конечно, камера всё записывает, но сошлюсь на то, что после розог необходима более тщательная обработка. Ну, а то, что эта садистка при этом почувствует – её проблемы. Сама-то она никого не жалела. Ей пойдёт на пользу” Лена вернулась к ещё привязанной беспомощной девушке и, не торопясь, начала обрабатывать ей раны. – А-а-а-а-а, - не выдержав, громко закричала Соня. - Спирт с камфарой не только вернули телу начинающую уже стихать боль, а многократно усилили её. - Пожалуйста, не надо! Не отвечая, и не обращая на продолжающиеся вопли внимания, Лена хладнокровно довела обработку до конца, и только после этого освободила Соню от привязей. Когда ремни перестали держать тело, наказанная облегчённо вздохнула полной грудью, получилось это с каким-то всхлипом. – Вставай. – Слушаюсь. С помощью Лены воспитанница с трудом поднялась с кушетки, стараясь не стонать, хотя было очень больно. Попу сильно припекало. Свободная рука невольно потянулась к ягодицам, но, собрав остатки воли, Соня резко отдёрнула её («Нет! Ни при ней!»). – Одевайся, - последовал новый приказ. - Только носки и форму. Трусы – в карман. В помещении «Центра» воспитанницы носили не колготки, а серые эластичные носки, под цвет формы, причём их тоже требовалось снимать во время наказаний. По «Правилам» девушки должны были принимать телесные наказания абсолютно раздетыми. К тому же воспитатели имели возможность каждую наказываемую заодно проверить на аккуратность: выяснить, в каком состоянии у неё ногти на ногах, и нет ли на пятках запрещённых мозолей. Однако воспитанницы считали, что требование снимать и носки перед поркой направлено на то, чтобы причинить им дополнительные страдания. Конечно, во время наказания девушке явно всё равно – есть на ней носки или нет. Но вот потом... Не всегда удаётся быстро и не испытывая дополнительной боли их натянуть после хорошей порки. Ведь бывает, что и с кушетки-то еле слезаешь. А далеко не всегда воспитатели спокойно терпят, если девушка после наказания одевается долго. Бывает, что разгневанная медлительностью выпоротой воспитанницы, воспитательница просто выталкивает полуголую девушку из кабинета, а одежда летит за ней следом. И тогда приходится надевать и носки, и трусы, и всё остальное на глазах у одноклассниц. А Соне ещё вообще ни разу не приходилось одеваться после наказания перед воспитателем. И в изоляторе, и уже в группе, в субботу Лена порола её ремнём настолько беспощадно, что после окончания порки даже не вставал вопрос о немедленном одевании: сначала Соня отлёживалась в постели. Однако про розги Соня знала, что, при умелом использовании, можно заставить воспитуемую испытывать невыносимую боль, но она вполне сможет после наказания одеться и продолжить, например, выполнять свои обязанности. Именно это девушке сейчас и предстояло. Ответив: «Слушаюсь», Соня, пошатываясь, но уже без помощи подошла к специальной низкой банкетке, на которую воспитанницы складывали свою одежду перед наказанием. Наклонившись и поочерёдно опираясь о банкетку ступнями, она благополучно натянула носки. Стоять при этом пришлось, повернувшись к Лене исхлёстанной покрасневшей задницей; это ужасно напрягало. Справившись с носками, Соня выпрямилась и непослушными ещё руками, путаясь в застёжке, надела скромный белый лифчик. Лена стояла на прежнем месте и внимательно наблюдала за Соней. Под пристальным холодным взглядом воспитателя полуголая девушка чувствовала себя очень неуютно. Она старалась одеваться быстро, и от этого всё получалось неловко. В рукава форменного платья Соня попала с трудом и, торопясь, потянула наверх молнию. Лена, к счастью, её не подгоняла. Белые трусики оставались одиноко лежать на банкетке. Покончив с молнией платья, Соня торопливо схватила их и засунула в довольно просторный боковой карман формы. После этой незабываемой порки девушка испытывала перед Леной настоящий ужас. Соне казалось, что если она хоть что-то сделает сейчас не так, воспитательница немедленно отправит её обратно на кушетку и принесёт новый пучок розог. Боль к этому времени уже чуть-чуть отпустила, но после такой жестокой “антисептической обработки” Соню беспокоило сильное жжение. Невольно девушка бросила взгляд в зеркало, расположенное над раковиной у входа, и ужаснулась, увидев своё багрово-красное, зарёванное и опухшее лицо и растрёпанные волосы. Убедившись, что Соня готова, Лена подошла к ней и протянула воспитаннице учётную карточку. – Очередная встреча с розгами у тебя в среду вечером, - напомнила она. - А завтра тоже не отдохнёшь, не надейся. Будешь “науку” ремнём получать. Соня внутренне вздрогнула. – У тебя есть 20 минут, чтобы привести себя в порядок, - продолжала Лена. - Потом пойдёшь «на колени». А пока ступай в спальню. – Слушаюсь, - покорно проговорила девушка. «Даже умыться в кабинете не позволила» - с досадой подумала Соня, на ходу вытирая оставшиеся слёзы ладонью. Она, наконец, вышла в спальню. Тело горело, от слабости подкашивались ноги. Инна Владимировна сидела за своим столом и что-то набирала на компьютере. Девушки, почти все, кроме Наташи Леоновой и Гали, тоже были здесь и занимались своими делами – до отбоя оставалось меньше часа. По «Правилам», Соня должна была отдать свою карточку дежурному воспитателю. Инна Владимировна внимательно посмотрела на воспитанницу, заглянула в карточку и велела: - Иди умойся. - Слушаюсь, - Соня рада была скрыться в санитарном блоке, но идти туда нужно было мимо одноклассниц, а вид у девушки явно был плачевный. Все воспитанницы изумлённо посмотрели на неё. Юля направилась было за Соней, но Инна Владимировна резко сказала ей: - Соколова! Вернись! Подойди ко мне! Когда Юля подошла, Инна сердито проговорила: - Оставь её пока в покое. Что у тебя, совсем такта нет? Ей надо одной побыть! - Слушаюсь. Инна Владимировна, но с Соней не всё в порядке! –Юля явно была озабочена. – Я сама проконтролирую! – твёрдо ответила Инна. В санблоке Соня, как могла, привела себя в порядок: умылась, тщательно расчесала волосы, затем подошла к большому зеркалу, приподняла подол платья и рассмотрела свои ягодицы. Вид иссечённого тела её ужаснул. Соня опустила подол и поморщилась, когда довольно грубая ткань платья коснулась израненных мест. Внезапно девушку охватило какое-то безразличие. Все чувства притупились, исчез даже страх перед грядущей поркой, обещающей быть гораздо более суровой. В спальню Соне идти не хотелось. Она не представляла, как будет разговаривать с одноклассницами, отвечать на их вопросы, выслушивать утешения. На это не было сил. Воспитатели не любили, когда девушки без необходимости задерживались в санблоке и обычно пресекали такие попытки, хотя прямого нарушения «Правил» в этом не было. Но Соня так же безразлично подумала: «Да ладно. Одной поркой больше, одной меньше...» Девушка присела на корточки у стены, запрокинула голову, касаясь холодной стенки затылком, и закрыла глаза. Она прекрасно знала, что Инна Владимировна сейчас внимательно наблюдает за ней по монитору, а, может быть, и Елена тоже, и кто-нибудь из них вполне может сейчас появиться в санблоке и заставить Соню выйти. Однако ничего подобного не происходило. Очевидно, воспитатели решили дать наказанной возможность немного придти в себя. Несмотря на охватившее Соню безразличие, чувство самосохранения работало чётко. В положенное время она вышла из санблока, расстелила свою кровать, взяла ночную рубашку и подошла к Инне Владимировне. - Я должна идти «на колени», - тихо сказала она. Инна молча кивнула, выписала Соне пропуск, так же молча они прошли к выходу из спальни, и воспитательница открыла девушке дверь.
Forum: “Ну, и как теперь жить дальше?” - думала Соня по дороге к залу для наказаний. Немедленно всплыл ответ: “Но ты же в субботу решила, что будешь бороться и никому не поддаваться! Ни Ирине Викторовне, ни Елене! Отступать-то особо и некуда! Да ты и не привыкла отступать! Да, проявила сегодня слабость! Но это не смертельно. Ещё вполне можно всё исправить” Однако голосу разума последовать было трудно. Соня чувствовала себя одиноко, тоскливо, было ужасно жалко себя. Подойдя к залу для наказаний, девушка осторожно заглянула в открытую дверь. Ночная воспитательница (не Ирина Викторовна) эмоционально отчитывала одну из воспитанниц, стоя спиной к Соне. На этот раз чётко следуя инструкции, Соня быстро прошла в зал и встала у стола воспитателя, ожидая, когда на неё обратят внимание. "Наверное, это Марина Олеговна” Стройная молодая женщина с короткими красиво уложенными светлыми волосами держала в руке трость и, размашисто жестикулируя ею, громко возмущалась: – Меня это не волнует! Ты уже скоро год, как живёшь в “Центре”! И со мной давно знакома! И до сих пор не можешь запомнить, что я не разрешаю во время наказания ползать по всей стенке! Что это за поведение! Если не хочешь вертеть задницей под тростью – не допускай замечаний! А не можешь – будь добра, стой спокойно! Соня за три вечера, проведённые в этом зале, успела узнать всех своих товарищей по несчастью. Сейчас перед воспитателем стояла Ксения Залесова, воспитанница из 201-ой группы, бледная, заплаканная и испуганная. Она с ужасом наблюдала за движущейся в руках воспитателя тростью. – Я и так сделала тебе снисхождение! – так же эмоционально продолжала своё внушение Марина Олеговна. - Не разложила тебя на «станке», а поставила для наказания к стене! Ты прекрасно знаешь, что на «станке» терпеть порку тростью гораздо труднее! Так вот, больше ты от меня никаких поблажек не получишь! Совсем распустилась! Никакой выдержки! Можно подумать, ты новенькая! Штрафных ударов захотелось? Ксения побледнела ещё сильнее, от страха и отчаяния она уже еле держалась на ногах. - Марина Олеговна! Простите! – воспитанница чуть не плакала. - Я больше не буду! Пожалуйста, прошу вас, не наказывайте меня за это опять! У меня сил нет больше терпеть! Я исправлюсь, честное слово! “Ага! Мечтать не вредно!” - промелькнуло у Сони. Она вспомнила слова Иры о том, что Марина Олеговна почти всегда назначает дополнительное наказание за недостойное поведение. Однако, к её удивлению, воспитательница опустила трость и воскликнула: – На этот раз не буду! Делаю тебе последнее предупреждение! На колени! – Слушаюсь. Спасибо, - облегчённо вздохнула Ксения. Соня сразу почувствовала расположение к Марине Олеговне. Простить воспитанницу уже после сделанного замечания – это был щедрый поступок. "А я бы простила?” - невольно подумала девушка, и поняла, что не может сейчас дать ответ с уверенностью. Раньше – однозначно нет! Соня тоже не терпела, когда её поднадзорные вели себя недостойно, и была в этих случаях к ним беспощадна. Но сейчас, после 15-ти дней пребывания в “Центре”... "Наверное, по обстоятельствам, - решила она. - Если это впервые – можно простить, а если нет – тогда уж, извините!” Соня обдумала это быстро и совершенно серьёзно, и тут до неё дошла вся абсурдность ситуации. Несмотря на подавленное состояние, она немного развеселилась, на губах даже непроизвольно появилась лёгкая улыбка. «Ну не дура? Сама пришла сюда стоять на коленях. Надо мной висят сто розог плюс ещё ремней штук шестьдесят, не меньше! Моё положение в этом “Центре” - самое бесправное и уязвимое благодаря Елене! А я думаю о том, как бы поступила, будучи воспитателем!» Тем временем Марина Олеговна повернулась к Соне. – Здравствуйте! - тут же, следуя инструкции, проговорила девушка. – Здравствуй! – воспитательница разглядывала её с интересом. - Насколько я понимаю – ты и есть та самая новенькая с бунтарским характером? Меня зовут Марина Олеговна. А ты – Софья Левченко? – Да, - почтительно ответила Соня. – И, судя по твоей улыбке, ты очень рада меня видеть. Правда? Марина Олеговна усмехнулась. У Сони душа ушла в пятки. "Ну и как отвечать на такой вопрос? - с отчаянием подумала она. - Сказать “да” - это будет неправда. Точно не прокатит! А если ответить “нет” - значит, я не рада видеть воспитателя. Вполне можно расценить как очередную дерзость!” Всё это промелькнуло в мыслях у Сони буквально за одну секунду. А через полторы секунды она уже отвечала: – Марина Олеговна! Я должна признаться, что улыбалась не по этой причине. Это я своим мыслям. А точнее – насмехалась над собственной глупостью. Марина Олеговна бросила на неё такой взгляд, что у Сони защемило сердце. Взгляд был озорной, понимающий и абсолютно доброжелательный. "Интересно, как бы она на меня посмотрела, если бы всё про меня знала?” На самом деле, несмотря на явно сочувственное отношение к ней Инны Владимировны, Светланы Петровны и Марии Александровны, Соню ни на минуту не покидало напряжение. Девушка была уверена, что другие воспитатели, узнав, как она поступила с Мариной, отреагируют совсем не так. А вовсе даже наоборот! Соня настолько тяжело переносила презрение и ненависть Елены, что чувствовала – подобного отношения со стороны даже хотя бы ещё только одного воспитателя она просто не выдержит. Соня знала от Инны Владимировны, что Лена, к счастью, ещё не поведала об этом всему коллективу. Но ведь ей ничто не мешает сделать это в любое время! – Что ж, бывает! - отозвалась Марина Олеговна. - А сейчас иди на своё место. Она указала Соне на свободное пространство рядом с Наташей Леоновой, затем взяла Сонину карточку, просмотрела, и брови её удивлённо поползли вверх. – С тобой мы долго не расстанемся! - воскликнула воспитательница. - Двадцать три с половиной часа на коленях – вот это срок! Услышав это, Наташа в изумлении обернулась к однокласснице. "Распроклятье!” – мысленно завопила Соня. Она понимала Наташу. Сегодня вечером на отчёте фигурировала цифра четыре с половиной часа. Трансформация слишком большая за такой короткий период! Но Наташа сейчас нарушила положение “смирно”, и её ожидает наказание. Соню захлестнула волна страха и сочувствия. – Леонова! - воскликнула Марина Олеговна. Невольно Соня отметила, что Марина Олеговна резко отличается от Ирины Викторовны по темпераменту. Ирина Викторовна говорит и действует спокойно и хладнокровно. А Марина Олеговна, кажется, вообще спокойно не разговаривает. – Да что же ты головой-то вертишь? О чём только думаешь? - кричала она Наташе. Девушка испуганно молчала. – Дурная голова опять заднице покоя не даёт! - не унималась воспитатель. – Простите, пожалуйста, - обречённо проговорила Наташа. – Прости-и-те! - передразнила Марина Олеговна. - Вставай лицом к стене! И упрись в стенку руками. Быстро! – Слушаюсь! - девушка покорно выполнила распоряжение, хотя не смогла сдержать слёз. Наташа уже была раздета, значит, предстоявшая ей порка будет не первой. Осознание неотвратимости ещё одного жестокого наказания лишило её обычного мужества. Марина Олеговна и наказывала совсем не так, как Ирина Викторовна: почти каждый удар она сопровождала какими-нибудь комментариями или поучениями. В то время как Наташа изнемогала под тростью, воспитательница дополняла удары отрывистыми фразами: – Раз попала сюда – надо стоять “смирно”! – В группе на свою подругу будешь любоваться! – Елена Сергеевна жалеет вас! – Редко сюда отправляет! – Вот и разучились себя вести! – Не реви! - приказала она воспитаннице, закончив наказание. - Вытри слёзы и иди на место! Нечего мне здесь сырость разводить! Соня стояла, пытаясь абстрагироваться от всего. "Задача минимум – продержаться без замечаний до перерыва, - думала она. - А максимум – до полуночи. Я справлюсь. Должна!” Педсовет сегодня проходил особенно бурно и довольно-таки затянулся. В 208-ой группе одна из воспитанниц совершила вопиющее нарушение, относящееся к разряду самых серьёзных. Она не подчинилась воспитателю, отказалась лечь на кушетку для проведения наказания, а вместо этого устроила настоящую истерику - вопила, рыдала, спорила, выкрикивала разные оскорбительные замечания. Воспитатели в таких случаях не вступали в уговоры. Уже через 2 минуты в кабинете появились сотрудницы охраны. Воспитанница получила несколько совсем “не детских” ударов резиновой дубинкой, затем её без всяких церемоний раздели, привязали к кушетке, и назначенное наказание было выполнено. После этого девушку отвели в специальную небольшую комнату, расположенную рядом с постом охраны, в конце коридора, и заперли там. Эта комната неофициально называлась в “Центре” смирительной. Там воспитанница томилась до начала педсовета. Конечно, она уже успокоилась, поняла, что натворила, и сейчас горько сожалела о своём поступке. Все понимали, что у девушки просто сдали нервы. Но это в ”Центре” ни в коей мере не являлось оправданием. Наоборот! Провинившуюся звали Игнатенко Саша. Она стояла в центре зала для заседаний бледная и растерянная, ощущая на себе строгие взгляды более двух десятков воспитателей. Оказаться на педсовете и объяснять всем воспитателям причины своего поступка – это было, конечно, тяжёлым испытанием, тем более, в случае такого серьёзного нарушения. Выслушав девушку, воспитатели приступили к обсуждению наказания. Саша стояла тут же. Обычно выдвигалось несколько предложений, а окончательное решение принималось путём голосования, в котором принимали участие все присутствующие. На этот раз Сашу приговорили к четырём суткам карцера и продлению срока пребывания в “Центре” на 6 месяцев. Это было довольно сурово, но по-другому не могло и быть. Любая попытка оказать какое-то неуважение или непокорность воспитателю всегда каралась жестоко. А на деле штрафной срок для Саши окажется ещё больше. В карцере воспитанницу ожидали суровые телесные наказания, после которых она наверняка будет вынуждена провести какое-то время в изоляторе, а за каждый день пребывания в изоляторе ей прибавят ещё неделю. Кроме того, по возвращении из изолятора виновную дополнительно ожидает строгая публичная показательная порка в актовом зале в присутствии всего отделения. Ни у кого из воспитанниц не должно возникать соблазна поступать подобным образом. Такие жёсткие меры являлись хорошей профилактикой разных нервных срывов. После такой суровой расправы никто из воспитанниц не повторял подобного проступка, а более умные девушки, зная, что их ожидает, учились на чужих ошибках. Бывали случаи, когда воспитанницы устраивали «тихие» истерики. Они не нарушали «Правила», просто молча проливали слёзы или ходили с глубоко несчастным видом. В таких случаях тоже принимались соответствующие меры. Воспитатели вызывали такую девушку на разговор, а если это не удавалось, то могли, несмотря на бурные протесты, отвести её в изолятор, поставив предварительный диагноз – депрессия. Там воспитанницу лечили от такой депрессии несколько дней, но срок потом им прибавлялся просто гигантский. Обычно оказывалось достаточно простых профилактических мер. Заметив, что девушка слишком грустная, или плачет где-нибудь в уголке и не может успокоиться, воспитатели вкрадчиво спрашивали у неё: - У тебя депрессия? Чаще всего воспитанница испуганно отвечала: «Нет!», быстро приходила в чувство и соглашалась об этом поговорить. Беседу с ней проводили вполне квалифицированно. Это являлось одной из важных обязанностей воспитателей – выяснять, какие проблемы у девушек, пытаться психологически им помочь, и этим предупреждать нервные срывы. На каждом отделении обязательно несколько ответственных воспитателей имели высшее психологическое образование. Они дополнительно отвечали за психологическое состояние воспитанниц в закреплённых за ними двух-трёх группах. С ними советовались воспитатели этих групп в сложных случаях, да и сами они тоже могли по своему усмотрению беседовать с девушками и принимать необходимые меры. Например, на втором отделении одним из таких штатных психологов была Светлана Петровна. Она отвечала таким образом за три группы, в том числе и Ленину. Разобравшись с Сашей, которую отправили в карцер немедленно, прямо из зала заседаний, в сопровождении ответственной дежурной, воспитатели коротко отчитались каждая по своей группе. Особый резонанс вызвало сообщение Лены о наказании Сони розгами. Вообще-то, несмотря на пункт 14/8, Лена перед тем, как решиться на это, переговорила с Галиной Алексеевной и получила её одобрение. Розги применялись в «Центре» не особо часто, и всегда ввергали воспитанниц в ужас, а то и в депрессию, поэтому всех интересовало, как это испытание перенесла Соня. В итоге, опять изъяли плёнку с записью произошедшего в кабинете и просмотрели её все вместе. На педсовете сегодня присутствовала и Марина Олеговна. В это время за воспитанницами в зале для наказаний наблюдала другая ночная воспитательница. - Надо же, - удивлённо произнесла она после просмотра. – А ко мне пришла совсем в нормальном состоянии. Даже улыбалась! Получается, всего через полчаса после всего этого! И стоит без замечаний! - Она быстро берёт себя в руки, - заметила Инна. – Из санблока вышла уже почти в полном порядке. А в кабинете – просто, наверное, от неожиданности растерялась, да и вытерпеть розги молча трудно! - Вообще, надо к этой девочке присмотреться, - сделала вывод Галина Алексеевна. Светлана смотрела плёнку с расширенными глазами. После педсовета она сказала Лене задумчиво: - Ты знаешь, не хотела бы я оказаться когда-нибудь в числе твоих врагов! - Ты меня осуждаешь? – тихо спросила Лена. - Совсем нет. Получилось даже удачно. Ты вынудила Соню проявить слабость, это хороший удар по её самолюбию. Мне кажется, это может оказаться переломным моментом. Она не сломается, но в мозгах у неё быстрее всё встанет на место. - Ну, слава Богу! – облегчённо вздохнула Лена. – А то я думала, что всё-таки переборщила. Признаться, такой реакции от Сони я не ожидала. Что она будет просить меня о великодушии! - Ну, уж тут совсем надо железной быть, чтобы спокойно вынести такое! – Света качнула головой. – У тебя вид был совершенно жуткий, когда ты трясла перед ней этими прутьями! А говорила как? Хладнокровно, неумолимо, с презрением! Даже мне при просмотре стало не по себе. А вообще мой тебе совет. Выполнишь это наказание – и дай ей хотя бы маленькую передышку. - Ладно, посмотрим, - улыбнулась Лена. Она не была уверена, что последует этому совету, но сейчас всё же испытала к Соне что-то похожее на сочувствие. Соня, к сожалению, об этом не знала, и даже не догадывалась. Она поняла одно – Елена её ненавидит, и ни перед чем не остановится. Девушка не представляла, как завтра будет смотреть Лене в глаза после такого позорного сегодняшнего поведения. “Пожалуйста, не надо! Умоляю вас! Проявите великодушие!” – вспоминала Соня свои мольбы, и щёки пламенели от стыда и унижения. Она стояла на коленях уже почти два часа, почти не замечала боли, не обращала внимания на то, что происходит вокруг – была полностью поглощена своими мыслями. Соня вновь и вновь прокручивала в уме то, что с ней произошло, вспоминая малейшие нюансы, отмечая все свои ошибки. Ей было нестерпимо стыдно. Однако первоначальное шоковое состояние и последующее безразличие, охватившие девушку сразу после наказания, всё же сменились другими чувствами, и это было уже хорошо. - Левченко! – внезапно крикнула Марина Олеговна. - Да, Марина Олеговна! – тут же отозвалась Соня, внутренне холодея. “Неужели допустила нарушение? Ведь стою, не шелохнувшись!” – промелькнула мысль. - Тебе плохо? – воспитательница подошла и встревожено заглянула ей в глаза. – Ты вся горишь! - Нет, всё в порядке, - Соня облегчённо вздохнула. Но Марина Олеговна вытащила из ящика стола температурную полоску и приложила её ко лбу Сони. Через пять секунд убрала – температура оказалась нормальной. - Так почему ты вся красная? – строго спросила она. Надо было отвечать. - У меня был трудный вечер. Наверное, от стыда, - сказала правду Соня. - Если от стыда – это хорошо, - энергично проговорила воспитатель. - Только, по-моему, не так уж часто вы от стыда краснеете! – она обращалась уже ко всем девушкам. – Если бы вам стыдно было нарушения допускать – вы бы и сюда ко мне не попадали. И остались бы мы с Ириной Викторовной без работы! А уж если бы вы ещё в своём колледже про стыд вспомнили! Что тогда? Сейчас бы не мучились здесь, в «Центре», а жили в своих квартирах. А по вечерам и выходным пили бы чай со своими мамами! У Сони от этих слов перехватило дыхание. Мама! Тоска по маме прочно сидела у Сони в сердце, как заноза! Но девушка усилием воли старалась загнать её ещё глубже, не бередить эту рану, иначе последствия предсказать было бы трудно. Сонины родители были врачами. Они познакомились ещё на первом курсе естественнонаучного колледжа, на четвёртом – поженились, а когда учились на втором курсе медицинского института – родилась Соня. Мама стала педиатром, работала в многопрофильной детской клинике. Папа Сони был известным талантливым кардиохирургом, и сейчас он уже полтора месяца находился в командировке в США. Когда случилась эта история, весь удар приняла на себя Сонина мама. Она поддержала Соню невероятно. Соня невольно вспомнила тот жуткий ноябрьский вечер, когда всё произошло. Она наказывала Марину ремнём за тройку по химии. Перед началом порки Соня обратила внимание, что девушка бледновата, но, в принципе, причины для этого были. Соня только что серьёзно поговорила с Мариной (она умела разговаривать неумолимо) и обещала наказать её довольно сурово. После десяти ударов Марина внезапно сказала: - Соня! Прошу, остановись. У меня болит сердце, сильно! И ведь у Сони не было никаких причин сомневаться! Она знала, что Марина не стала бы врать! Наказаний девушка, конечно, боялась, но терпела их мужественно. И, вообще, Марина нравилась Соне. Очень славная девчонка! Соня неоднократно ловила себя на мысли, что, если бы не хотела отомстить Лене, то обращалась бы с Мариной совершенно по-другому. А тогда Соня ей ответила: - Не пытайся откосить! – и продолжала наказание, однако, за воспитуемой наблюдала. Марина больше не сказала ни слова, но вскоре лицо девушки приобрело сероватый оттенок, и изменилось дыхание. Тогда Соня, отшвырнув ремень, быстро схватила Марину за запястье. Пульс был ослабленным, с выраженным нарушением ритма. - Кроме боли, что чувствуешь? – взволнованно спросила Соня. - Только болит. И слабость. – Марина отвечала едва слышно. Соня быстро воспользовалась обезболивающим спреем, накрыла девушку тёплым одеялом. Уже набирая телефон «Скорой помощи», она с трубкой в руке бросилась к аптечке, достала таблетку нитроглицерина и буквально всунула Марине в рот: - Держи под языком!
Forum: Вызов приняли быстро. Соня отбросила трубку, вновь подбежала к аптечке, набрала в шприц анальгетик и сделала Марине внутримышечную инъекцию. Оказывать доврачебную помощь умели все лидеры, а Соня к тому же была ещё и дочкой врачей. - Потерпи, сейчас будет лучше! Соня накрыла девушку ещё одним одеялом и открыла окно. Снова прощупала пульс – он стал немного ровнее и не такой слабый. - Раньше были боли в сердце? – спросила она у Марины. - Да. Начались недели две назад. Сначала иногда, потом всё чаще и сильнее. - Почему же ты молчала? - Да я не думала, что это серьёзно. Ну, волнуюсь, переживаю. Может же сердце поболеть? Соня покачала головой, ей было трудно говорить от волнения. - Прости меня! - после паузы сказала она. – Я должна была сразу отреагировать. - Ты не виновата! Это мне надо было раньше тебе признаться. И не волнуйся – я так всем и скажу! Соня так испугалась за Марину, что в тот момент ещё не осознала, чем эта ситуация грозит ей лично. После этих слов своей подопечной она вспомнила, что грубо нарушила инструкцию. Благородство Марины потрясло её. - Думай только о том, чтобы скорее поправиться, - проговорила она. – А сейчас давай потихоньку оденемся, чтобы потом время не терять. Реанимационная кардиологическая бригада прибыла через 10 минут. Быстро сняли электрокардиограмму. Врач, решительная женщина средних лет, посмотрев плёнку, озабоченно покачала головой. Марине сделали ещё несколько внутривенных инъекций, переложили на носилки, закутали в одеяло. Соня надела ей шапку. Ещё через 10 минут они уже находились в машине «Скорой Помощи», которая с сиреной и мигалками мчалась в ближайшую больницу. Соня помнила, как врач, запрашивая место в бюро госпитализации, резко заявила: - По жизненным показаниям! Из машины Соня позвонила маме и куратору курса Александре Павловне. Мама, выслушав сбивчивую речь дочери, ободряюще сказала: - Потом ты всё сделала правильно. Я срочно выезжаю в больницу. Встретимся там! Звони Александре Павловне. Александре Павловне Соня изложила всё уже спокойнее. Куратор задала ей пару вопросов, затем изменившимся голосом лаконично приказала: - Жди в больнице. Из приёмного отделения – никуда. Врач сидела рядом с Мариной, наблюдая за показаниями приборов и состоянием пациентки. Марина лежала под капельницей, дышала через кислородную маску, лицо её постепенно розовело. Пока ехали, доктор более подробно расспросила Соню обо всём происшедшем и предупредила: - Будет расследование. Из приёмного отделения не уходи. Ты должна будешь дать объяснения и расписаться в протоколе. Соня кивнула. Врач, помолчав, сочувственно добавила: - Болезнь, конечно, возникла не сегодня. Но приступ спровоцировало наказание. Что же ты не сразу остановилась? - Не знаю! Не могу объяснить! – с отчаянием проговорила девушка. - «Не знаю!» - проворчала доктор. – В тюрьму можешь загреметь. Тебе лет сколько? - Девятнадцать. - Запросто! – отрезала врач и склонилась над Мариной. Только теперь Соня осознала весь ужас своего положения. В больнице Марину отправили прямо в реанимацию. Через пять минут в приёмное отделение влетела мама Сони, быстро обняла дочь и сказала: - Жди, я сейчас! Она бросилась к врачу, которая привезла Марину, а сейчас только что отошла от телефона, отзвонившись в свою подстанцию «Скорой помощи». «Ну, сейчас мама опять будет говорить: «Вы знаете, я сама врач…», - подумала Соня. Врачей в стране очень уважали, а уж коллеги всегда относились друг к другу душевно. Но мама и врач «Скорой», оказывается, отлично знали друг друга. Они встречались в клинике, где работала мама. Бригады «Скорой» периодически привозили в клинику детей, и все доктора были знакомы. - Лида! – буквально налетела на врача Сонина мама. – Девочку ты сейчас привезла? Врач «Скорой» Лидия Максимовна изменилась в лице. Она знала, что у коллеги есть дочь такого возраста. - Я, - с тревогой ответила она. – Олеся, а это, что, твоя? Как же так, ведь фамилия другая! Сонина мама махнула рукой в сторону Сони: - Моя – вот эта! Лидия Максимовна твёрдо взяла Сонину маму за локоть, отвела в сторону, и они тихо, но возбуждённо заговорили. В этот момент в приёмное отделение вошли Александра Павловна и мама Марины. Быстро переговорив с сестрой у стойки, они направились в реанимацию. Попутно Александра Павловна бросила Соне ту же фразу: - Жди здесь! Она поздоровалась с Сониной мамой и предложила ей: - Олеся Игоревна, пойдёмте с нами! Мама Марины ни на кого не смотрела и была очень взволнована. Вскоре Соню вызвали в кабинет ответственного дежурного врача приёмного отделения и попросили написать подробную объяснительную обо всём, что произошло. Лидия Максимовна оформила свой протокол врача «Скорой». Дежурный врач убрал бумаги в сейф, они будут затребованы на расследовании. Через полчаса Соня с мамой и Александрой Павловной сидели за столиком больничного кафе. Олеся Игоревна взяла всем кофе и булочки. Соня крепко сжимала в руках чашку и не могла сделать ни глотка. Только что по требованию Александры Павловны она ещё раз всё подробно рассказала. - Основной вопрос сейчас, Соня, почему ты остановилась? Ты нанесла ей 4 удара после жалобы, а потом заметила, что Марине плохо. Ты понимаешь, что это значит? Ей стало намного хуже от продолжения наказания! - Не обязательно, - тихо проговорила Сонина мама. – Это могло быть и от естественного развития болезни. Александра Павловна посмотрела на неё с сочувствием: - От того, как решится этот вопрос – и будет зависеть судьба Сони. Очень важно, какие выводы сделают врачи, и что скажет сама Марина. Но, Олеся Игоревна, утешительного всё равно мало. Грубое нарушение инструкции, повлекшее тяжёлое расстройство здоровья. Это либо тюрьма, либо «Центр перевоспитания», причём на приличный срок. Других вариантов не будет. Куратор обернулась к Соне: - Соня! Ты профессионал! С таким опытом! Почему ты ей не поверила? Как ты объяснишь? Но Соня не знала. Объяснений не было. - Одно хорошо! - продолжала Александра Павловна. – Потом Соня действовала грамотно и чётко. Врачи сказали, что, благодаря умелой доврачебной помощи Марине не стало совсем плохо. - Александра Павловна! – Олеся Игоревна взволнованно подалась вперёд. – Вы позволите мне пока забрать Соню домой? На период расследования? Александра Павловна молчала. Теоретически она имела право принять такое решение, но на свою полную ответственность. Куратор не любила в таких случаях доверять подростков родителям. Обычно они ожидали своей участи в специальном помещении колледжа под арестом, под наблюдением самой Александры Павловны и дежурного лидера. Родители, ошарашенные свалившимся несчастьем, иногда совершали безумные поступки, например, укрывая своих детей от разбирательства. Это значительно усугубляло ситуацию. Олеся Игоревна поняла колебания куратора. - Александра Павловна, поймите! - горячо проговорила она. – Мы с Соней, скорее всего, расстанемся на несколько лет. Нам бы хотя бы день-два, чтобы попрощаться. И потом, психологически Соне очень тяжело. У неё же не такая ситуация, как у других! Когда подростки совершают нравственные преступления, они знают, что им предстоит заключение. Морально готовы! А тут вся жизнь перевернулась в один миг! Разрешите, пожалуйста! Я смогу немного ей помочь! Даже не немного, а очень смогу помочь! Я вам ручаюсь головой! Всё будет как надо! Соня не выйдет из дома! Я по первому требованию доставлю её, куда скажете! Соня по-прежнему сидела, крепко вцепившись в чашку. Она по опыту знала, что многие родители в слезах просили Александру Павловну о том же. Но она никому не разрешала! Однако видимо необычность ситуации, убедительные слова Олеси Игоревны и её личное обаяние сделали своё дело. Александра Павловна достала из папки чистый лист бумаги: - Хорошо! Пишите обязательство о своей полной ответственности. Мама написала. Через полчаса они с Соней уже находились дома. Соня невероятно была благодарна маме за то, что она настояла на своём: это спасло девушку от жестокой моральной травмы. Мама развила бурную деятельность. Она убедила Соню в том, что они с папой никогда от неё не отвернутся, всегда будут поддерживать и помогать во всём. Папа звонил из США и говорил то же самое. За день мама обзвонила море знакомых и собрала максимум информации о “Центрах перевоспитания”. В том, что Соня попадёт именно туда, а не в тюрьму, мама была уверена. Она, переговорив с врачом реанимации, уже разобралась в ситуации. – Твои четыре удара существенно положения не ухудшили. Это точно! - убеждённо говорила она Соне. Информация о “Центрах” считалась закрытой, и в интернете её найти было невозможно. Только, используя связи и знакомства, со слов побывавших там девушек и их родителей. Конечно, общие сведения были доступны. Подростки знали, что их ожидает в случае нарушений нравственных законов. В учебных организациях им специально об этом рассказывали, и даже демонстрировали фильмы о жизни воспитанников “Центров”. Но Олеся Игоревна хотела знать все подробности, и к вечеру ей многое удалось. Мама убедила Соню в том, что, конечно, вначале будет трудно, но, в общем, Соня с её дисциплинированностью, сильным характером и задатками лидера сможет жить в “Центре” не так уж и плохо. – Назначат там старостой, - говорила мама. - Учиться будешь отлично. Может быть, сможешь в чём-то помогать воспитателям. Срок там, к сожалению, ни за какие заслуги не уменьшают, но различные поощрения применяются. Самое плохое там – телесные наказания. Вот это очень серьёзно! Девчонки живут в напряжении и страхе перед поркой. Но и с этим можно справиться! Воспитатели чаще всего поступают справедливо. Надо чётко знать и соблюдать “Правила”. Не думаю, Сонечка, что тебе будет это очень сложно! По крайней мере, Соня уже немного смирилась с ситуацией и избавилась от ощущения полной безысходности. Расследование было завершено за один день. Мама оказалась права. И Марина сдержала своё слово и защищала Соню. Приговор всё равно ошарашил девушку. Четыре года заключения в “Центре”! Это казалось ужасным! Соня в душе рассчитывала не больше, чем на два! Опять помогла мама. Тормошила, не давала впасть в депрессию. – Сонюшка, там свидания каждый месяц, представляешь? Будем часто видеться! Не переживай. В итоге Соня приехала в “Центр” в более или менее приемлемом состоянии. Одного они ну никак не могли предусмотреть с мамой – что Сониным ответственным воспитателем окажется Елена! Собственно говоря, Соня не представляла, знает ли уже об этом мама, или её ожидает неприятный сюрприз на первом свидании. Воспитанницам не позволялось писать домой писем. Они могли только получать их сами, и один раз в месяц присутствовать на свидании. Вернее, письма девушки писать могли, и не только родителям, но и другим родственникам или друзьям, но эти письма не отправлялись из “Центра”. Девушки передавали их гостям во время свиданий, а те уже посылали их по назначению. Все письма перед свиданием воспитанницы должны были предъявить для прочтения воспитателям. По написанию писем существовали чёткие правила, и воспитатели осуществляли цензуру. Сейчас, растревоженная неосторожной репликой Марины Олеговны, Соня с трудом взяла себя в руки: воспоминания расстроили её. Однако девушка вспомнила, что первое свидание с мамой предстоит ей совсем скоро – в ближайшее воскресенье, одиннадцатого декабря. У второго отделения свидания всегда проводились по вторым воскресеньям каждого месяца. Оставалось ждать пять дней. Вчера Соня получила от мамы письмо, полное любви и поддержки, и знала, что мама приедет обязательно. “Да, для мамы это будет шоком! – тревожилась Соня. - Она Елену отлично знает, и в курсе всех наших разногласий. И прекрасно знает, что Марина – её подруга. Я ведь всё ей рассказывала! И ведь мама в этой ситуации меня как раз не поддерживала. Но я её советов не приняла! Упёрлась, как ... одно животное! Интересно, а как воспитатели разговаривают с родителями? Всё подробно рассказывают? Про все нарушения, про все наказания? Тогда Елена расскажет маме про розги!” Соня, конечно, и сама собиралась рассказать всё маме. С кем же она ещё могла поделиться, у кого искать сочувствия? Но думать о том, как Елена хладнокровно будет докладывать маме о её позоре, было неприятно. “Надо у Юльки спросить, как всё это проходит. А, может быть, Елену попросить не рассказывать об этом маме, не расстраивать её? Хотя вряд ли она пойдёт на это. У них тоже, наверное, инструкции. Ну и ладно! Я уже столько здесь всего пережила! Вытерплю и эти розги! Ей назло! Конечно, не орать я не смогу, тут она права: это, наверное, никому не под силу. Но... хотя бы о пощаде умолять не буду. И всё-таки постараюсь держаться как можно достойнее” Олеся Игоревна, ещё не зная об этом, в очередной раз помогла своей дочери. Соня приняла решение, и сейчас была уверена, что не отступит.
Forum: Глава 6. Вторник. На следующий день Соня проснулась около шести часов утра от сильной ноющей боли в низу живота. «Только этого не хватало», - с испугом подумала она. У девушки наступили «критические дни», которых она ожидала здесь, в «Центре», с ужасом. Первый день такого периода обычно проходил у неё кошмарно – с сильными болями, слабостью, даже обмороками. Дома Соня в этот день всегда оставалась в постели, пила много жидкости, принимала специальные средства и травяной сбор, приготовленный по маминой рецептуре. Как она выкрутится здесь, Соня пока не представляла. Ведь сегодня – рабочий день. И здесь она не дома! Девушка осторожно слезла с кровати, намереваясь пойти в санитарный блок. Внезапно сильный приступ боли буквально скрутил её. Соня невольно присела на кровать, но тут же, вскрикнув, вскочила – сесть было совершенно невозможно. К моменту начала вчерашнего сурового наказания розгами Соня уже не могла сидеть, и новая порка без последующего обезболивания, естественно, ситуации не улучшила. Согнувшись от боли, воспитанница схватилась за спинку кровати и старалась глубоко дышать, пережидая приступ. В этот момент в спальню вошла заступающая на дежурство Мария Александровна. В шесть часов она приняла отчёт у ночных воспитателей и взяла группу уже под своё наблюдение. Взглянув на Соню, она быстро оценила ситуацию и тут же оказалась рядом с воспитанницей. - Что случилось? Соне как раз полегчало: приступ закончился. Она перевела дух, выпрямилась и объяснила, в чём дело. Мария Александровна кивнула. - Сделай, что необходимо – и ко мне в кабинет! Через 10 минут Соня была уже в кабинете. Воспитательница протянула ей таблетку и стаканчик с водой: - Выпей. Это спазган. Соня приняла лекарство. Ей было нехорошо. Девушка ощущала сильную слабость, кружилась голова, ноющая боль в животе не отпускала. - Теперь ложись, - приказала воспитатель. – Сделаю тебе обработку. В руках у неё появилась баночка с мазью. - Слушаюсь. Соня, узнав баночку, удивлённо добавила: - Но это же «Третья Бис»! Мария Александровна усмехнулась: - Что-то я не понимаю, ты решила мне свою эрудицию показать? - Нет, - смутилась Соня, - но Елена Сергеевна… В глазах воспитателя мелькнуло понимание. - Ах, вот в чём дело! Соня, ты считаешь, я стала бы рисковать своей работой или, по крайней мере, репутацией? - Нет, - ещё больше смутилась девушка. – Успокойся! – продолжала Мария Александровна. - Елене Сергеевне я только что звонила. Это она распорядилась. Может быть, ты, наконец, ляжешь? - Да! Простите! – воспитанница покорно легла на кушетку. «В снисхождение не верю, – вертелось в голове, – Не думаю, чтобы Елена решила мне дать хоть какую-то передышку!” - Тебя что-то ещё смущает? – внимательно посмотрев на неё, спросила Мария Александровна. - Вы звонили Елене Сергеевне из-за меня сейчас? В шесть утра? Соня была озадачена. - У нас сегодня прямо утро вопросов и ответов, - заметила воспитатель. – Во-первых, Елена Сергеевна всегда на этом настаивает – звонить ей в любое время по всем вопросам. А во-вторых – сегодня она дежурит по всему «Центру». Поэтому давно не спит. Уже дежурство приняла. Теперь ты спокойна? - Да, спасибо, - тихо ответила девушка. Мария Александровна уже заканчивала обработку, когда в кабинет вошла Елена. Свои блестящие каштановые волосы она сегодня уложила в красивую высокую причёску, а форма ответственного дежурного воспитателя «Центра» - белый жакет с позолоченными вставками на рукавах и чёрная прямая юбка – придавала воспитательнице солидный и торжественный вид. Лена поздоровалась, улыбнулась Марии Александровне и подошла к Соне. - Одевайся! - в голосе воспитателя Соня не уловила ничего похожего на сочувствие. - Сейчас пойдём в изолятор! - Слушаюсь. Девушка, невольно морщась от боли, встала и надела халат. - Елена Сергеевна, мне уже лучше. Может быть, не надо? – Соня сама удивилась тихости и робости собственного голоса. Лена сердито посмотрела на неё: - Не умничай! Мне проблемы с твоим здоровьем не нужны. Тебя осмотрит врач. Если даст разрешение на обычный режим – тогда вернёшься в группу. Пойдём! Они вместе вышли из спальни, миновали охрану и спустились на первый этаж. Изолятор располагался обособленно, пройти нужно было прилично. Соня искоса поглядывала на Елену и никак не осмеливалась заговорить о том, что её мучило. Наконец, решилась. - Елена Сергеевна! Я хочу извиниться перед вами за своё вчерашнее поведение. Простите! Я вела себя совершенно недостойно! Но я и правда ничего не могла поделать! Лена равнодушно пожала плечами. - С какой стати ты передо мной извиняешься? Это абсолютно твоё дело, как ты будешь держаться. Мне всё равно. Она усмехнулась: - Уж не хочешь ли ты, чтобы я тебе посочувствовала? Да ты вообще можешь не переживать по этому поводу. Все, наоборот, считают, что ты держалась неплохо! Что по-другому было невозможно при таких обстоятельствах! - А кто «все»? – Соня похолодела от страшного предчувствия. - Запись нашего разговора и самой порки вчера просматривали на педсовете, - объяснила Лена. Соня побледнела. Лена насмешливо смотрела на неё: - Я думала, ты догадываешься, что здесь всё фиксируется. Розгами у нас наказывают редко. Вот вчера народ и потребовал просмотреть запись. - А Инна Владимировна и Светлана Петровна тоже смотрели? –Соня ждала ответа с замирающим сердцем. - А как же без них! – воскликнула Лена. – Твои главные защитники! «Она просто от неожиданности растерялась. А так быстро берёт себя в руки» - это Инна. «Совсем надо быть железной, чтобы спокойно вынести такое. У тебя вид был совершенно жуткий, когда ты трясла перед ней этими прутьями. Даже мне после просмотра стало не по себе» - это Светлана. - А что, правда у меня был жуткий вид? – Лена насмешливо смотрела на воспитанницу. Соня кивнула. Почему-то она не могла вымолвить ни слова. - И ещё Марина Олеговна! – фыркнула Лена. «Надо же, а ко мне пришла совсем в нормальном состоянии – всего через полчаса после всего этого. Даже улыбалась» - Ну, как? – Лена возмущённо тряхнула головой. – Неплохую ты создала себе репутацию? Соня чувствовала, что воспитательница на взводе, но не понимала, почему. - Елена Сергеевна! – с чувством сказала она. – Меня гораздо больше волнует ваше отношение. Пожалуйста! Не могли бы вы меня простить? Я не имею в виду наказания. Их я готова выносить! Но вы убиваете меня своим презрением! Поверьте, я очень много здесь передумала и сильно изменилась, честное слово! Теперь всё было бы совсем не так! Я не такая уж бесчувственная скотина, как вы думаете. Пожалуйста, не презирайте меня! Дайте мне шанс! Соня говорила горячо, по её лицу уже текли слёзы. Лена остановилась. - Стоп! Стоп! Стоп! – резко приказала она. – Не совсем понимаю: что ты от меня хочешь? - Простите меня, пожалуйста, - почти прошептала Соня. Лена нахмурилась. - Я правильно поняла? – холодно спросила она. – Ты признаёшь свою вину, согласна терпеть физические наказания, но испытываешь моральные страдания из-за того, что я тебя презираю. Так? - Да! – воскликнула Соня. - И сколько же времени ты уже так страдаешь? – медленно спросила её Лена. Соня молчала. - Что молчишь? Забыла? Чуть больше двух недель! Всего! И ты считаешь, этого достаточно? Лена разволновалась, раскраснелась, глаза её блестели. – А теперь вспомни, сколько времени ты издевалась над Мариной! – уже почти кричала она. – Не меньше месяца! А как я всё это время себя чувствовала – это ты себе хоть немного представляешь? А сейчас, в больнице, думаешь, Марина страдает меньше тебя? Да ты ей всю жизнь испортила! Всё сейчас говорит за это! Похолодев, Соня поняла, что не время и не место она выбрала для этого разговора. - И ты смеешь мне жаловаться! - Лена чувствовала, как злоба распирает ее изнутри. – Прямо исстрадалась, скажите пожалуйста! Да это наглость с твоей стороны даже заикаться об этом! Ты не две недели должна страдать, а все эти четыре года! Причём, и морально, и физически! “Конечно. А ты сделаешь для этого все, что возможно! – мозг Сони искал и не мог найти подходящих слов. – А если у меня не хватит сил терпеть боль и унижения? И эту пытку презрением?» - Ни о каком прощении не мечтай! – бушевала Лена. – Я тебе сказала сразу, что ты от меня его не дождёшься! И с какой стати я должна менять своё решение? Потому что ты изменилась? Да мне-то какое дело? Что это меняет? Соня стояла напротив воспитательницы, не сводила с неё глаз и ошеломлённо молчала. Да она и не смогла бы вставить и слова, даже, если бы и захотела. - Я тебя не прощу, - сердито повторила Лена. – Не буду говорить «никогда». Не люблю разбрасываться этим словом! Но я могу тебе помочь избавиться от моральных страданий. Теперь тон воспитательницы стал явно угрожающим. - Я устрою тебе такую жизнь, что ты просто не сможешь переживать из-за такой мелочи, как моё отношение. Ты вообще больше ни о чём другом не будешь думать! Только о том, как добраться вечером до постели! Так и знай, то, что с тобой происходило до этого, это «цветочки». «Ягодки» завтра начнутся! Поверь, массу «приятных» процедур организую! А то, тебе, кажется, слишком легко живётся! Пороть буду не так, как сейчас! По «восьмому разряду», утром и вечером! И ремнём, и розгами! А днем ещё что-нибудь придумаю! На задницу вообще не сядешь, никакое обезболивание не поможет! И с “коленей” ты у меня не выберешься! И так будет до тех пор, пока не перестанешь допускать нарушения вообще! Только в этом твой шанс! Единственный! Лена немного успокоилась. Поправила волосы. Усмехнулась: - Хорош ответственный воспитатель «Центра». Никакой выдержки! Ладно, пойдём дальше. У дверей изолятора они остановились. Лена сказала: - Больше не смей заговаривать со мной на эту тему. – Она подавила в себе желание влепить Соне хлесткую затрещину. – И о Марине ничего не спрашивай. У тебя родители – врачи, пусть узнают по своим каналам и рассказывают тебе на свиданиях или в письмах. Понятно? – Да, - тихо ответила Соня. Она уже очень сильно жалела, что посмела завести этот разговор, не предвещавший, как оказалось, ничего хорошего. - Если нарушишь это условие, я тебе устрою отдых в «карцере». Веришь, что смогу это сделать? - Да, - повторила Соня. Лена открыла дверь, и девушки вошли в изолятор. Дежурная медсестра поднялась им навстречу: - Здравствуйте! Наталья Александровна вас ждёт. В «Центре» вахтовым методом работали два врача – Наталья Александровна и Людмила Николаевна. В течение двух недель одна из них постоянно, без отлучек, проживала в «Центре» и полностью отвечала за здоровье всех воспитанниц и сотрудников. В последний день такой вахты доктора целый день работали вместе, часто в эти дни проводили профосмотры, передавали друг другу информацию и делились соображениями. Врачи не только лечили заболевших воспитанниц и углублённо обследовали всех поступающих новеньких. Они досконально знали всё о состоянии здоровья каждой девушки. Воспитанниц регулярно осматривали «узкие» специалисты, им организовывались любые нужные дополнительные обследования, в том числе, и за пределами «Центра». Для оказания консультативной помощи была выделена кабельная линия для связи с ближайшей клиникой: можно было собрать телеконсилиум и, при необходимости, вывести заболевшую на операцию в течение получаса. После перенесённых заболеваний для каждой девушки составлялась и претворялась в жизнь индивидуальная реабилитационная программа. Питание воспитанниц контролировалось со всей тщательностью. И вообще, врачи имели контроль над всеми сферами жизни «Центра». При решении многих вопросов их мнение было определяющим. Лена постучала в дверь кабинета врача, они с Соней вошли и поздоровались. Очень симпатичная жизнерадостная молодая женщина с открытым лицом радостно улыбнулась, вставая из-за стола. Глаза её заискрились, на щеках появились очаровательные ямочки. - Здравствуйте-здравствуйте! Особый привет главному начальнику! – улыбнулась она. - Взаимно! – Лена попыталась придать лицу строгое выражение, но не выдержала и прыснула. - Не смущайте меня, Наталья Александровна! – воскликнула она. – Я и так до сих пор в нужное настроение войти не могу. А день сегодня очень ответственный. Соня не была ещё знакома с Натальей Александровной. Все 10 дней, которые она провела в изоляторе, здесь командовала Людмила Николаевна – строгая серьёзная женщина в возрасте около сорока лет. Сейчас у Сони от диалога Лены и Натальи Александровны защемило сердце. Ей очень нравилась тёплая атмосфера, царившая в «Центре» среди сотрудников, а способность Лены иметь со многими дружеские отношения просто восхищала. У Сони, напротив, в обычной жизни возникали с этим проблемы. «Надо же, она и с доктором дружит! И как всё успевает?» – удивлённо подумала Соня, логично рассудив, что не близкий Лене человек не стал бы так панибратски себя вести с ответственным воспитателем «Центра». Соня не знала, что Лена подружилась с Натальей Александровной ещё во время своей работы воспитателем в изоляторе. Наталья Александровна доброжелательно посмотрела на Соню: - Проходи, не стесняйся. И тут же добавила: - Елена Сергеевна, девочка остаётся у меня. - Да? Вы даже без осмотра определили? – улыбнулась Лена. - Ну, я же профессионал! – смеясь, воскликнула врач, и продолжала уже серьёзнее: - И без осмотра видно, что давление у неё низкое, болевой синдром выраженный, явно чувствует слабость и головокружение. Соня, что не так? - Всё так, - тихо подтвердила девушка. - И ещё… - Наталья Александровна помолчала. – Морально её что-то угнетает. Причём сильно. Соня слегка покраснела. - Вполне может быть, - вздохнула Лена. – По дороге у нас с ней очень неприятный разговор состоялся. - Елена Сергеевна, - укоризненно покачала головой врач. – Ведёте в изолятор больного ребёнка и даже тут не можете удержаться от нотаций! Лена бросила на Соню быстрый взгляд и с сомнением протянула: - Ага! Ребёночек! - Нет! Я сама виновата, - Соня нашла в себе мужество не жаловаться врачу на свою судьбу. - Разберёмся! – решительно заявила Наталья Александровна. – Соня – халат на вешалку, и ложись на кушетку. Для начала измерим давление. - Слушаюсь, - Соня быстро сняла халат и нерешительно уточнила: - А мне на спину надо лечь? Как у неё это получится, девушка не представляла. Следы от вчерашних розог подсохли, посинели, но ещё и не думали заживать. Правда, после утренней обработки Соня уже не испытывала особой боли, но ложиться больным местом на твёрдую кушетку было страшновато. Ведь утром она и на мягкую кровать присесть не смогла. Елена Сергеевна сердито посмотрела на воспитанницу: - Что ты ерунду спрашиваешь? Тебе специально наложили «третью бис» - для осмотра врача! А ты думала, за красивые глазки? Одновременно она сделала шаг в сторону Сони. Девушка всерьёз испугалась, что сейчас получит пощёчину. Наталья Александровна воскликнула: - Стоп! Елена Сергеевна, пожалуйста, без наезда на мою пациентку! Лена улыбнулась: - Хорошо. Да, Соня, ты должна лечь на спину, и поскорее. Всё будет в порядке, ты сможешь. - Вот так! – удовлетворённо кивнула врач. – А то дай вам волю! - Можно, я дождусь вердикта? – спросила Лена. - Да. Посидите в уголочке. Измерив Соне артериальное давление, Наталья Александровна нахмурилась: - Восемьдесят на шестьдесят. Она подключила аппарат, быстро сняла девушке электрокардиограмму и удовлетворённо проговорила: - Тут всё в порядке. Затем внимательно осмотрела и выслушала пациентку. Во время осмотра у Сони опять возобновились резкие боли. Она старалась терпеть, но побледнела, напряглась, на лбу выступили капли холодного пота. - Опять? – встревожено спросила Наталья Александровна. Девушка кивнула. Врач быстро подошла к медицинскому столику, вскрыла несколько ампул, набрала в шприц и сделала Соне внутривенную инъекцию. Затем накрыла её тёплым одеялом, что-то написала на листе бумаги и нажала кнопку вызова медсестры. Когда та вошла в кабинет, Наталья Александровна попросила её, протянув листок: - Пожалуйста, приготовьте эту капельницу, потом устройте девочку в пятой палате. «Капать» будем там. - Что с ней? – подала голос Лена. - Альгоменорея, - разъяснила врач. – Очень неприятная штука. Встречается не так уж редко, и симптомы бывают довольно выраженные. Самое плохое, что с трудом лечится. Единственный выход – оставаться в этот день, а то и дни, в постели и принимать необходимые меры. Наталья Александровна пролистала Сонину медицинскую карточку: - В её карте – рецептура травяного чая, рекомендованного фитотерапевтом. Она рассмотрела личную печать врача и удивилась: - Доктор – Левченко Олеся Игоревна? - Это её мама, - пояснила Лена. - Соня! У тебя мама – врач? - Да. Она педиатр, и фитотерапией занимается. - Тебе помогал обычно этот травяной сбор? - Да. Только им и спасалась. - Хорошо! Мы вполне можем у себя его приготовить. Прямо сейчас этим займусь. Состав очень хороший. Наталья Александровна обернулась к Лене: - Елена Сергеевна, вы разрешите мне при необходимости связаться с её мамой? Лена сосредоточенно думала. - Только в крайнем случае и исключительно по медицинским вопросам, - наконец, решила она. – А по всем остальным – только ко мне. Вошла медсестра: - Всё готово! Можно забирать девочку? – Да, - Наталья Александровна помогла Соне встать и в сопровождении медсестры отправила её в палату. – Наташа, когда ты мне её вернёшь? - поинтересовалась Лена. – Думаю, завтра. – Мне она нужна здоровой. – Лена, я тебя не узнаю, - Наташа недоумённо нахмурилась. - Можно подумать, что у тебя с этой Соней что-то личное. Обычно ты так себя не ведёшь. Лена немного смутилась. Она не думала, что её особое отношение к Соне так бросается в глаза. Впрочем, Наталья Александровна очень проницательна. Девушка посмотрела на часы: – Мне пора идти. Но сегодня я приведу к тебе четверых новеньких. Так что ещё увидимся и поговорим, ладно? – Четверо новеньких! Круто! - оживилась Наталья Александровна. Она тоже очень любила свою работу. И, кстати, всегда отстаивала права воспитанниц, как она шутливо выражалась: “Защищаю их от произвола воспитателей”. Наталья Александровна прошла в палату к Соне, которая уже лежала под капельницей. Врач села рядом, прощупала у Сони пульс, удовлетворённо кивнула. – Тебе надо поспать, - в голосе доктора чувствовалась доброжелательность. - Отдохни, не думай о грустном. Елена Сергеевна тебя расстроила? Соня огорчённо кивнула: – Да. Но я сама неправильно себя повела. Даже не неправильно, а просто глупо. – Ладно. Перемелется, - ободряюще улыбнулась врач. - Кстати, я немного знаю твою маму. На курсах повышения квалификации она читала нам лекции по особенностям подросткового периода. Очаровательная женщина! – Да, - прошептала Соня. И вдруг неожиданно для себя с отчаянием проговорила: – Не знаю, как дождусь воскресенья! Я так скучаю! Места себе не нахожу! Наталья Александровна сочувственно посмотрела на девушку и спросила: – А Елена Сергеевна допускает тебя на ближайшее свидание? Соня ещё не знала, в чём дело, но поняла, что у неё возникли очередные проблемы. – А разве она может не допустить? Ведь в “Правилах” сказано, что только те воспитанницы, которые находятся в карцере, лишаются свиданий! – Соня, есть внутренняя инструкция. Если воспитанница находится в “Центре” меньше месяца, то свидание ответственный воcпитатель или врач могут не разрешить. Это связано с периодом адаптации. У всех он по-разному проходит. Некоторым просто нельзя ещё видеться с родителями, а то они нервный срыв могут получить. – А у меня будет нервный срыв, если я не увижу маму в воскресенье! – голос Сони задрожал. - Откуда всплыла эта инструкция? Я про неё не знала! И так ждала этого свидания! Наталья Александровна! А вы не можете мне помочь? Как доктор! Пожалуйста! Наталья Александровна покачала головой: – Я могла бы запретить. А настаивать на свидании, если ответственный воспитатель против, я не могу. У неё тоже могут быть свои соображения. Соня закрыла глаза, но слезы все равно потекли из-под опущенных век. Она уже понимала, что всё кончено. Елена ни за что не упустит такой шанс. Она знает, что означает для Сони это свидание, и как ей будет невыносимо тяжело ждать следующего ещё целый месяц! Она не разрешит, и будет по-своему права. Обвинять её Соня не имеет права. Она сама ни разу не позволила Марине ни одного лишнего свидания, хотя её об этом просили. Отпускала девушку по воскресеньям только потому, что была обязана это делать. – Не переживай заранее, - услышала Соня голос врача. - С моей стороны возражений нет. Сегодня Елена Сергеевна сюда ещё придёт, и мы у неё спросим. – Бесполезно. Она не позволит, - обречённо проговорила Соня. - Наталья Александровна, пожалуйста, не спрашивайте. Лучше я сама. – Хорошо. Спроси сама, - ответила та. - И не отчаивайся. Ты знаешь, в жизни иногда случаются чудеса. «Только не со мной», - подумала Соня. Из одноразового пакета в вену девушки медленно вливался электролитный раствор. «Пожалуй, во вторую порцию стоит добавить реланиум! – подумала доктор. – Девочка в состоянии сильнейшего стресса!»
Forum: Соня и правда чувствовала себя полностью обессиленной и опустошённой. Она лежала с закрытыми глазами и старалась сдерживать слёзы, чтобы не волновать Наталью Александровну. В палате Соня пока была одна. «Всё получается по-дурацки! И зачем я полезла к Елене с разговором? “Извините, простите, я страдаю”. Только ещё больше её разозлила. Говорили же мне и Инна Владимировна, и Светлана Петровна - подожди, ей нужно время. Надо было слушать умных людей. Нет, вылезла. Вот и получила!» Соня никак не ожидала от Лены такой реакции в ответ на свою попытку извиниться. Перспектива, нарисованная воспитателем, ошеломила девушку. Она понимала, что Елена вполне может воплотить свои угрозы в жизнь. И не просто может, а, вероятнее всего, так и сделает. И свидание... - Представляю, как мама расстроится! - переживала Соня. Она знала, что гости, желающие навестить воспитанниц, должны были заранее позвонить в дежурную справочную службу “Центра” и зарегистрировать своё посещение. Сделать это надо было в течение недели, предшествующей свиданию. С понедельника в справочном уже появлялись сведения о разрешении или запрещении свиданий. «Сегодня вторник, - соображала Соня. - Значит, Елена решение уже приняла, и мама, вероятно, уже знает, какое! Может быть, мама смогла бы её уговорить? Вряд ли. Елена наверняка даже не захочет разговаривать по телефону!» Родители девушек не могли звонить воспитателям напрямую. Они могли оставить для них своё сообщение или просьбу в справочной службе, а воспитатели уже сами решали – позвонить родителям или передать свой ответ также через справочную. Однако родители могли в установленные часы (ежедневно с 16-ти до 19-ти) звонить дежурному руководителю “Центра”, если их вопрос не удавалось решить в справочном. На такие звонки по очереди, в соответствии с графиком, отвечали директор “Центра” и заведующие отделениями. Соня оказалась права. Её мама, Олеся Игоревна, уже вчера позвонила в справочную службу и узнала, что воспитаннице Левченко свидание в это воскресенье не разрешено. С ней разговаривали очень вежливо и корректно. Объяснили про инструкцию, а также сообщили, что свидание запрещено не врачом, а ответственным воспитателем, то есть, не по медицинским показаниям, а по другим соображениям. Олеся Игоревна уже знала, что Сониным ответственным воспитателем оказалась Елена. На следующий день после поступления Сони в “Центр” ей сообщили в той же справочной, как зовут воспитателя. Услышав фамилию, имя и отчество и сопоставив факты, Олеся Игоревна пришла в ужас и бросилась за разъяснениями к бывшему куратору Сони в колледже - Александре Павловне. Александра Павловна не стала скрывать, что Лена уже давно работает в этом “Центре”, но решительно потребовала от Сониной мамы неразглашения этой информации. Так же решительно она заявила, что не собирается вести никакие переговоры с Еленой, и посоветовала Олесе Игоревне по всем вопросам обращаться в “Центр”. Так что известие о запрещённом свидании не явилось для неё чем-то уж совсем неожиданным. Олеся Игоревна была полностью в курсе взаимоотношений между Леной и Соней. Кстати, она не одобряла действий своей дочери по отношению к Марине, и пыталась повлиять на Соню, но, в конце концов решила признать право Сони поступать по своему усмотрению. Олеся Игоревна решила не сдаваться. Этим же вечером она позвонила дежурному руководителю “Центра”, которым оказалась в тот день Галина Алексеевна. Представившись, Олеся Игоревна объяснила ситуацию и спросила, нельзя ли как-нибудь изменить решение воспитателя о свидании. - Можно, - ответила заведующая, - но только одним путём. Попробуйте обратиться напрямую к Елене Сергеевне. Этот вопрос может решить только она. Сейчас Елена Сергеевна действует согласно инструкции, и руководство не может диктовать ей свои условия. Мы доверяем своим воспитателям. - Но, Галина Алексеевна, вы в курсе отношений между Соней и Еленой Сергеевной? - Конечно. Я заведую этим отделением. И в этом вопросе я как раз Елену Сергеевну поддерживаю. - Но вы же понимаете, что она просто хочет дополнительно наказать Соню? Ведь нет медицинских противопоказаний! Галина Алексеевна, и Соне, и мне очень нужно это свидание! Помогите нам, пожалуйста! - Сожалею. Какими бы соображениями ни руководствовалась Елена Сергеевна, я ничего изменить не могу. Ещё раз советую – попробуйте обратиться к ней. Для этого вы должны оставить для неё краткое сообщение в справочной службе. Олеся Игоревна остаток вечера колебалась – стоит ли обращаться к Елене. Чувствовала она себя ужасно. Тоска по дочери и тревога за неё буквально разрывали ей сердце. Всё-таки она решила бороться дальше. С утра во вторник, прямо в 9 часов, как только открылась справочная, позвонила туда. - Здравствуйте! Дежурная справочная служба “Центра перевоспитания”. Меня зовут Даша. Чем могу помочь? - услышала Олеся Игоревна приятный голос. «Прямо как будто в кризисную службу позвонила», - подумала она и оказалась недалеко от истины. В справочной службе “Центра” работали только девушки и молодые женщины, имеющие психологическое образование. - Доброе утро! Меня зовут Олеся Игоревна Левченко. Я мама воспитанницы 204-ой группы Левченко Сони. Дашенька, помогите мне, пожалуйста. Мне крайне необходимо поговорить с Сониным ответственным воспитателем – Еленой Сергеевной. - По какому вопросу? - тактично осведомилась Даша. - Извините, но Елена Сергеевна обязательно меня об этом спросит. - Я бы хотела просить её разрешить нам с Соней свидание в воскресенье. - Одну минуточку, - Даша быстро нашла необходимую информацию. - Но свидание не разрешено, - мягко сказала она. - Очень мало шансов, что в данном случае воспитатель изменит своё решение. У вас какие-то особые обстоятельства? Несчастье в семье? Другие проблемы? - Нет. Глобальных причин нет. Просто ещё месяц ни она, ни я не выдержим! - Олеся Игоревна! - сочувственно сказала Даша. - Я передам вашу просьбу Елене Сергеевне прямо сейчас. Оставьте свои телефоны. Она либо перезвонит вам сегодня сама, либо передаст свой ответ мне, тогда я с вами свяжусь. Ждите в течение дня. Елена Сергеевна сегодня дежурит по всему “Центру”, она очень занята, но вы обязательно получите ответ. И ещё я хочу вам сказать. Если ваш вопрос не решится положительно – не расстраивайтесь очень сильно. Это единственное свидание, которое может отменить воспитатель. Все дальнейшие у вас обязательно состоятся, если девочка не будет в карцере. - Спасибо. Даша, прошу вас, передайте Елене Сергеевне, что я очень её прошу лично мне позвонить. Очень. - Я передам. Но, к сожалению, гарантировать этого не могу. Решения воспитатели принимают сами. Даша действительно тут же позвонила Елене Сергеевне. - Доброе утро. Это Даша из справочной службы, - девушка говорила почтительно, но с улыбкой. Они были хорошо знакомы с Леной. - Вас очень просит о личном разговоре одна ваша мамочка. - Здравствуйте, Даша. Кажется, я даже знаю, кто! Скорее всего, мама моей Левченко, насчёт свидания. - В точку! - восхитилась Даша. Лена особо не удивилась. Вчера Галина Алексеевна рассказала ей о звонке Сониной мамы, и Лена была уверена, что та попытается связаться с ней. – Очень просила о личном разговоре, - отметила Даша. - По голосу чувствуется – очень приятная, интеллигентная женщина. За девочку свою сильно переживает. – Я ей позвоню, - пообещала Лена. - Обязательно поговорю с ней. Спасибо. У Лены как раз сейчас выдалась свободная минутка. Она только что вернулась в свой кабинет с ежедневной утренней пятиминутки руководящего состава “Центра”. На этом совещании обычно присутствовали директор “Центра” и вся дежурная команда. “Пятиминутка” была действительно короткой. Ответственные дежурные воспитатели “Центра” и всех отделений настраивались на рабочий день, обсуждались наиболее важные предстоящие мероприятия. Сейчас Лена намеревалась выпить чашку кофе, но сначала решила позвонить Олесе Игоревне. Девушка с уважением относилась к Сониной маме и, хотя не собиралась менять своего решения, считала правильным по крайней мере лично переговорить с ней. Лена позвонила Олесе Игоревне на мобильный. – Здравствуйте. Это Елена Сергеевна, воспитатель Сони. Вы можете сейчас говорить? – Конечно! - взволнованно, слегка надтреснутым голосом отозвалась Олеся Игоревна. - Большое вам спасибо, что согласились на разговор! – Не за что, - мягко сказала Лена. - Олеся Игоревна, у вас какой-то вопрос насчёт свидания? – У меня не вопрос. А огромная просьба. Елена Сергеевна, пожалуйста, разрешите мне повидать Соню в это воскресенье! Очень вас прошу! – Мне очень жаль. Но, я думаю, вы понимаете ситуацию. Я не намерена сейчас делать никаких поблажек Соне. Она не заслуживает этого свидания, и ей будет полезно подождать ещё месяц, а заодно подумать и сделать некоторые выводы. – Елена Сергеевна! Я вас понимаю! И вы по-своему правы! Но Соня очень нуждается в этом свидании, я это чувствую! Я знаю, что сейчас ей очень плохо и хотела бы немного её поддержать. – Олеся Игоревна! Вы слишком драматизируете! Я не могу сказать, что у Сони нет проблем. В конце концов, она только 2 недели в “Центре”. За это время трудно адаптироваться. Но ничего выходящего за рамки с ней не происходит. Она хорошо держится, и вполне справится. Поверьте, я тоже в этом разбираюсь. А моральные страдания в данном случае пойдут ей только на пользу. Кстати, и порадовать мне вас в это воскресенье было бы особо нечем. А вот через месяц, возможно, ситуация улучшится. – Да. Возможно, вы правы. Но есть ещё один момент. Сонина мама помолчала. – Елена Сергеевна, согласитесь, что лично я не сделала вам ничего плохого. – Это так, - ответила Лена. - Но никто из родителей моих воспитанниц не сделал мне ничего плохого. И я, когда принимаю решения, не беру это в расчёт. – Елена Сергеевна, понимаете, я сейчас нахожусь в ужасном состоянии. Как только я узнала все подробности, я не нахожу себе места, не могу больше ни о чём думать. Мне не хочется идти на работу. Я начинаю осматривать больного ребёнка, разговаривать с мамой, а у меня трясутся руки, и дрожит голос. Это – начало невроза. Вы поймите, я не жалуюсь, а просто пытаюсь обрисовать ситуацию. Мне с этим не справиться. Я ужасно волнуюсь за Соню. Я понимаю, что, скорее всего, мне самой уже пора обращаться к специалисту, но я очень надеялась перед этим увидеть Соню, поговорить с ней и убедиться, что она более или менее в порядке. Возможно, тогда я и сама бы справилась. Голос Олеси Игоревны задрожал. - Вы понимаете, Лена, я всегда думала, что я сильный человек. Но сейчас всё произошедшее меня практически сломило. Я прошу вас теперь не за Соню, а за себя. Дайте мне шанс. Разрешите увидеть её хотя бы ненадолго! Если вы не можете предоставить нам полноценного свидания – позвольте хотя бы пять минут поговорить! Пожалуйста! Елена Сергеевна, ведь Соня остаётся в вашей власти. Вы можете в дальнейшем применять к ней любые необходимые меры. Но в отношении этого свидания, пожалуйста, проявите милость! Я умоляю вас! Вы ведь чувствуете, что я говорю правду. Что это не какой-то ловкий ход с моей стороны! - Да. Чувствую, - согласилась Лена. Она действительно поняла, что с Сониной мамой далеко не всё в порядке, и заколебалась. – Вы знаете, я должна всё это обдумать, - продолжала она. - Давайте договоримся, что я перезвоню вам сегодня в течение дня. - Спасибо. Я буду ждать. С надеждой! – тихо ответила Олеся Игоревна. - В любом случае вы сможете приехать в воскресенье для разговора со мной. Я дам вам подробный отчёт об учёбе и поведении Сони, или мы сможем поговорить об этом по телефону. А пока извините, меня ждут дела. Закончив разговор, Лена приготовила себе кофе. Она уже понимала, что свидание придётся разрешить: оно действительно нужно Сониной маме. “Не буду брать грех на душу, - думала девушка. – В конце концов, я не такая упёртая, как Сонька. Тут надо гибко поступить. А Соня действительно от меня никуда не денется. Однако у Олеси Игоревны способность убеждать потрясающая! Меня вот сейчас почти запросто уговорила. И Александру Павловну тогда – чтобы Соню до расследования домой отпустили. Понятно, почему Сонька лидер! Некоторые качества у мамы унаследовала. Но вот в кого она такая жестокая, интересно?”
Forum: Зазвенел телефон. – Елена Сергеевна, поступает воспитанница. Яковлева Мария – второй курс, - доложил Лене сотрудник охраны из проходной. – Хорошо. Пожалуйста, проводите в приёмную. Я буду там через пять минут. Лена, в свою очередь, позвонила дежурной сотруднице внутренней охраны и предупредила: – Ольга Юрьевна, поступает новенькая. Пожалуйста, подойдите в приёмную. По правилам, приём новых воспитанниц возлагался целиком на ответственного дежурного воспитателя “Центра”, но при этом обязательно присутствовала сотрудница охраны – во избежание разных недоразумений. Во время приёма случалось всякое. Не все воспитанницы были в состоянии вести себя адекватно. Лена с Ольгой Юрьевной оказались в приёмной раньше посетителей и успели немного поболтать. Ольге Юрьевне было около 30 лет. Она работала в “Центре” по графику “сутки через трое”, растила очаровательную дочку. Её муж трудился здесь же, в службе наружной охраны, по такому же графику. Лена уже несколько раз во время отпусков была в гостях у этой семьи – они жили в одном городе. Ольга и её муж Александр, единственные из сотрудников “Центра”, знали про Кирилла. Вместе с ним Лена недавно приезжала к Ольге отмечать её день рождения. Ольга в жизни была очень весёлой, смешливой и жизнерадостной, заражала всех своим оптимизмом. На работе она преображалась – становилась строгой и собранной. Вот и сейчас: только что они с Леной смеялись, рассматривая забавную фотографию Ольгиной дочки, но, услышав шаги, Ольга тут же профессионально напряглась и моментально оказалась около дверей. В приёмную вошли две девушки примерно одного возраста и поздоровались. Обычно в “Центр” воспитанниц доставлял кто-то из лидеров своей же параллели, в редких случаях – сами кураторы. Лена подошла к посетителям и доброжелательно, но твёрдо сказала им: – Здравствуйте! Я ответственный дежурный воспитатель “Центра перевоспитания” - Гаричева Елена Сергеевна. Указав на Ольгу, она добавила: – Сотрудник охраны – Мезенцева Ольга Юрьевна. Уже с первого взгляда можно было определить, которая из девушек – будущая воспитанница. Одна из них – стройная, темноволосая, с выразительными глазами – была очень бледна, в глазах плескался страх. Она растерянно оглядывала приёмную, на Лену и Ольгу посмотрела испуганно. Вторая девушка держалась уверенно. В руках она держала кожаную папку. – Я Виктория Орлова, - представилась она. - Доставила в ваш “Центр” вот эту девушку – Яковлеву Марию. Мы из четвёртого гуманитарно - языкового колледжа. – Пожалуйста, дайте мне документы, - попросила Лена. - И снимайте верхнюю одежду. Она указала Виктории на вешалку у входа, а Марии приказала: – Кладёшь вещи вот на этот стол. Потом переобуваешься. Тапки под столом. – Хорошо, - выдавила из себя девушка. Лена внимательно просмотрела документы: решение специальной комиссии о направлении девушки в ”Центр”, подробное досье о совершённом ею нарушении с результатами расследования, медицинская карта, паспорт, аттестат о среднем образовании, характеристика и ведомость успеваемости из колледжа, трудовая книжка, налоговое свидетельство. Всё было в порядке. Она достала фирменные бланки “Центра” и начала заполнять расписку о принятых документах и обязательство “Центра” с сегодняшнего дня принять девушку под свою полную ответственность. Тем временем Ольга Юрьевна внимательно осматривала одежду Маши – пальто, шапку, шарф, перчатки. Она вывернула карманы, просмотрела все швы, затем аккуратно сложила одежду в большой мешок из плотной ткани, на котором уже заранее были нанесены имя, фамилия девушки и дата поступления. Сапоги Марии после осмотра Ольга поместила в прочный полиэтиленовый пакет, затем вложила в тот же мешок. Закончив оформлять документы, Лена по телефону пригласила сотрудника охраны и обратилась к Виктории: – У вас обратный поезд в шесть вечера? – Да. – Сейчас вас проводят в комнату для гостей. Вы сможете у нас позавтракать, отдохнуть, потом пообедать. Выйти вам нужно будет около пяти часов. Остановка автобуса – прямо у проходной, а до вокзала ехать минут десять. – Спасибо, - поблагодарила сопровождающая. Все сотрудники или лидеры, доставляющие девушек издалека, обеспечивались в “Центре” питанием и условиями для отдыха. – Можете попрощаться, - предложила Лена. Виктория подошла к Марии и мягко проговорила: – До свидания, Маша. Держись. Через год увидимся. – До свидания, - в голосе девушки явно ощущалось волнение. Постучавшись, вошёл охранник, и Виктория вместе с ним покинула приёмную. Лена вернулась за стол и приказала Марии: – Проходи сюда, садись. Ольга Юрьевна подобралась. Начинался следующий этап приёма, чаще всего – самый трудный. Лена внимательно посмотрела на сидящую перед ней будущую воспитанницу. Восемнадцатилетняя Яковлева Мария поступала к ним на второе отделение. Девушка попала в “Центр ”за курение, и по приговору должна будет провести здесь год. Сейчас она сидела побледневшая и явно очень взволнованная. Тёмные большие глаза, казалось, занимали поллица. Длинные волосы, тоже тёмные, были зачёсаны на лбу и собраны в “хвост”. Девушка напряжённо смотрела на Лену. – Ты попала в учреждение с очень строгим режимом, - Лена сразу давала новенькой понять, что тут с ней церемониться не будут. – У нас жёсткая дисциплина.Ты обязана чётко выполнять все “Правила поведения в “Центре”. Я тебя сразу предупреждаю, что за малейшие нарушения к воспитанницам применяются телесные наказания. Знаешь, что это такое? Мария кивнула. – А на себе когда-нибудь испытывала? – Нет, - девушка покачала головой. - Я не была “под надзором”. И всегда до этого случая у меня всё было хорошо. Лена с Ольгой обменялись понимающими взглядами. Если воспитанницу раньше не наказывали, ей придётся поначалу очень трудно в “Центре”. Лена за рукоятку вытащила из прикреплённого к поясу чехла ремень и положила на стол. – Для наказаний чаще всего используется вот такой воспитательный инструмент, - пояснила она. Мария непроизвольно вздрогнула и отодвинулась от стола. Она знала, что в «Центрах» воспитанниц наказывают, но необычный вид этого ремня – из особой плотной резины, с прочной, явно удобной для воспитателей рукояткой, напугал новенькую. – Будь к этому готова, - продолжала Лена. - Любой сотрудник может приказать тебе раздеться и лечь на кушетку, или встать около стены. Раздеваться придётся полностью, хотя наказывают чаще всего по ягодицам. Предупреждаю, получив такой приказ, ты должна немедленно ответить “Слушаюсь”, выполнить его и вытерпеть наказание. Других вариантов нет. Понятно? – Да, - прошептала девушка. – Сейчас я отведу тебя в изолятор. Там ты будешь находиться не меньше 10-ти дней: проходить медицинское обследование и учить “Правила поведения в “Центре”. На десятый день сдаёшь комиссии зачёт по “Правилам”. Без этого тебя в группу не допустят, да и делать там без абсолютного знания “Правил” нечего: не будешь вылезать из наказаний. А теперь будь особенно внимательна! Я объясняю тебе два основных правила, которые ты обязана соблюдать уже прямо сейчас. Соответственно, тебя будут наказывать за их нарушение. – Первое. В ответ на любой приказ любого сотрудника “Центра” - воспитателя, медсестры, врача, сотрудника охраны – ты должна немедленно чётко и достаточно громко ответить “Слушаюсь”. – И второе. После того, как сказала “Слушаюсь” - сразу без промедления и лишних вопросов выполнить приказ. Лена испытующе посмотрела на Машу: – Кажется, несложно, правда? Но, почему-то, именно это и становится “камнем преткновения” почти для всех новеньких. Тебе эти “Правила” понятны? – Да. – Тогда вставай! Маша быстро вскочила, едва не опрокинув стул. Лена вздохнула. – Начинается! – в её голосе ощущалось явное недовольство. - Маша, я сотрудник “Центра”? – Да. – Я отдала тебе приказ. Что ты должна была сделать? Маша побледнела ещё больше. – Простите. Я не сказала “Слушаюсь”. – Вот именно! Ладно. Будем считать, что это была тренировка. А в следующий раз получишь за такое нарушение не меньше десяти ударов. А теперь подходи сюда и раздевайся. Лена подвела девушку к низкой скамейке у дверей. – Снимаешь с себя всё, включая трусы, носки и всё, что там у тебя ещё есть. Одежду складываешь на скамейку. Остаёшься только в тапках. Маша опять повела себя не по “Правилам”. Она изумлённо посмотрела на воспитателя и воскликнула: – Зачем? Лена покачала головой и обратилась к Ольге: – А ведь не производит впечатления совсем бестолковой, правда? Ольга Юрьевна подошла вплотную к Маше, вытащила из-за пояса резиновую дубинку, резко развернула девушку и довольно чувствительно ударила её дубинкой пониже спины. – Здесь тебе никто два раза повторять не будет! Живо раздевайся! А то я тебе помогу! - сурово приказала она. – Слушаюсь, - всхлипнула Маша. От изумления она даже не вскрикнула после удара. Под строгими взглядами Лены и Ольги Юрьевны девушка, торопясь и волнуясь, разделась и сложила одежду. Теперь она стояла перед сотрудниками голая и очень смущённая, и не знала, куда деть руки. – Несмотря на мои подробные объяснения, ты нарушила “Правила”, - строго выговаривала Лена. - Не сказала “Слушаюсь”, не выполнила приказ, да ещё вздумала его оспорить. За это прямо сейчас будешь наказана, вот этим самым ремнём. Ложись на кушетку животом вниз! – Слушаюсь! – кажется, необходимость говорить: «Слушаюсь» уже отложилась в сознании новенькой. Но вот сразу выполнить приказ, да ещё такой зловещий Маше явно было не под силу. По крайней мере, девушка не направилась к кушетке, а продолжала стоять, с ужасом глядя на воспитателя широко раскрытыми глазами. Лена её понимала. Конечно, девушке сейчас очень страшно. Ольга Юрьевна, держа на виду дубинку, опять подошла к Маше и резко приказала: – Ложись! Девушка вздрогнула, со страхом взглянула на дубинку, подошла к кушетке и, наконец, улеглась, но вся дрожала. По её лицу уже текли слёзы. – Повернись лицом ко мне! - приказала ей Лена. - Глаза не закрывать. Руками возьмись за перекладину и не отпускай её! – Слушаюсь, - Маша выполнила распоряжение. Ольга Юрьевна встала у изголовья кушетки и предупредила: – Без глупостей! Маша от страха начала тихонько подскуливать. «Ну, сейчас визгу будет», - с сочувствием подумала Лена. Девушки, которых раньше никогда не наказывали, обычно при первой порке вели себя очень экспансивно. С такими и работать нужно было по особой методике, осторожно. После первого же удара Маша начала кричать, умолять Лену прекратить наказание, попыталась слезть c кушетки. – Лежать! - гневно крикнула ей Ольга. Поскольку Маша не отреагировала, Ольга взяла девушку за волосы, закрутила её “хвост” вокруг перекладины и резко прижала. Теперь Маша не могла даже шевельнуть головой. – А где «слушаюсь»? Опять забыла? Напомним! Получаешь ещё пять ударов! - Лена уже начала сердиться. В конце концов, могла бы эта новенькая быть и посообразительнее. Неужели ещё не поняла, куда попала? Ответом был жалобный вопль: – Елена Сергеевна, простите, умоляю, не на-адо! Маша отчаянно вертелась под хлёсткими ударами ремня, но это не спасало её от расправы. Конечно, Лена могла бы сразу прикрепить девушку к кушетке ремнями, но ей не хотелось слишком пугать новенькую. Фиксация на кушетке психологически переносилась воспитанницами очень тяжело, появлялся жуткий страх, девушкам подсознательно начинало казаться, что наказывать их будут долго и жестоко. Кроме того, в «Центре» не было принято привязывать воспитанниц к кушетке, если им предстояло перенести всего 10-20 ударов по обычной, не строгой методике. Лена рассудила, что пусть новенькая привыкает к этому сразу. – Пожалуйста, хватит! Я не могу больше! Ну что же мне делать? - громко кричала Маша, но ремень снова и снова опускался на голое тело. – Пока тебе остаётся только терпеть наказание! - сурово проговорила Ольга. - А в следующий раз будешь умнее себя вести. Маше пришлось вытерпеть все 15 ударов, затем Лена применила спрей с обезболиванием и велела ей встать. Несмотря на боль и угнетённое состояние, девушка не забыла про «Слушаюсь» и с трудом поднялась, держась за ягодицы. На воспитателя она смотрела со страхом, но теперь явно была готова немедленно и беспрекословно выполнить любой приказ. «Всё-таки не зря даже в Библии розга названа «исправительной», - подумала Лена. Она уже давно убедилась, что даже всего 10-15 хороших ударов ремня обычно довольно быстро приводят воспитанниц в чувство, и действует это явно лучше объяснений и уговоров. – Умойся и приведи себя в порядок, - всё-таки воспитатель немного сочувствовала девушке. Маша послушно скрылась в санитарном блоке. Ольга наблюдала за ней по монитору. – Ещё не худший вариант, - вздыхая, отметила Лена. Эта порка далась ей нелегко. – Да, - согласилась Ольга. - Но сегодня у нас ещё трое? Лена кивнула: – Двое приедут до обеда, и ещё одна – вечером, часов в восемь. Тоже все “сырые”, “под надзором” никто не был. – Лидеров среди них нет? - поинтересовалась Ольга. – Ни одной. – Тогда придётся потрудиться, - улыбнулась Ольга. - Ничего, справимся. Конечно, принимать бывших лидеров или девушек, побывавших “под надзором”, было несравненно легче. Они быстрее “въезжали” в ситуацию, не теряли голову при угрозе телесных наказаний, да и сами наказания переносили спокойнее. Ольга Юрьевна была опытным специалистом, в “Центре” работала уже шесть лет. А вот Лена дежурила по всему “Центру” только четвёртый раз, а новеньких принимала до этого только в одно из дежурств. Они поступали в “Центр” далеко не каждый день. Однако девушка усиленно готовилась к своей роли ответственного дежурного воспитателя «Центра», тщательно изучила все инструкции и просмотрела массу записей, как другие воспитатели проводят приём. Ничего сложного для Лены в этом не было, девушка чувствовала себя уверенно, но всё равно была благодарна Ольге за помощь и поддержку. Маша вышла из санблока и робко остановилась у дверей. На лице новенькой отражались страх и смущение. Видно было, что она попыталась, как смогла, привести себя в порядок, но в глазах её всё ещё стояли слёзы. Пышные непослушные волосы вылезали из-под зажима в разные стороны. – Ты сделала выводы? - строго спросила её Лена. Она ещё не убрала ремень и держала его в руках, на виду. – Обрати внимание, ты допустила три нарушения. А я наказала тебя только за одно. 10 ремней – это минимальное наказание за один проступок. Глаза Марии наполнились ужасом. Она с отчаянием воскликнула: – Елена Сергеевна! Пожалуйста! Не надо меня больше пороть, прошу вас! Я всё поняла! Честное слово! Я буду сразу говорить “Слушаюсь” и чётко выполнять приказы, без всяких вопросов. Умоляю! – Интересно, почему вы с самого начала по-хорошему не понимаете? - хладнокровно поинтересовалась Ольга. - Можно было сразу всё сделать, как надо, и вообще до порки не доводить. – Простите! Я просто очень растерялась и испугалась! От страха почти ничего не соображала! - взволнованно ответила Маша. Она сильно побледнела, губы заметно дрожали. Девушка переводила умоляющие взгляды с Лены на Ольгу. - Пожалуйста, простите меня! К счастью, инструкции позволяли Лене отнестись к новенькой снисходительно. – Хорошо, - заявила она. - Я могу сделать тебе поблажку. Но предупреждаю – это возможно только на первый раз. Больше ты никаких послаблений ни от кого не получишь! – Спасибо! – девушка с облегчением вздохнула. Тем временем Ольга уже просмотрела и упаковала в другой мешок всю остальную одежду Маши. Оставались небольшая чёрная сумочка и объёмный полиэтиленовый пакет. – Что у тебя в сумке? Открой! - приказала девушке Ольга. – Слушаюсь, - Маша поспешно открыла сумку и выложила на стол всё содержимое: косметичку, массажную расчёску, влажные салфетки, упаковку бумажных платочков и небольшую оригинальную “флэшку” в форме зайчика. Поступающим не разрешалось брать в “Центр” ничего из личных вещей, кроме учебных материалов. В сумке могли быть только вещи, необходимые им в дороге.
Forum: Ольга тщательно осмотрела содержимое косметички, затем – пустую сумку, и сложила всё обратно. – На “флэшке” что? - спросила она. – Там конспекты лекций, с иллюстрациями. Ольга положила “флэшку” в карман. – Потом разберёмся. Теперь – пакет! Маша вытряхнула на стол содержимое пакета. Согласно инструкции, там оказались только её учебные тетради. Ольга пролистала их все. В одну тетрадь оказался вложен конверт. – Это что? - резко спросила она. – Письмо от мамы. И фотография её и брата, - ответила Маша. Лена подошла к Ольге, и они вместе рассмотрели содержимое конверта. – Маша! - обратилась Лена к девушке. - Ты получила из “Центра” инструкции для поступающих, где было чётко заявлено: в тетради не должно быть вложено ничего постороннего. Почему ты нарушила инструкцию? – Но, я думала, письмо от мамы можно, - растерянно проговорила девушка. - Мы даже не увиделись с мамой, меня так быстро сюда отправили. Она успела мне только письмо передать. Лена вернулась к столу, вынула из папки с делом Маши лист формата А-4 и передала девушке. – Вот инструкция, которую мы отправили вам по факсу. Твоя подпись? – Да. – Теперь прочитай вслух всё, что касается личных вещей. Маша прочитала. В документе чётко объяснялось, что относится к постороннему: любые не относящиеся к учёбе записи, письма, фотографии, открытки, конверты и так далее. – Можно подумать, ты собиралась не в режимное учреждение, а в детский сад! - возмутилась Лена. - Ты совсем бестолковая? Это не шуточки, а очень серьёзно! Ты расписалась в том, что знаешь правила приёма, и теперь строго ответишь за их нарушение! Сейчас тебе придётся терпеть ещё одну порку! Маша закусила губу. Она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. – А в изоляторе будешь дополнительно наказана уже своим ответственным воспитателем. Это серьёзное нарушение! – Слушаюсь! - с отчаянием воскликнула Маша. - Елена Сергеевна, ну почему здесь так строго? Это же такие мелочи! Она не выдержала и всё-таки расплакалась. Девушка ещё не пришла в себя после первой порки, угроза повторного наказания привела её в ужас. – Привыкай, - спокойно ответила Лена. - Здесь мелочей нет. Расплачиваться приходится за всё. Ты прекрасно знала, куда едешь! И когда сигареты раскуривала, тоже знала, что попадёшь в “Центр”. У тебя был выбор! Ложись! Маша посмотрела на Лену и Ольгу и, видимо, поняла, что лучше без споров и просьб подчиниться. Во время наказания она вела себя ещё хуже, чем в первый раз: ведь было гораздо больнее. Ремень звучно и с достаточной силой ложился на уже покрасневшие и припухшие после первого наказания ягодицы, и Маша в тщетных попытках хоть как-то облегчить боль вертелась под точными неотвратимыми ударами и громко кричала. Однако Ольга стояла рядом, и Маша не отпускала перекладину и не пыталась спрыгнуть с кушетки. Когда Лена разрешила наказанной подняться, девушке не сразу удалось успокоиться. Всхлипывая и пытаясь сдержать рыдания, она спросила: – Елена Сергеевна! А можно как-нибудь отсюда выйти досрочно? – Нет! Никаких шансов! А вот дополнительный срок получить можно легко. Так что старайся. – А ... моим ответственным воспитателем ... вы знаете, кто будет? Маша помнила про ещё одну обещанную ей порку. – Знаю. Ты попадаешь в 206-ю группу. Ответственный воспитатель там – Татьяна Анатольевна. – Она очень строгая? - дрожащим голосом спросила Маша. – Маша! Когда воспитанницы нарушают “Правила” - все воспитатели строгие! В основном всё будет зависеть от тебя. Конечно, Лена немного покривила душой. От воспитателя зависело тоже очень много! Если бы Лена захотела ответить Маше совсем честно, ей бы пришлось признать, что девушка попадает к довольно строгому воспитателю. Татьяне Анатольевне было 35 лет. Она преподавала химию и являлась самым опытным и самым старшим по возрасту ответственным воспитателем отделения. Только в этом “Центре” она работала уже 8 лет. Сама Татьяна Анатольевна растила двух детей – мальчика и девочку 11-ти и 12-ти лет. Для семейных сотрудников, особенно имеющих детей, допускалась работа вахтами. На группу назначались два ответственных воспитателя. Они вместе обсуждали основные принципы работы и стратегию ведения группы. Затем работали поочерёдно по 3 месяца, а следующие 3 месяца проводили со своей семьёй. Ну, и, конечно, в период работы приезжали домой в выходные и праздники. Татьяна Анатольевна работала именно так, и как раз сейчас совсем недавно заступила на свою трёхмесячную вахту. Так что период адаптации Маше придётся проходить именно с ней. Татьяна Анатольевна держала свою группу строго – её девушки ходили буквально “по струночке”. Когда воспитанницы Татьяны Анатольевны допускали какое-то нарушение “Правил”, то перед наказанием им обычно приходилось пережить длительную изматывающую беседу с воспитателем. Татьяна Анатольевна, ещё не начав наказания, часто доводила девушек до слёз, а потом ещё и очень строго наказывала. Например, такого наказания, как 10-15 ремней, в группе не существовало в принципе. Даже за мелкие проступки девушки получали не меньше двадцати. Но поступала Татьяна Анатольевна всегда справедливо и тоже, как и Лена, не любила применять унижающие наказания. 206-ая группа считалась сильной. За последний трёхмесячный отчётный период по дисциплине и успехам в учёбе она оказалась на третьем месте, а до этого почти год прочно удерживала второе. Первенство уже несколько периодов с большим отрывом по баллам принадлежало группе Светланы Петровны, а на второе место в этот раз впервые вышла Ленина 204-ая. Несмотря на то, что и в прошлом отчётном периоде 204-ая группа резко перескочила с девятого места на пятое, призового места от неё пока ещё никто не ожидал, тем более – второго. 206-ая и 205-я группы были очень сильными, и “подвинуть” одну из них считалось делом трудным. Конечно, не только мастерство воспитателей влияло на положение группы. Иногда вновь поступившая девушка, которая долго не могла адаптироваться, резко отбрасывала сильную группу назад. Однако и от воспитателей зависело многое. Причём, имели значение как тактика, выбранная ответственным воспитателем, так и слаженность в работе всех воспитателей группы. За каждый проступок и плохую отметку воспитанницам назначались по специальной шкале штрафные баллы. Они подсчитывались и индивидуально для каждой девушки, и для всей группы в целом. Каждые три месяца выявлялись 3 призовые группы (в которых отмечалось меньше этих баллов) и, независимо от группового соревнования – пятеро лучших воспитанниц отделения. Каждое нарушение имело свою строго определённую стоимость в баллах. Например, за разговор в строю назначалось 20 штрафных очков, за несвоевременное выполнение приказа – 300, за двойку – 100, за неуважительный ответ воспитателю – 500. Серьёзные проступки, за которые обычно наказывали карцером и продлением срока, оценивались в тысячу и более баллов. Подсчёт производился автоматически, на основании внесённых в компьютер данных. Существовала специальная двойная система проверки. Всё это было придумано не столько для оценки работы воспитателей, сколько для дополнительного стимулирования воспитанниц. Призовые группы и лучших воспитанниц руководство всегда поощряло. Их обязательно награждали, во-первых, какой-нибудь экскурсией или поездкой в театр. Воспитанницы обычно за пределы “Центра” практически не попадали, поэтому такой выезд оказывался для них радостным и волнующим событием. За первое место группа имела право получить такое культурное мероприятие 3 раза в последующие три месяца, за второе место – 2 раза, за третье – один. Во-вторых, девушки получали что-нибудь особенно вкусное в столовой, чаще всего – торты или пирожные, которые воспитанницам перепадали обычно крайне редко, по большим праздникам, типа Нового Года. По той же схеме – лучшей группе эти сладости добавлялись к ужину каждое воскресенье в течение трёх месяцев, второй группе – в течение двух, третьей – месяц. Но самым желанным подарком для воспитанниц были сертификаты на освобождение от наказаний. Девушкам вручался специальный документ достоинством в 10, 20, 30 или даже 50 единиц (единицы соответствовали количеству ударов). Если обладательнице сертификата назначалось наказание, например, в 20 ремней, она могла отдать воспитателю свой документ на 20 единиц и, соответственно, от наказания освобождалась. Если девушке предписывалось вытерпеть 30 ударов, то, расставшись с сертификатом на 20 единиц, она получала лишь десять. Воспитанницам, у которых имелись в запасе сертификаты, их подруги завидовали буквально “чёрной завистью”. Сертификат считался в “Центре” самым бесценным сокровищем. Девушки призовых групп обычно получали в подарок и сертификаты. Лучшей группе 3 раза по первым числам последующих месяцев выдавались сертификаты на 30 единиц, второй группе – на 20, третьей – на 10. Пятёрку лучших воспитанниц по итогам периода тоже награждали. Девушку, набравшую самое малое количество баллов, объявляли лучшей воспитанницей отделения. Ей трижды выдавался сертификат на 50 единиц. Все пять победительниц тоже ездили вместе с лучшими группами на экскурсии и получали вкусные призы, даже если они были не из призовых групп. И сертификаты им выдавали – на 40, 30, 20 и 10 единиц. В общем, стимул оказаться на призовых местах по учёбе и поведению у девушек был, и немалый. За какие-то особые заслуги воспитаннице или всей группе только решением педсовета могли назначаться “плюсовые” баллы, которые поглощали соответствующее количество штрафных. Также ответственные воспитатели имели право с целью поощрения своих или не своих воспитанниц сами награждать их сертификатами, или дарить их девушкам на день рождения или другие праздники. Но это было только их правом. И пользовались воспитатели им не так часто, как хотелось бы девушкам. Теоретически у воспитанниц существовало право передавать свои сертификаты друг другу, но такого практически не случалось. Слишком ценной вещью являлись сертификаты, и совершить такой благородный поступок желающих было немного. 204-я группа в полном составе первого декабря получила сертификаты на 20 единиц за своё второе место. Кроме Сони, которая в это время ещё находилась в изоляторе и официально не считалась зачисленной в группу. Это происходило только после сдачи зачёта по “Правилам”. Сегодня было шестое. Лена с интересом наблюдала за тем, как её девчонки ими распоряжаются. Почти сразу использовали свои сертификаты только три воспитанницы – Зоя, Настя и Лиза. Ну, с Зоей было всё понятно. Она по складу характера не могла хладнокровно хранить такой документ, зная, что можно с его помощью уже сейчас избежать наказания. Настя скоро выходит на свободу – ей надо было успеть использовать свой сертификат. А Лиза просто не выдержала. Она всегда крайне негативно воспринимала порку, причём по довольно необычной причине. Девушка очень трепетно относилась к своему телу, всегда тщательно ухаживала за собой. Её приводили в бешенство долго не заживающие следы от ударов. Не из-за боли, а именно по эстетическим соображениям. Лиза вообще была очень оригинальной девушкой. Смелая, энергичная, очень решительная, с юмором и острая на язык. Именно её девчонки всегда подряжали на какие-то рискованные мероприятия, на которые ни у кого другого не хватало смелости. Например, разузнать что-нибудь у воспитателей или о чём-то попросить их за всю группу. Лиза этого не боялась, она всегда чувствовала допустимую грань. Ей обычно не составляло труда соблюдать дисциплину и хорошо учиться. Но, к сожалению, в “Центре” трудно было всегда держаться идеально и всё предусмотреть. Сейчас у Лизы был длительный благоприятный период, ей удавалось не нарываться на телесные наказания уже больше трёх недель. И вдруг – такая неудача в понедельник! Девушка никак не думала, что ей всё-таки назначат порку за одно забытое слово. Лиза, как правильно отметила Лена, если и нарушала что-то, то по-хитрому. Но в этот раз не сложилось! А за три недели девушка привела своё тело практически в идеальное состояние. Так было жаль терять достигнутые результаты! И когда Инна Владимировна вызвала её, чтобы провести назначенное Еленой Сергеевной наказание, Лиза дрогнула и отдала свой сертификат, хотя, конечно, не собиралась расставаться с ним так скоро. А остальные девушки свои сертификаты пока хранили. Наташа Леонова, Юля, Галя, Пономарёва Наташа – все мужественно вытерпели назначенные им наказания, но с ценными документами не расстались, хотя у Наташи Леоновой, единственной из всей группы, был в запасе ещё один сертификат на 40 единиц. В прошлом отчётном периоде ей удалось выйти на второе место в индивидуальном соревновании, и это была её награда, которую девушка сохранила. На самом деле, наличие сертификата создавало девушкам психологический комфорт. Они знали, что в любое время могут избавиться от ненавистной порки, и эта мысль грела им душу, поэтому они хранили свои документы, не торопились с ними расставаться. Оставляли на крайний случай. 206-ая группа Лене нравилась. Она преподавала там и знала, что девушки в группе в основном надёжные, дисциплинированные, не вредные, не истеричные. Они дружат между собой, держатся всегда заодно, поддерживают друг друга. Так что, по крайней мере, в коллектив Маша попадёт хороший. – Всё, Мария! - обратилась Лена к девушке. - Сейчас идём в изолятор. Ольга погрузила мешки с вещами Маши на специальную тележку и сказала ей: – Твоя одежда и сумка будут храниться в кладовой. Тетради тебе вернут, когда поступишь в группу. “Флэшку” просмотрит старший педагог. Необходимую информацию тебе оставят. Сейчас идёшь рядом с Еленой Сергеевной – без всяких фокусов! Я следую сзади, прямо за тобой. Если что-то будет не так – без предупреждения получишь дубинкой по заднице. Ясно? – Да, - кивнула Мария. - А... я, что, пойду прямо так? Без одежды? Она растерянно смотрела на Ольгу. – Да, - спокойно ответила та. – Это тоже в наказание? - глаза девушки опять наполнились слезами. – Нет, - вступила в разговор Лена. - Просто у нас такие правила. Привыкай. Не на курорт приехала! Одежду тебе дадут уже в изоляторе. И, вообще, Маша, я тебе советую задавать поменьше вопросов. Старайся лучше внимательно слушать приказы и чётко их выполнять. А всё, что нужно знать, тебе объяснят. Пойдём! Они дошли до изолятора более-менее благополучно. Маша покорно шагала рядом с Леной, конечно, очень нервничала и несколько раз со страхом оглядывалась на Ольгу. Чувствовалось, что девушке стыдно и неуютно. Ещё бы ей было уютно! Изолятор располагался тоже на первом этаже, но совершенно в другом крыле здания, нежели приёмная. Пройти нужно было по длинному коридору через несколько постов охраны, причём, на первом этаже работали только охранники-мужчины. Когда подходили к первому посту, Маша сильно покраснела, встала как вкопанная, и испуганно пискнула, растерянно взглянув на Лену. Однако Ольга, как и обещала, тут же без всякого предупреждения сильно вытянула девушку резиновой дубинкой по и так уже напоротой попе. От сильной боли Маша завопила. - Вперёд! – приказала Ольга. А Лена добавила: - Ещё раз остановишься – поставлю лицом к стене, и получишь уже 20 ремней. Угроза быть наказанной на виду у охранников впечатлила новенькую. Дальше она шла молча и без остановок, опустив голову и кусая от стыда губы. А проходить пришлось и через центральный холл, где всегда в утреннее и дневное время находились сотрудники, гости сотрудников, поставщики, воспитанницы, отправляющиеся на работу или прогулку или возвращающиеся оттуда. Новеньких воспитанниц специально проводили через такое унижение, чтобы сразу дать им прочувствовать, куда они попали, настроить соответствующим образом и заставить собраться. Ну, и конечно, дать им понять, что никто с ними, нарушившими нравственные законы, здесь церемониться не собирается. Что заслужили – то и получили. В изоляторе Лена представила Машу воспитателю Ларисе Евгеньевне: – Яковлева Мария! Рекомендую. Девочка ничего, более-менее толковая. Лариса Евгеньевна развернула девушку спиной к себе и усмехнулась: – Ага! Толковая! Ещё до изолятора не дошла, а уже две порки получила. Она говорила строго, но глаза улыбались. Маша стояла перед воспитателем пунцовая от стыда. – Ничего! Главное, сделать правильные выводы, - вступилась Лена. – Вот сейчас и посмотрим! - воскликнула Лариса Евгеньевна. - Так, девочка моя! Сейчас заходишь в душ и тщательно моешься. Она указала Маше на душевую комнату, используемую специально для вновь поступивших. – Потом вытираешься, полотенце кидаешь в корзину и надеваешь вот этот халат. Всё поняла? Не очень сложно? - иронизировала воспитатель. – Поняла. Не сложно, - чётко и уверенно ответила Маша, которую особенно вдохновил приготовленный для неё халат. – Тогда приступай. – Слушаюсь. Маша скрылась в душевой.
Forum: Уроков в этот день Лена не проводила – у ответственного дежурного воспитателя «Центра» просто не было на это времени. Сегодня по учебным делам её замещала старший преподаватель курса французского языка колледжа, а вечерний отчёт в Лениной группе будет принимать ответственная воспитательница отделения. 204-я группа с самого утра работала в овощехранилище. Лена уже созванивалась с Марией Александровной – пока у них всё в порядке. Лена знала, что сможет заскочить в свою группу только после ужина, да и то, если получится: день пока проходил очень напряжённо. После разговора с Соней Лена и Ольга Юрьевна одну за другой приняли ещё двух новых воспитанниц – одну тоже на второе отделение, вторую – на четвёртое. Приём прошёл вполне благополучно, но потребовал от Лены большого психологического напряжения. У девушки ещё свежи были в памяти собственные воспоминания – о том, как она сама поступала в «Центр», будучи воспитанницей-стажёром. Сейчас Лене приходилось поступать согласно инструкциям, но в душе она сочувствовала новеньким: приём оказывался для них тяжёлым испытанием. Лене казалось, что она держит себя в руках, и её чувства незаметны, однако Ольга перед приёмом второй воспитанницы спросила как-то очень официально: - Елена Сергеевна, не обидитесь на дружеский совет? Лена изумлённо посмотрела на неё: - Конечно, нет! Ольга, что за официальный тон? Ольга рассмеялась, но с некоторым напряжением: - Извини! Ты всё-таки сегодня ответственная дежурная! Вдруг не захочешь мои советы слушать? Всякое бывает! - Ну, значит, ты плохо меня знаешь! – растерянно протянула Лена. – Я же всего четверых новеньких за время своей работы в «Центре» приняла! Конечно, буду рада твоим советам! - Лена, спрячь своё сочувствие подальше! – твёрдо сказала Ольга. – Ты стараешься, но и по голосу, и по глазам - чувствуется. В группе со своими девчонками это сойдёт, а для ответственного воспитателя «Центра» такое неприемлемо! Ты должна быть твёрдой и неумолимой! Ты тон задаёшь, понимаешь? - Спасибо! – Лена слегка покраснела. – В группе-то я им особо не сочувствую. А тут – просто свои воспоминания сильные: меня в своё время приём просто поразил! Но! Это я исправлю! В шесть часов вечера Лену ожидала ещё одна обязанность ответственного дежурного воспитателя: в это время традиционно проводилось второе за день телесное наказание для тех воспитанниц, которые находились в карцере. Сегодня таких девушек было двое – Игнатенко Саша из 208-ой группы и первокурсница Михайлова Варя. Сашу отправили в карцер вчера сразу же после педсовета, а Варя сегодня отбывала здесь свой последний (второй) день, и в полночь Лена должна будет перевести её в изолятор. Заключение в карцер являлось, пожалуй, самым строгим наказанием в «Центре». Суть его заключалась не только в изоляции, а, главным образом, в очень строгих телесных наказаниях совсем другого уровня. Воспитанницам назначали карцер обычно за очень серьёзные проступки на 1-4 дня. Дважды в день, утром и вечером, в определённое время им приходилось переносить чрезвычайно строгую порку. Практически всё время несчастные проводили в страданиях: физических – после перенесённого наказания, и моральных – так как с ужасом ожидали такого же следующего. После окончания назначенного срока узниц однозначно приходилось переводить на какое-то время в изолятор. Воспитатели «Центра» не имели допуска на подобные экзекуции: их проводили несколько специально подготовленных сотрудников службы охраны, владеющие необходимой методикой и имеющие соответствующую лицензию. Страдания девушек усугубляло ещё и то, что все эти сотрудники были исключительно мужчинами. Это являлось частью наказания, и было исключением. Во всех других случаях с воспитанницами непосредственно работали только женщины – воспитатели, врачи, медсёстры или сотрудницы внутренней охраны. Но в карцере, помимо боли, воспитанницам приходилось переживать ещё стыд и унижение: они точно так же, как и всегда, обязаны были для проведения наказания полностью раздеваться. Девушки не знали, что за наказанием внимательно наблюдают по мониторам находящиеся на посту ответственная дежурная воспитательница «Центра» и сотрудница охраны, и чувствовали себя беззащитными и уязвимыми. Обычно воспитанницы попадали в карцер за невыполнение приказов, неуважительное отношение к воспитателям или в случае бурных конфликтов друг с другом. Громкие споры, взаимные оскорбления и, разумеется, драки были строго запрещены в «Центре» и очень жестоко карались. Однако иногда девушку могли отправить в карцер, скажем, на 1-2 суток, и за менее значительную вину. Такое решение принималось только на педсовете. Ответственная воспитательница имела право запросить для той или иной воспитанницы это наказание, тогда виновная вызывалась на педсовет, проступок обсуждался, выслушивались её объяснения и оправдания. Но, если такое случалось, особенно, если воспитательница просила наказать таким образом свою воспитанницу, отказывали ей редко. Решение принималось общим голосованием. Лена за полгода работы ответственным воспитателем только один раз отправила в карцер свою воспитанницу – Пономарёву Наташу. Это произошло в сентябре. Наташа в августе, когда группа работала на полях, позволила себе дважды за короткий срок допустить обман. Один раз пыталась приписать себе лишние ящики с морковкой, которую она не собирала, а вскоре после этого соврала лично Лене, причём по пустяковому поводу, и, конечно, номер не прошёл. В обоих случаях девушка была очень строго наказана, а во второй раз Лена предупредила провинившуюся перед всей группой: - Если ещё когда-нибудь допустишь любой обман – пойдёшь в карцер! Честно говоря, Лена надеялась, что такая угроза отрезвит Наташу. Воспитанницы знали, что подобными обещаниями воспитатели не разбрасываются. Тем не менее, примерно через 2 недели, входя вечером в спальню, чтобы принять отчёт, Лена услышала отчаянные рыдания Наташи и гневный крик обычно выдержанной Марии Александровны: - Ты соображаешь, что натворила? Да ты совсем бестолковая! Ведь отправишься теперь в карцер, как миленькая! Каким местом ты думала? Ты считаешь, что Елена Сергеевна не выполнит своего обещания? Да она, даже если и захочет, теперь не сможет тебя простить! Ну, что ты наделала! До сих пор понять не можешь, что в «Центре» невозможно никого обмануть! В голосе Марии Александровны было не меньше отчаяния, чем в рыданиях Наташи: воспитательница очень переживала за девушку. Увидев Лену, Наташа тут же бросилась к ней и упала на колени: - Елена Сергеевна! Пожалуйста! Простите меня! Не отправляйте в карцер, умоляю! Накажите как угодно, но только не в карцер! - Стоп! Что случилось? – резко спросила Лена. Оказалось, что Наташа опять допустила обман. Сказала Марии Александровне, что уже выполнила задание по французскому. Всем, кто его уже выполнил, было дано разрешение после отчёта посмотреть фильм, и воспитанница решила, что задание успеет сделать и вечером. Однако все сотрудники «Центра» были хорошо натренированы на выявление обмана. Конечно, у одних это получалось похуже, а у некоторых, например, у Лены – просто виртуозно, но чаще всего воспитанницам рассчитывать было не на что. Узнав подробности, Лена нахмурилась и коротко спросила у Марии Александровны: - Смягчающие обстоятельства? Дежурная воспитательница огорчённо покачала головой. Лена повернулась к Наташе, которая продолжала рыдать, стоя на коленях, и твёрдо и неумолимо заявила: - Встань! Я тебя предупреждала! И выбор у тебя был! Сегодня идёшь со мной на педсовет, и я запрошу для тебя сутки карцера. Посмотрим, захочешь ли ты ещё когда-нибудь врать после этого! Естественно, просьбу Лены удовлетворили. Обман считался серьёзным нарушением, да и сам факт, что Лена просит для своей воспитанницы карцер, уже что-то значил. У Лены сложилась репутация «мягкого» воспитателя. После этого случая ни Наташа, ни другие воспитанницы группы допускать даже мелкую неправду не осмеливались. Без десяти шесть Лена подошла к посту внутренней охраны, располагавшемуся возле помещения карцера. Карцер состоял из четырёх изолированных камер и специального «Зала для проведения экзекуций», проход из камер к которому осуществлялся по довольно длинному узкому коридору. Своеобразная «зелёная миля». Поскольку камер было только четыре - более четырёх воспитанниц одновременно наказание не отбывали. Если вдруг назначенных на карцер оказывалось больше – остальные провинившиеся направлялись туда по мере освобождения помещений. На этом посту постоянно дежурила сотрудница охраны. В её обязанности входило наблюдать за узницами и добиваться от них соблюдения «Правил поведения в карцере». Охранницы должны были не допускать никаких истерик со стороны воспитанниц в период между наказаниями, и, естественно, они вмешивались в каких-то нестандартных ситуациях. Кроме того, вместе с ответственным дежурным воспитателем «Центра» дежурная сотрудница наблюдала за наказаниями, а минут через пятнадцать после него входила в «Зал для экзекуций», обрабатывала девушкам раны, освобождала от фиксации и помогала наказанным дойти до камеры. Все средства для обработки применялись только противовоспалительные, никакого обезболивания не допускалось. В очень тесной полутёмной камере помещались только откидная кровать, жёсткая, твёрдая, больше напоминающая тюремные нары; очень узкая, но длинная деревянная лавка, умывальник и в углу – унитаз. Днём кровать прикреплялась к стене, ложиться на неё можно было только ночью. Ни матраса, ни подушки, ни постельного белья в карцере не выдавали. Узницы могли рассчитывать только на одеяло, чему были невероятно рады: после суровой порки обычно сильно знобило. Днём провинившиеся могли только сидеть или лежать на узкой лавке. Впрочем, сидеть они практически никогда не могли, только если поначалу, ещё до первой порки, а вот после неё получалось только лежать на животе. Однако на карцерной лавке особо разлёживаться девушки не любили – она была настолько узка, что им приходилось постоянно балансировать всем телом, дабы не упасть на пол. А лежать на полу строжайшим образом запрещалось (как же – охрана здоровья, ведь можно простудиться). Заметив такое нарушение, сотрудница охраны тут же входила в камеру и нещадно воспитывала провинившуюся дубинкой. Поэтому, устав вертеться на лавке и отлежав все возможные места, несчастные девушки покидали её и пытались устроиться у стенки: сесть на корточки, а то и просто постоять, упираясь одним только затылком. Все остальные возможные зоны упора: спина, ягодицы, бёдра оказывались настолько исхлёстаны, что к ним даже слегка прикоснуться было невозможно. Маленькое окошко в камере присутствовало, как и положено, под потолком, но было зарешечено. На стене обязательно висели часы с подсветкой. Воспитанницы имели замечательную возможность следить за стрелками и с ужасом ожидать следующего неотвратимого наказания. Эти часы каждые полчаса издавали звуковой сигнал. Даже если наказанная девушка находила в себе силы не смотреть на часы – от звуковых отсчётов времени никуда было не деться. Днём слабый дневной свет проникал в камеру через мизерное окошко, а вечером единственным источником света оставалась подсветка на часах. В первые двое суток из питания воспитанницы получали только чёрный хлеб и воду, и только с третьего дня в обед добавлялась тарелка супа. Подойдя к посту охраны, Лена кивнула дежурной сотруднице – Оксане Алексеевне: - Ну, что, дубль два? Утром они уже виделись, вместе наблюдая за первым наказанием. Оксана, совсем ещё молодая девушка, со стрижкой по типу «каре» и огромными серо-голубыми глазами, нахмурилась: - Да уж, лучше скорей начинать! А то они уже психуют. “Ещё бы им не психовать”, - Лена заглянула в монитор. Варя в сером несуразном балахоне, который выдавался узницам в карцере, нервно ходила по камере взад-вперёд, с тревогой поглядывая на висящие на стене часы. Передвигалась она с трудом, видно было, что каждый шаг явно причиняет девушке боль. Губы Вари были плотно сжаты, лицо напряжено, но слёз не было. - Решительная девица, - отметила Лена. - Да, - согласилась Оксана. – Пигалица ещё, 17 лет, а характер, похоже, железный. Лишней минуты не лежит! Как только может – сразу встаёт и начинает по камере курсировать. Морщится, но ходит, отдохнёт немного – и опять. Я её спросила в обед: - Зачем ты бегаешь? А она отвечает: - Валяться на этой лавке для меня унизительно!
Forum: Варя попала в карцер за то, что в споре со своей одноклассницей применила нецензурные выражения. Это тоже считалось в «Центре» ЧП. Девушке назначили двое суток карцера и продление срока на 4 месяца. Сейчас Варе предстояло последнее испытание, в отличие от Саши, для которой всё только начиналось. Сейчас Саша рыдала, лёжа на лавке животом вниз и крепко вцепившись в неё руками. Девушка пыталась сдерживаться, но получалось это у неё плохо. - Последние 15 минут я её не трогаю, - сообщила Оксана. – А до этого - вела себя пристойно, спокойно отлёживалась. Правда, попыталась после обеда начать слёзы проливать, но я её быстро угомонила. - Дубинкой? - поинтересовалась Лена. – Да нет! До этого не дошло! Просто по громкой связи велела успокоиться. Напомнила, что за непослушание может дополнительные сутки получить. Это было действительно так. За плохое поведение в карцере, неподчинение приказам дежурной или сотрудника, проводящего наказания, воспитанницу ожидало дополнительное заключение, да и телесные наказания ужесточались. Перспектива крайне малоприятная! Без пяти шесть к посту подошёл специалист по наказаниям в карцере Дмитрий Владимирович - крепкий мужчина со спортивной фигурой, в возрасте около 30-ти лет, высокий, подтянутый, симпатичный. На нём идеально сидела светло-зелёная форма сотрудника внешней охраны. Покрой формы был очень удобен: ничто не ограничивало размах руки и свободу движений. Выглядел Дмитрий в целом добродушно, однако первое впечатление было обманчивым. Лена уже видела его утром в работе: один пронзительный взгляд его серых глаз уже приводил воспитанниц в ужас. Дмитрий Владимирович безукоризненно вежливо поздоровался с девушками, тоже взглянул в монитор и усмехнулся: - Вторая часть Марлезонского балета. Лена серьёзно кивнула. – А Оксана Алексеевна уже побледнела, - иронически добавил Дмитрий. – Ничего подобного! – рассердилась Оксана. - У меня просто такой цвет лица. Всегда. Очень благородный, между прочим! Так что за меня не переживайте, маэстро! В обморок падать не буду! – Ну, вот, уже и разрумянилась, - довольно заметил Дмитрий. - Совсем другое дело! Румянец действительно очень шёл Оксане, но выглядела теперь девушка ещё более сердитой. «Так-так, - подумала Лена. - С ними, кажется, всё ясно». Она знала, что Дмитрий около года назад развёлся, и был до сих пор свободен, а Оксана – очень симпатичная и славная девушка. Но вслух Лена строго сказала: – Коллеги, не будем отвлекаться перед серьёзным делом. Дмитрий Владимирович, начинаем с новенькой! – Хорошо! - кивнул Дмитрий и неторопливо направился в «Зал для экзекуций». – Дмитрий Владимирович! – окликнула Лена. Тот обернулся и выжидательно смотрел на молодую «ответственную». - Моё пожелание… - Лена немного помолчала. – Новенькую сегодня пока не подвешивайте. Её бы ещё разок на кушетке выпороть. Ладно? - Как скажете, Елена Сергеевна! «Вот гуманистка, блин! Ничего бы с твоей новенькой не случилось!» Однако по «Правилам» экзекутор и ответственный воспитатель «Центра» несли обоюдную ответственность за наказываемых. «Ответственная» имела право в любой момент прекратить наказание, и в выбор позы для порки она тоже могла вносить коррективы. Дмитрий ещё раз кивнул и удалился. – Елена Сергеевна, извините, - Оксана чувствовала себя виноватой. - Просто он каждый раз меня подкалывает! – Да ладно, - Лена уселась за стол напротив монитора. - Это он так ухаживает, наверное. – Типа этого, - недовольно пробурчала Оксана. - Но как-то странно. Она поднялась с места и открыла камеру Саши. Услышав звук открывающейся двери, девушка испуганно вздрогнула. Воспоминания о перенесённой утром порке заставили сердце учащённо забиться, в горле от страха пересохло. - Игнатенко, на выход! – приказала Оксана. - Слушаюсь. Саша с трудом поднялась с лавки и вышла из камеры в коридор, невольно поморщившись от яркого света. - Оксана Алексеевна, - почти прошептала она дрожащими губами. – Я не смогу ещё раз этого выдержать. Что мне делать? - Раньше нужно было думать, что тебе делать! – сурово заявила Оксана. Тут Саша увидела Лену, и на лице её засветилась надежда. - Елена Сергеевна! – отчаянно воскликнула девушка. – Пожалуйста, простите меня! Я не буду больше! Умоляю! Я всё поняла! Не отправляйте меня в этот зал! Это так ужасно! Боже мой, ну я же не хотела! В голосе воспитанницы звучали истерические нотки. - Воспитанница Игнатенко! – рявкнула Лена. – Немедленно прекрати истерику и следуй за сотрудницей охраны. Никто тебя не простит и не освободит от наказания! Придётся вытерпеть всё до конца! - Елена Сергеевна, - рыдала Саша. – Пожалуйста, помогите мне! Вы ответственный дежурный воспитатель! Вы, наверное, можете меня пощадить! Я не могу раздеваться перед мужчиной! И это так больно! Просто невыносимо! Пожалуйста, накажите меня на отделении, прошу вас! - Оксана Алексеевна, дайте мне её карточку, - стальным голосом произнесла Лена. Оксана молча выполнила просьбу. - Щадить я тебя не собираюсь, - так же холодно продолжала Лена, обращаясь к Саше. – А вот ещё одни сутки карцера за невыполнение приказа ответственного дежурного воспитателя вполне можешь получить. Да ещё порку вниз головой попробуешь! - Нет! Пожалуйста! - Тебе что было приказано? Следовать за сотрудницей охраны. А вместо этого ты опять устраиваешь истерики? - Я больше не буду! – отчаянно завопила девушка. – Пожалуйста, не надо! Я пойду! - Твоя карточка лежит у меня на столе, - напомнила Лена. – Ещё одно замечание - и в ней появится соответствующее назначение. Я могу это сделать своей властью, без всякого педсовета, поняла? Воспитанница испуганно кивнула. – Следуй за мной, - приказала Оксана. – Слушаюсь. Саша, всхлипывая, послушно проследовала вместе с ней по коридору в «Зал для экзекуций». Основным инструментом наказания в карцере считалась кожаная длинная плетёная “однохвостка”, хотя, в дополнение к ней, довольно часто использовались и другие жёсткие девайсы. Дмитрий, ожидая свою жертву, обрабатывал плётку специальным составом для усиления боли. Оксана ввела перепуганную девушку в зал, подтолкнула её к середине помещения и захлопнула дверь. Саша побледнела и затравленно оглядывалась. Дмитрий продолжал обрабатывать плётку и не торопился вступать с провинившейся в разговор. Зал был очень ярко освещён, что составляло резкий контраст с тёмной камерой, где наказанная находилась большую часть дня. Сразу бросалась в глаза специальная кушетка, на которую укладывали воспитанниц для наказания. Она была достаточно высокой, с кожаным легко моющимся покрытием и прикреплённым примерно посередине высоким валиком. На этот валик наказываемая должна была лечь животом, тогда её ягодицы оказывались в очень удобной для экзекутора позе, к тому же и боль от ударов в таком положении значительно усиливалась. При наказании руки воспитанницы крепко фиксировались ремнями к специальным металлическим кольцам в углах кушетки, а ноги довольно широко разводились и тоже крепко фиксировались. Поза была не только удобной для проведения порки, но и ужасно унизительной для самой девушки, особенно, если учесть, что экзекутор – мужчина. В другой части зала угрожающе возвышалось специальное приспособление для порки в положении стоя, напоминающее широкий турник. К прочной поперечной балке прикрепляли вытянутые вверх руки жертвы, регулируя высоту с помощью специального блока. Ноги могли фиксироваться к вмонтированным в пол железным кольцам, однако экзекутор сам решал, стоит ли это делать. Иногда он подвешивал наказываемую за руки, так, что ноги совсем не касались пола или касались только кончиками пальцев. В редких случаях, за особо серьёзные проступки или в наказание за нарушение «Правил поведения в карцере», виновную могли подвесить для порки и за ноги. Вдоль стенки скромно стояла белая больничная каталка на колёсиках. Иногда её приходилось использовать для транспортировки наказанных прямо в изолятор. На стене около кушетки располагался целый арсенал орудий наказания и различных аксессуаров. Саша, когда повнимательнее оглядела обстановку зала, сильно побледнела и уже с трудом держалась на ногах. Она, конечно, была здесь и утром, но тогда ещё не оправилась от первого шока, и ей было не до разглядывания всех деталей. Сейчас же ужас пробрал несчастную до костей. На девушке был надет только карцерный длинный серый балахон на лямках, который застёгивался спереди двумя пуговицами. Никакого белья в карцере не выдавали. Чтобы оказаться полностью раздетой, узнице достаточно было расстегнуть пуговицы – и платье само падало на пол к ногам. Оксана тем временем вернулась на пост, и они вместе с Леной приготовились наблюдать за всем происходящим по монитору. - Да уж, - вздохнула Оксана, заметив, что происходит с Сашей. – Девчонка, того и гляди, в обморок грохнется. – Всё, Оксана, тихо! - Лена предостерегающе подняла руку. - Слушаем! Дмитрий уже заставил Сашу раздеться и разговаривал с ней. На монитор возле карцера, в отличие от других, звук выводился сразу. – Ты подумала над тем, о чём мы говорили утром? - услышала Лена. Голос экзекутора был жёстким и неумолимым. – Да, - тихо ответила Саша. Она стояла бледная, покорная, страшно смущённая, и не смела поднять на своего палача глаз. Только что девушке пришлось снимать одежду перед молодым симпатичным мужчиной, который собирается её высечь. Это было ужасно! Даже жуткий страх перед предстоящей болью не смог заглушить стыд и отчаяние. Лена про себя вздохнула, представив, каково Саше стоять голой перед Дмитрием, который не только сурово с ней разговаривает, но по ходу разговора специально внимательно разглядывает виновную. Было видно, как приговоренная сжимает и разжимает кисти рук: понятный рефлекс. Хочется прикрыться хотя бы руками, но опыт подсказывает: будет только хуже. – Смотри мне в глаза! - повысил голос Дмитрий. - Если ты думаешь, что в “Центре” можно неуважительно относиться к воспитателю, не выполнять его приказы, устраивать истерики – и легко за это отделаться, то ошибаешься! Здесь, в карцере, ты очень сильно пожалеешь о том, что сделала! Эти 4 дня тебя многому научат. Саша всхлипнула и отвела взгляд. Смотреть на своего палача и дальше у неё не хватило сил. – Я велел смотреть в глаза! Дмитрий резко шагнул к воспитаннице и залепил ей полновесную мужскую пощёчину. Девушка рухнула на пол, закрыла лицо руками и отчаянно разрыдалась. - Рано ещё реветь! Дмитрий схватил Сашу за волосы, собранные в «хвост» и вынудил подняться. - Карцер – это особое место, дорогая! Здесь свои порядки! Я могу наказать тебя так, как пожелаю! Вот сейчас подвешу за косичку… - Дмитрий больно дёрнул девушку за волосы, - во-о-н туда! – он указал на балку «турника», - и вкачу для начала 50 горячих ротангом по попке! Для пущей убедительности экзекутор второй рукой сильно шлёпнул Сашу по ягодицам. - Хочешь? - Не на-а-до! – прорыдала девушка. «Не на-а-до! Как миленькая, отправилась бы сейчас на «турник», если бы сегодня «ответственная» была пожёстче!» Дмитрия, как и других экзекуторов-мужчин, ужасно раздражала необходимость подчиняться ответственным дежурным по «Центру» воспитательницам в вопросах проведения наказаний, но руководство занимало по этому поводу твёрдую позицию. - Тогда думай, как себя вести, чтобы меня не злить! Это твоя проблема, поняла? Если останусь тобой недоволен – пеняй на себя! А если будешь паинькой, – Дмитрий пристально смотрел в полные испуга и слёз глаза воспитанницы, - тогда, может быть, немного и пожалею! По-прежнему удерживая Сашу за волосы, он потащил её к кушетке. - Забирайся! Воспитанница, охваченная ужасом и стыдом, не смея ослушаться, неловко улеглась животом на высокий валик. Экзекутор, не торопясь, надел ей на запястья кожаные браслеты, снабженные карабинами, и прочно пристегнул руки к металлическим кольцам. - Ноги раздвинуть! - Слушаюсь, - девушка всхлипнула и осторожно немного развела ноги. - Шире! Саше пришлось подчиниться. Оказавшись распятой на кушетке в этой унизительной позе, приговорённая невольно застонала. Пока ей было ещё стыдно. - Начнём урок, красавица! Сейчас будешь вспоминать о своём проступке и думать, как тебе вести себя в дальнейшем. Дмитрий подошёл к Саше сбоку, внимательно осмотрел исполосованные красными рубцами ягодицы жертвы, а показавшиеся подозрительными участки прощупал длинными тонкими пальцами. Саша сжалась и ещё сильнее застонала. - Хорошо попке утром досталось! В руках Дмитрия появилось его страшное орудие. - Начнём со спины! Надеюсь, тебе понравится! Он отошёл чуть дальше и как бы невзначай небрежно-красиво взмахнул кистью правой руки, в которой держал плётку. Кончик однохвостки мелькнул в воздухе, шипя, как змейка, и со звучным хлопком опустился на спину жертвы точно между лопаток. Саша дёрнулась и взвизгнула тонким голосом. Её никогда раньше не пороли по спине: ответственная воспитательница 208-й группы этим не злоупотребляла. Острая пронзительная боль ошеломила девушку! Как только Дмитрий пустил в ход однохвостку, Оксана спросила: – Елена Сергеевна, на вас кофе готовить? – Да, - рассеянно ответила Лена, не отрываясь от монитора. - У меня ещё одна новенькая на подходе. Поужинать сейчас вряд ли успею. Оксана, тоже внимательно наблюдая за происходящим в зале, заправила и включила кофеварку. В перерывах между наказаниями и Дмитрий, и другие специалисты позволяли себе небольшую “кофейную” паузу: подобное мероприятие отнимало на самом деле много сил. Ещё щелчок – и хлопушка ужалила спину Саши опять, рядом, ближе к правой лопатке. Затем ещё раз! И ещё! Дмитрий был мастером, прошедшим специальную подготовку. Малейшие нюансы экзекуций отрабатывались на электронных манекенах. Экзекутор работал неторопливо, мастерски направляя кончик своего орудия точно в намеченное место беззащитного тела. На нежной коже спины быстро расцветали яркие узорчатые следы, из которых складывался причудливый рисунок. После каждого удара из горла несчастной вырывался отчаянный визг, переходящий в жалобный вой. Саше казалось, что безжалостные «укусы» прожигают тело насквозь! Она отчаянно дёргалась, тщетно пытаясь увернуться от ударов, но хлопушка раз за разом продолжала больно жалить девушку. Дикая боль не только проникала глубоко внутрь, но и одновременно разливалась волнами по всей спине, не успевая даже немного притупиться до следующего удара! Сплошная пелена страдания, прорываемая яркими мучительными вспышками! Когда вся верхняя часть спины жертвы покрылась узором из пересекающихся и извивающихся красных полосок, а голос Саши сделался совсем сиплым, Дмитрий прервал наказание. Держа плётку обеими руками на виду, он обошёл кушетку и встал около головы наказываемой. - Что, красавица, усваиваешь урок? Саша приподняла голову, покрасневшее лицо было залито слезами. Во время порки она хотела, но не могла просить о снисхождении – просто не было сил! Сейчас же девушка умоляюще смотрела на мучителя. - Да! Прошу вас. Пощадите. Хватит! – срывающимся голосом попросила она. - Пощадите? Дмитрий удивлённо пожал плечами. - Не легко ли хочешь отделаться за своё поведение? Да мы ещё только начали! Это была разминка. Так, разогрев! Саша в отчаянии замотала головой. - Простите меня! Больше не бу-у-у-ду! - Конечно, не будешь! – в глазах экзекутора девушка не усмотрела ни капли сочувствия. - Явно повторения не захочешь! А для лучшего усвоения продолжим урок. - Не-е-е-т! Пожалуйста! Саша продолжала вертеть головой, слёзы заливали кушетку. Дмитрий опять жёстко ухватил виновную за волосы и вынудил посмотреть себе в глаза. - Вспомни, что ты сделала! Не подчинилась воспитательнице! Устроила истерику! Вопила всякие оскорбления! - Я не хотела! Сорвалась! - Тебе не хватило выдержки? – насмешливо поинтересовался Дмитрий. - Да! Простите! - Так вот, сейчас я буду учить тебя выдержке и терпению. Понятно? Голос мужчины звучал совершенно неумолимо. Осмыслив, наконец, что просить бесполезно, Саша обречённо кивнула. Дмитрий, по-прежнему удерживая жертву за волосы, озвучил приговор. - Буду пороть тебя по бёдрам. Всё это время смотришь прямо мне в глаза! После каждого удара просишь прощения. Он усмехнулся. - Да, ты провинилась не лично передо мной. Но я представитель власти в «Центре», и поэтому вполне уполномочен принимать твои извинения за нарушения «Правил». И, более того, обязан способствовать твоему глубокому раскаянию. Всё поняла? - Да, - пробормотала Саша, замирая от ужаса. Липкий страх сковал тело. - Если будешь опускать глаза или забывать извиняться – получишь штрафные удары. Тебе не понравится! – предупредил Дмитрий. Однохвостка змеёй промелькнула в воздухе, и кончик её впился в правое бедро Саши прямо под ягодичной складкой. - О-о-о-й! Забыв все наставления, несчастная беспомощно задёргалась в своих путах. По бёдрам её ещё тоже не пороли. Саша даже и не представляла себе, как это больно! - Маловато выдержки, красавица! – Дмитрий уже размахивался снова. - За нарушение моих инструкций будешь получать вот так! На этот раз «поцелуй» хлопушки пришёлся по внутренней стороне бедра, что доставило несчастной невообразимые мучения. - Не на-а-а-до! – прохрипела она. - Смотреть в глаза и просить прощения! – гневно крикнул Дмитрий. - Слу-у-шаюсь! Несмотря на жуткую боль, воспитанница изо всех сил постаралась не отрывать от своего мучителя глаз, в которых плескались отчаяние и невыносимая мука. На бёдра посыпались точные сильные удары. Нежная кожа быстро покрывалась красными извилистыми линиями. - Прости-и-и-и-те! - Прости-и-и-и-те! – вопила девушка после каждого обжигающего «поцелуя» хлопушки. Не в силах выносить боль, Саша несколько раз роняла голову не кушетку и вместо извинений орала что-то нечленораздельное. Дмитрий тут же хладнокровно хлестал несчастную по внутренним сторонам бёдер и напоминал: - В глаза! Извиняйся! Наконец, он решил, что эту часть наказания можно закончить. Отложив плётку, Дмитрий внимательно осмотрел пострадавшие места на теле наказанной. Саша заходилась в рыданиях, ещё не в силах придти в себя после такого ужасного испытания. - Замолчи! – экзекутор закончил осмотр, вполне удовлетворившись его результатами, и снова взял в руки плётку. - А вот теперь займёмся тобой по-настоящему! - Не надо! Хватит! – взвизгнула девушка. – Я всё поняла, простите! - Отлично! – Дмитрий ехидно улыбался. – Сначала ты всё осознала, затем поучилась выдержке и терпению. А теперь получишь достойное наказание за то, что совершила! Если бы тебя пороли в группе, на этом можно было бы и закончить. Но здесь карцер, дорогая! Поэтому получай следующую часть урока! Плётка, красиво и грациозно изгибаясь, поднялась в воздух и секунду спустя хлёстко вытянула девушку поперёк спины, на этот раз уже не только хлопушкой, а нижней третью кожаной плетёной «змейки». На теле тут же загорелся длинный красный рубец, а Саша вздрогнула, на пару секунд оцепенела, и вдруг отчаянно и громко завопила и опять задёргалась, пытаясь вырваться из креплений. Ошеломляющая тяжёлая боль пронзила всё тело. Ещё через мгновение следующий удар заставил несчастную забиться и закричать ещё сильнее. Кошмар продолжался! Дмитрий неторопливо обходил кушетку, не переставая методично и безжалостно хлестать девушку по спине, ягодицам, бёдрам. Всё новые и новые сочные яркие полосы пересекали ранее оставленные хлопушкой узоры. Под жестокими ударами Саша выла и хрипела. Она была уже абсолютно уверена, что не выберется живой из этой передряги! Утром во время порки тоже было очень больно, но сейчас боль девушка испытывала безумную, непереносимую, и с каждым новым ударом она нарастала! Несколько раз Дмитрий делал небольшие перерывы, чтобы прыснуть в лицо своей жертвы воды из пульверизатора. Затем всё продолжалось. Вскоре девушка не могла уже и кричать, просто почти беззвучно плакала, уткнувшись лбом в кушетку. Когда на истерзанном теле Саши практически не осталось живого места, а сама она почти перестала реагировать на удары, экзекутор закончил порку. Обрабатывая плётку антисептической салфеткой, он внимательно наблюдал за наказанной. Девушка сначала лежала без движения. Сильная боль во всём теле не позволила бы ей даже шевельнуться, даже, если бы так крепко не держали привязи! Однако постепенно Саша начала приходить в себя после пережитого ужаса – всхлипнула и расплакалась. Боль была ещё сильной, но уже чуть-чуть начала отпускать, но теперь девушке трудно было лежать неподвижно, она вертелась на кушетке, плакала и стонала. - Всё, красавица! Дмитрий убрал плётку на место и приблизился к наказанной. - Увидимся завтра утром. А пока продолжай думать над своим поведением! Саша вряд ли осознала, что ей сказали. Ей было очень плохо! С окончанием порки страдания не закончились, ждать, пока стихнет боль, придётся ещё долго! На обезболивание в карцере рассчитывать не приходилось. - А завтра вот там будешь пороться! – продолжал Дмитрий, указывая на «турник» в центре зала. – Испытаешь массу новых ощущений, обещаю! Девушка даже не повернула головы – слова палача доносились до неё как бы издали, сил совсем не осталось. - Сюда смотри! – рявкнул экзекутор. - Слушаюсь, - от резкого окрика Саша вышла из оцепенения и с трудом обернулась. - Ничему не научилась! – сердито выговаривал Дмитрий. – Как ты смеешь не смотреть туда, куда я указываю? Почтение к сотрудникам и готовность выполнять приказы у тебя должны быть в крови! Ты меня рассердила! Завтра будем над этим работать! Для начала повисишь на руках и хорошенько повизжишь и поизвиваешься под розгами! Быстро всему научишься! Поняла? - Да, - собравшись с силами, выдавила из себя Саша. – Простите меня! И…спасибо за порку. Девушка вовремя вспомнила, что по «Правилам поведения в карцере» обязана благодарить экзекутора за проведённое наказание. В группах от воспитанниц этого не требовали. - Умница! Не забыла. Дмитрий наклонился к всё ещё извивающейся от боли и стонущей узнице и потрепал её по щеке. - От розог тебя это не спасёт, но небольшое снисхождение, так и быть, сделаю. Не совсем уж ты испорченная девочка. Может быть, толк из тебя и выйдет – если пороть почаще и как следует! Всё, до завтра! Дмитрий вышел из зала, оставив Сашу привязанной к кушетке. Лена перевела дух и облегчённо вздохнула. Во время наказания её ни на минуту не отпускало напряжение. Контролировать состояние Саши ей пришлось по монитору, а это не так-то просто! Непосредственному исполнителю всегда легче заметить, когда требуется дать послабление или сделать перерыв. А основная ответственность за наказанную лежит всё же на ней. Лена имела прямую связь с Дмитрием на протяжении всей экзекуции, но сегодня, к счастью, не пришлось ею пользоваться. Дмитрий хорошо знал своё дело и провёл наказание мастерски. Наблюдая за Сашей, которая всё ещё корчилась от боли и рыдала на кушетке, Лена кровожадно подумала: «А неплохо было бы сюда Соньку задвинуть! Хотя бы на денёк! За её утреннюю наглость! Да и вообще – спесь лишнюю сбить. Часть спеси с неё вчера уже сошла – после розог, а карцер был бы следующей лечебной мерой». Лена, действительно, при желании могла бы устроить такое для Сони. На самом деле, даже за инцидент с Ириной Викторовной, когда Соня допустила тройное нарушение, включая дерзкий ответ воспитателю, уже можно было бы попробовать запросить для неё карцер. Того же вполне имела право потребовать и Ирина Викторовна, как пострадавшая сторона. Если бы Лена с Ириной Викторовной объединились в своём требовании – у Сони не было бы ни малейшего шанса избежать знакомства с Дмитрием и его “однохвосткой”, несмотря на то, что она новенькая, и что за неё наверняка бы вступились другие воспитатели, та же Светлана, например. Но тогда Лена уже решила применить к Соне розги, и Ирину Викторовну уверила, что накажет свою воспитанницу чрезвычайно строго. Лена, конечно, в душе признавала, что не совсем права в отношении Сони. Спеси у девушки уже не было – не только лишней, но и вообще никакой, да и утренняя речь Сони тоже была обусловлена не наглостью, а, скорее, отчаянием. Но Лена сейчас и сама была практически в отчаянии. Вчера около полуночи девушке позвонила мама. Они по традиции ежедневно созванивались в это время. Родители Лены очень дружили с Кариной Александровной – мамой Марины. Сейчас они старались поддержать её, как могли, и тоже чрезвычайно беспокоились за девушку. Вчера мама рассказала, что у Марины в реанимации, на фоне проводимой терапии, случился очередной приступ. Мама прочитала Лене по бумажке – пароксизмальная тахикардия. От этих страшных и непонятных слов на девушку повеяло холодом. Приступ купировали, но приходилось признать – течение болезни контролю не поддаётся. Естественно, Лена опять сильно расстроилась. Она по-прежнему обвиняла во всём только одну Соню. Если у Лены и промелькнула вчера капля сочувствия к воспитаннице после наказания розгами, то сегодня и эта капля исчезла моментально. А тут Соня и сама утром подвернулась Лене под “горячую руку”, да ещё и вздумала жаловаться на свои страдания! Неудивительно, что Лена, измученная почти бессонной ночью, тревогой за подругу и волнением от предстоящей ей миссии ответственного воспитателя “Центра”, не выдержала и выдала Соне по полной программе! И сейчас была полна решимости воплотить свой план в жизнь и капитально проучить нахалку. «Ладно. После свидания подумаем. А, может быть, и стараться специально не придётся. Вдруг Сонька сама на карцер напросится», - решила Лена и раскрыла зазвеневший мобильник. Большинство сотрудников “Центра” использовали гарнитуру, но Лене это не очень нравилось, и она предпочитала носить телефон в нагрудном кармане, причём, любила раскладные модели, хотя при частом использовании они были не так удобны. Светлана с Инной подшучивали над Леной по этому поводу: – Ты какая-то несовременная! На этот раз Лене сообщили о поступлении очередной новенькой – последней на сегодня. – Пожалуйста, проводите их пока поужинать, - попросила девушка сотрудника охраны. - А потом пусть Ольга Юрьевна побудет с ними в гостевом отсеке приёмной. Я занята, приду, как только смогу. В гостевой части приёмной стояли удобные кресла, телевизор, на столиках находилась свежая пресса. Здесь поступающие и их сопровождающие могли с комфортом подождать ответственную дежурную воспитательницу “Центра”, если она не могла начать приём сразу. Хотя, сами поступающие редко обращали внимания на все эти удобства. Чаще всего, им было не до этого: девушки прекрасно представляли, куда они попали, очень волновались, и ожидание приёма превращалось для них в пытку.
Forum: Приём на этот раз оказался с «изюминкой». Восемнадцатилетняя первокурсница Кристина, едва простившись с сопровождающей, заявила Лене, что хочет поговорить с директором «Центра» по очень важному вопросу. - Я уполномочена рассмотреть твой вопрос, - твёрдо ответила Лена. – Если сочту его действительно важным – тогда об этом узнает и директор. Кристина глубоко вздохнула, собираясь с мыслями. Это была красивая стройная девушка с длинными светлыми волосами, серыми выразительными глазами и очень нежной белой кожей. Этакая нимфа! «С такой кожей она у нас здесь намучается», - вздохнула про себя Лена. По опыту она знала, что телесные наказания могут превратить жизнь таких воспитанниц в постоянный кошмар. Даже после обычной, не строгой порки, следы на теле оказываются впечатляющими и дольше заживают. Соответственно, и последующие наказания переносить сложнее. А воспитатели ведь никаких снисхождений таким девушкам не делают! Напротив, говорят им что-нибудь вроде: - Раз ты у нас такая принцесса – не доводи до порки. Видишь, у тебя есть дополнительный стимул не нарушать «Правила». Однако вначале совсем ничего не нарушать практически невозможно! Да и потом очень трудно! - Елена Сергеевна, - начала Кристина. - Мне уже исполнилось 18 лет. Она замолчала, обдумывая, как лучше выразить свои мысли. - И ты решила это отметить, допустив половую распущенность, - помогла ей Лена. - Да, так получилось, - не смутилась девушка. – Понимаете, я не хочу оставаться в Новопоке. Мне не нравятся наши законы, я не желаю так жить! В большинстве цивилизованных стран в 18 лет человек уже совершеннолетний! Моя мама живёт в Америке уже несколько лет. Она прекрасно там устроилась, хорошо зарабатывает! У неё замечательная жизнь. Она свободна! Там нет никаких ограничений. Я не понимаю, почему в США подростки в школах уже поголовно имеют сексуальные отношения, родители им чуть ли не презервативы в портфели вкладывают. А у нас это и в 20 лет – нравственное преступление! Лена с Ольгой переглянулись. - Ты хочешь сказать, Кристина, что тебе всего этого не объяснили в школе, в колледже? – вкрадчиво спросила Лена. - Объясняли, - махнула рукой девушка. – У нас такие законы! А мы, получается, заложники этих законов! Я не считаю, что совершила преступление. Весь мир так живёт! И я не хочу сейчас торчать здесь четыре года и получать это образование, за которое потом перед отъездом ещё придётся расплачиваться! - А что же ты хочешь? – Лена насмешливо смотрела на новенькую. - Я хочу уехать к маме и жить с ней. Моя мама письменно обратилась с просьбой к директору «Центра» отпустить меня к ней, и обязуется взять меня под свою ответственность. Она заплатит за меня любые штрафы, и всё, что нужно! Елена Сергеевна, письмо должно было уже придти! Кристина взволнованно подняла на воспитательницу глаза. Лена пристально смотрела на девушку. - Кристина, тебе и 18 лет дать трудно по образу мыслей. Какой отъезд к маме? Тебе надо было дождаться совершеннолетия, и тогда ты смогла бы уехать, куда захочешь. А пока ты живёшь в этой стране и нарушила её законы. Теперь тебя ничто не спасёт от наказания в «Центре». Никакие мамины письма, и её деньги тоже! Неужели ты этого не понимаешь? Мы в стране никого не держим. Каждый волен уехать. Но в одном закон неумолим – только после 21-го года. А до этого ты обязана соблюдать законы страны, даже если ты с ними не согласна, и отвечать за их нарушение. Вот и будешь отвечать! Тебе придётся провести у нас четыре года, хочешь ты этого или нет, и потом выложить круглую сумму за своё пребывание в «Центре». Но, возможно, ты уезжать и не захочешь. Тебе ещё восемнадцать! А к 21-му году человек становится гораздо более зрелым и начинает по-другому смотреть на многие вещи. В глазах Кристины зажглись огоньки: - Елена Сергеевна, а можно задать вам не очень скромный вопрос? - Попробуй, - усмехнулась Лена. - А вам уже есть 21 год? Ольга Юрьевна быстро подошла к столу с явным намерением вмешаться. Лена предостерегающе подняла ладонь. Ольга молча остановилась около Кристины и неодобрительно, даже угрожающе, смотрела на девушку. Но Кристину это не испугало. Девушка явно была не из робких. Она спокойно ожидала ответа. - Нет, - качнула головой Лена. - Тогда вы меня лучше поймёте! – возбуждённо заговорила девушка. – Вот вы не достигли совершеннолетия, но у вас уже твёрдые убеждения. По-другому просто не может быть, раз у вас такая ответственная работа! И ведь ваши основные взгляды наверняка не изменятся в 21 год, правда? - Не изменятся, - подтвердила Лена. - Но у меня тоже так! – воскликнула Кристина. – Мои взгляды тоже не изменятся! Я уже сделала выбор и не хочу здесь жить! Так зачем сейчас наказывать меня за то, что я всё равно буду делать и потом? – Я тебе объясню, почему, - Лена оставалась невозмутимой. – Знаешь, не одна ты такая «умная». Мы не рассматриваем всерьёз заявления наших несовершеннолетних воспитанниц о том, что они хотят уехать из страны. Ты не понимаешь, почему? Это была бы прекрасная лазейка, чтобы избежать заключения. – То есть? – не поняла новенькая. Или сделала вид, что не поняла. - Очень хитро! – возмущённо говорила воспитательница. - Сначала ты пользуешься всеми благами нашего общества. Ты, насколько я поняла, интересуешься, что в мире происходит. Ну и где дети и молодёжь имеют хотя бы такие же условия для жизни, как в Новопоке? Да нигде, и ты это понимаешь! А как только нарушила закон, то сразу – страна не нравится, хочу уехать! Наказание отбывать никому не хочется! И все бы нам так и сообщали: «Исправить меня всё равно невозможно, дайте уехать из страны!» Только это не проходит! Все подростки должны знать, что ничто их от наказания не спасёт! И уехать они смогут только после 21-го года. А в твоём случае – после освобождения и уплаты всех долгов государству. Понятно? - Да! Но тогда я не хочу заканчивать у вас колледж! – воскликнула Кристина. – Хотя бы это можно? Могу я, например, просто работать? Лена отрицательно покачала головой. - И этого нельзя? – в голосе девушки уже звенело отчаяние. - По законам Новопока, все молодые люди, окончившие среднюю школу, должны получать профессию. Сразу. Или колледж, а затем техникум или ВУЗ, или профессиональная школа. Работать можно только потом. - Ты и этого не знаешь? Девушка молчала. - Ты не знаешь, что у нас в стране существуют две основные касты граждан? Отвечай! - Знаю, - почти прошептала Кристина. - Какие? – требовательно смотрела на неё воспитательница. - «Элитная» и «вспомогательная», - без запинки ответила новенькая. Лена кивнула. - Именно! «Элитная» - это люди, которые живут в согласии с законом и пользуются всеми правами. Они обязательно имеют профессию и не могут заниматься неквалифицированным трудом. Вспомнила? - Да. - А остальные – это граждане, не желающие жить по нашим законам или нарушившие их. Они большей частью живут в поселениях и выполняют разные вспомогательные работы. Некоторым через определённое время разрешается вернуться в страну, но с ограничением прав. Они не могут восстановить свою профессию, и работают в основном уборщиками и дворниками. - Не понимаю, почему я должна всё это объяснять восемнадцатилетней девице! – возмущённо добавила Лена. - Елена Сергеевна, не надо объяснять! – вскинулась Кристина. – Я всё это знаю! - Тогда почему задаёшь такие глупые вопросы? Как ты можешь сейчас работать? Ты будешь занята неквалифицированным трудом в «Центре», но это вдобавок к обучению! Это исправительный труд! Вас заставляют работать на полях или перебирать морковку, чтобы вы оценили – а захочется ли вам заниматься этим всю свою жизнь? Если вы и после достижения совершеннолетия вздумаете нарушать законы общества! Надо сказать, что чаще всего девушки всё же делают правильные выводы! Кристина молчала. Лена спокойно продолжала: - А вот, если ты передумала учиться в колледже, мы с согласия твоих опекунов можем перевести тебя в «Центр перевоспитания для учащихся профшкол». Там за 2 года получишь профессию, а оставшиеся 2 года будешь работать. Но, Кристина, какой в этом смысл? Ты говоришь, что мама способна заплатить за тебя любые деньги! Это допускается законами, она вполне сможет это сделать после твоего освобождения. А наш колледж даст тебе прекрасное образование. Лена усмехнулась. - Здесь у тебя не будет ни малейшего шанса закончить колледж с плохими отметками. После освобождения уедешь в ту же Америку, а там с лёгкостью поступишь в ВУЗ. Затем тебе терять сейчас время на какой-нибудь швейной фабрике? Да, ты должна будешь перед отъездом заплатить стране гораздо больше денег, чем, если бы ты находилась в «Центре профшколы». Но ведь для твоей мамы это несущественно, как я понимаю? – Да, - кивнула девушка. – А, если я всё-таки не захочу у вас учиться? Вы что, меня заставите? Воспитательница не без удовольствия отметила, что коленки Кристины начали предательски дрожать. - Заставим, - заверила она новенькую. – Ты ещё несовершеннолетняя. До окончания колледжа мы за тебя отвечаем, и не допустим, чтобы ты по своей прихоти или глупости не получила образования. - Но вы не сможете! – уже не так уверенно проговорила Кристина. Было видно, что спор ей дается с трудом. - Я бы тебе не советовала это проверять, - усмехнулась Лена. – А, впрочем… Пересядь сюда, - приказала она девушке, кивнув на кресло напротив видеодвойки. Затем вставила нужный диск и включила систему. На экране последовательно возникли изображения сначала камеры карцера, а потом “Зала для экзекуций”. В полном молчании Кристина, Лена и Ольга просмотрели эпизод, где воспитанница получала жёсткое телесное наказание. Эпизод был подобран удачно. Даже очень! Кристина впервые за всё время пребывания в приёмной побледнела и растерянно посмотрела на Лену. - Это карцер, - спокойно объяснила та. – Сюда мы помещаем воспитанниц за серьёзные нарушения, к которым, естественно, относится и нежелание подчиняться режиму. Причём, эта девушка не могла никак выйти из карцера до окончания назначенного ей срока. Ей пришлось терпеть такие наказания 2 раза в день! В течение трёх суток! А вот ты попадёшь туда на неопределённый срок. И сможешь выйти, как только образумишься. Догадайся с трёх раз, сколько дней ты там проведёшь? Кристина молчала. – Я тебя уверяю, достаточно будет одной такой экзекуции, - насмешливо продолжала Лена. – Только постарайся определиться, а тебе это надо? Она посмотрела на часы. - Давай подведём итоги. У тебя три варианта. Первый. Ты решаешь бросить колледж и перейти в профессиональную школу. Наши действия: сейчас отправляем тебя в изолятор и вызываем твоих опекунов. Это, как я поняла, твои приёмные родители, верно? - Да, - прошептала девушка. - Если они соглашаются – мы тебя переводим. Ну, а если нет – остаёшься у нас. Второй вариант. Ты решила остаться у нас и жить по нашим правилам. Замечу, решение самое умное. И третий. Ты упорствуешь и заявляешь, что не будешь учиться. В таком случае сейчас вместо изолятора отправляешься в карцер, пока не передумаешь. - А когда я смогу поговорить с директором? – Кристина ещё пыталась бороться. - Сначала ты принимаешь решение, - в голосе воспитателя послышался металл. – А директор сама решит, нужно ли тебе с ней разговаривать. Лена строго взирала на девушку. - Я ответственный дежурный воспитатель «Центра». Чтобы сейчас отправить тебя в карцер по третьему варианту, вполне достаточно моего решения. Кристина, мы потеряли уже много времени. Ты должна сообщить мне своё решение прямо сейчас! Кристина вздохнула: - Я…остаюсь у вас. - На каких условиях? Уточни – второй вариант или третий? - жёстко потребовала Лена. - Конечно, второй! Разве у меня есть выбор? - Разумно. Тогда, наконец, мы можем продолжить. Директору я обо всём сообщу. Твоей маме будет дан официальный ответ руководством «Центра». А теперь, дорогая, мне придётся с тобой серьёзно побеседовать. Лена встала и отошла к окну. - Встать! – резко приказала новенькой Ольга. Кристина быстро поднялась со стула. - Ты не имеешь права сидеть, когда воспитатель стоит, понятно? В голосе Ольги послышались угрожающие нотки. Она явно искала повод проучить новенькую за наглость. - Простите, я не знала. - Теперь будешь знать! – вмешалась Лена. – От наказания тебя спасло только то, что ты ещё не знаешь «Правил». Так вот, в результате нашей с тобой беседы у меня сложилось впечатление, что ты совершенно не разбираешься в идеологии и политике нашего государства. Как такое могла произойти – ведь ты росла и училась в Новопоке все эти 18 лет! Поэтому сейчас я намерена принять у тебя зачёт по истории Новопока, основным принципам развития страны и главным законам. Если ты не владеешь информацией в достаточной степени – с тобой будет другой разговор. Сначала нам придётся устроить тебе «ликбез», а уже потом только приступишь к изучению Правил «Центра». Кристина покраснела и прижала руки к груди. - Елена Сергеевна! Да прекрасно я знаю всю эту м… Девушка вовремя опомнилась, но покраснела ещё больше. Молодые сотрудницы с интересом выжидательно смотрели на неё. - Простите. Кристина совсем пришла в себя. Лена шагнула к столу, вынула из ящика диктофон и включила. - Начинай! – велела она. – И учти – выполнять приказы сотрудников в «Центре» ты обязана сразу и беспрекословно. А сначала полагается сказать: «Слушаюсь». Всё понятно? - Да, - кивнула девушка. - Расскажи нам про Новопок. Всё то, что изучают ещё в детском саду! Кристина вздохнула, но тут же, вспомнив, выпалила: - Слушаюсь! Ольга взглянула на неё с явным разочарованием. - Новопок (Новое поколение) – молодая страна, - начала девушка заученным голосом. - В этом году летом, 11-го июня, Новопоку исполнится 50 лет. 50 лет назад Новопоку удалось мирно отделиться от большой державы. Это стало возможным благодаря тому, что почти треть населения огромной страны поддержала на референдуме политику новых предполагаемых лидеров и изъявила желание жить в новом государстве. С таким количеством людей трудно было не считаться. Новопоку выделили территорию, соответствующую количеству жителей. Страна приняла всех желающих жить по её законам, после чего захлопнула свои границы. Кристина опять вздохнула и просительно взглянула на своих слушательниц. - Дальше, - спокойно приказала Лена. - Слушаюсь. - После развала огромной страны на мелкие государства Новопоку не досталось никаких серьезный природных богатств: нефть и газ были выкачаны из недр уже давно, леса хищнически вырублены, а остатки производств не могли прокормить и четверти страны. Единственным сокровищем, не оцененным по достоинству старыми властями, был Академгородок, где ученые трудились над проблемой альтернативных источников энергии. Незадолго до развала страны они стояли уже в шаге от величайшего в Истории открытия. Что ждало ученых при развале страны? Кристина говорила точь-в-точь по учебнику, впрочем, именно это от неё и требовалось. - В лучшем случае побег за границу или работа дворником. Однако власти Новопока поняли, что в их распоряжении находится «золотая рыбка». Военные тоже осознали, что им в руки может попасть очень неплохое оружие. Последние деньги были вложены в научные разработки и экспериментальную производственную площадку. И Новопок сумел «вытащить рыбку из мутной воды». Источник энергии, практически неисчерпаемый, оказался в руках маленького государства, тут же наложившего печать секретности на все исследования. Учёным удалось разгадать секрет перевода нестабильного изотопа Динатрона (108-й элемент периодической системы Менделеева) в стабильное состояние, в процессе чего выделяется огромное количество дешёвой энергии. Осталось только одно: удержать секрет в руках. С внешними врагами разобрались быстро: воевать с державой, обладающей такой энергией, оказалось невыгодно: её прекрасно можно использовать и в военных целях. Наглые желтолицые соседи присмирели, а международное сообщество прониклось к маленькому государству должным уважением. Кристина опять замолчала. - Мы внимательно тебя слушаем, - заверила Лена. Ольга насмешливо кивнула. - Власти провели ещё один референдум. Результаты превзошли ожидания. Народ решил жить богато, но трезво и нравственно. Для достижения этих целей большинство не возражало против жёстких мер, в том числе введения телесных наказаний с десятилетнего возраста. Парламент сел за работу: надо был в кратчайший срок внести пожелания народа в законодательство. Академгородок в считанные годы превратился в мировую научную столицу, а Новопок богател не по дням, а по часам, ибо Динатрон помогал вырабатывать миллиарды киловатт часов энергии. В основу политики нового государства было положено сочетание усиленного экономического развития и глубокого нравственного перерождения общества. В стране могли оставаться, работать и жить только люди, не желающие курить, наливаться алкоголем, вести беспорядочную половую жизнь, делать аборты. Предполагалось растить генетически здоровое поколение. Именно поэтому курение, пьянство и половые связи до совершеннолетия и вне брака являются основными нравственными преступлениями в стране. Эти действия вредят здоровью людей и неблагоприятно сказываются на их потомстве. Граждане, которые этого не принимают, или нарушают эти законы, переводятся во «вспомогательную» касту и не могут иметь детей в нашей стране. Либо покидают Новопок навсегда. Кристина опять остановилась, переводя дух. - Дальше,- Лена так и стояла у окна, скрестив руки у груди. - Слушаюсь. Огромную роль в обществе отводится образованным людям. Специалисты ценятся, имеют очень высокую зарплату. Появился стимул двигать науку, совершенствовать медицину и педагогику. Лидеры, основавшие страну, оказались неподкупными и мудрыми. Аппарат управленцев был сведён к минимуму. В стране работают сильные, хорошо оплачиваемые структуры защиты общества: армия, служба безопасности, нравственная милиция. В частной собственности у граждан могут находиться квартиры, дачи, автомобили и тому подобное. Все предприятия любой сферы деятельности принадлежат государству и толково управляются. Первые 10 лет существования Новопока все жители, несогласные с политикой и нравственными законами, свободно покидали государство, возвращаясь в державу. Через десять лет уезжать не хотел никто, в том числе и упомянутые несогласные. Страна достигла невиданных успехов: высокий уровень жизни для всех работающих (даже на работах без квалификации), бурно развивающаяся экономика, беспрецедентная забота о детях и пожилых людях. Нет резкого разделения на горстку богатых и море бедных. Да, уровень жизни у специалистов в стране несравненно выше, но любая уборщица в Новопоке зарабатывает достаточно, может не беспокоиться о насущных проблемах и знает, что её ждёт обеспеченная старость. Страну завалили просьбами о принятии на жительство из «державы», да и других стран. - Теперь расскажи о том, как в стране поступают с нарушающими законы! – потребовала Лена. - Слушаюсь, – чётко ответила Кристина. - Общество не может позволить себе оставлять в стране людей, которые не согласны с его политикой и нравственными законами. Путём грамотного расчёта были выработаны строгие правила. Преступления уголовного характера в стране довольно редки и караются сурово: виновные получают большие сроки заключения в уголовных тюрьмах. Шахты для добычи компонентов Динатрона весьма вредны для здоровья. Убийцы, контрабандисты, распространители наркотиков и алкоголя отправляются туда на 10 лет, что фактически означает смертный приговор. Целью заключения не является перевоспитание. Для преступников, кроме совершивших преступления по неосторожности, без умысла, будущего в Новопоке нет. В тюрьмах они заняты на работах с единственной целью – отдать стране долги за обучение, если они его получали; возместить все расходы потерпевших, если они были, и выплатить внушительный штраф за само преступление. По окончании срока, если все долги уже выплачены, такие люди могут покинуть страну или жить в специальных поселениях без права выезда оттуда. Если же долги ещё остаются, бывших преступников отправляют в поселения без вариантов. Такие поселения базируются обычно около крупных сельхозпредприятий. Все направленные в поселения, если они имели профессию, лишаются права заниматься прежней работой. Их ждёт только неквалифицированный труд. Кроме того, никто из поселенцев не может иметь детей, пока не покидает Новопок окончательно. Для этого принимаются специальные меры. Таким образом общество борется за чистоту своих последующих поколений. Кроме того, все граждане, относящиеся к «элитной» касте, обязаны соблюдать основные нравственные законы страны. Курить (что угодно) в стране запрещается всем. Алкогольные напитки можно употреблять только некрепкие, в небольших количествах и исключительно с 21-го года. Половая жизнь разрешается тоже с 21-го года и только в браке. Для обычного мира эти законы, конечно, неприемлемы. Для Новопока – единственно правильные. Ежемесячно каждый член общества, начиная с десяти лет, проходит обследование на усовершенствованном аппарате, работающем по принципу детектора лжи, на предмет совершения этих нравственных проступков. Кроме того, чётко работает вездесущая нравственная милиция. За нравственное преступление, совершённое впервые, взрослому гражданину приходится выплачивать крупный штраф и пройти серьёзный психологический тренинг в специальном отделении нравственной милиции. Это для него единственный шанс остаться полноценным членом общества. При повторном нравственном проступке выбор невелик: эмиграция из страны либо поселение, на тех же условиях, что и для уголовных преступников. Кстати, в поселения могут добровольно уйти и те люди, которые ещё ничего не совершили, но понимают, что не могут жить по таким нравственным законам, однако и уезжать из страны не хотят. Там можно курить и иметь любые добровольные половые связи. Но дети не рождаются. Детей в поселениях нет вообще. Все дети живут только в самой стране. Родственники могут навещать поселенцев в любое время, а также жители поселений четыре раза в год по приглашению имеют право на один день выехать в страну. Уровень жизни людей в поселениях является тоже вполне приемлемым. Конечно, нарушившие закон специалисты чаще всего из страны уезжают. Им трудно смириться с потерей профессии и другими сторонами такой жизни. А вот остальные члены общества, в основном, остаются. За пределами страны им всё равно было бы трудно обеспечить себе такой уровень жизни. Многие также остаются из-за детей. Детей из страны с собой никто забрать не может, только достигнув совершеннолетия, они решают этот вопрос сами. Специалисты, однако, нарушают законы редко – слишком многое поставлено на карту. Законы в стране являются едиными для всех без исключения. Кем бы ни был гражданин, даже если он имеет огромные заслуги перед страной или даже сам президент – при повторном нарушении нравственных законов с ним поступят так же, как и со всеми в таких случаях. - А как поступают с несовершеннолетними, если они нарушили нравственные законы? – спросила Лена. - Их отправляют на разные сроки в «Центры нравственного перевоспитания», - доложила Кристина. – Причём, подросткам и учащейся молодёжи даётся ещё один шанс сохранить свою «элитную» касту, даже, если они совершили нравственное преступление повторно. В таком случае провинившихся направляют в «Спеццентры» с ещё более жёсткими условиями содержания. Большая часть молодых людей, побывавших в «Центрах», осознают свои ошибки и никогда больше их не повторяют. - Так и есть, - согласно кивнула Лена. – А «Центры» для студентов колледжей и ВУЗов несут ещё одну очень важную нагрузку: они призваны не допустить потери для страны способных людей, будущих специалистов. Поэтому мы не теряем надежды и тебя переубедить. Кристина решительно помотала головой. - Нет. Я уже приняла решение. После освобождения я уеду из Новопока. - Как знать! – Лена пожала плечами. – Знаешь, четыре года – большой срок. Многое может измениться. Новенькая промолчала. - Хорошо. Лена подошла к столу и выключила диктофон. - Твоими ответами я удовлетворена. Продолжим приём по обычному порядку. Дальше приём пошёл как по нотам. Правда, Ольга по-прежнему с неодобрением смотрела на девушку и разговаривала с ней жёстко. Но Кристина вела себя скромно и умно, и не дала ни малейшего повода применить к себе какие-либо строгие меры. Позже вечером Лена ужинала вместе с Ольгой в столовой для дежурных сотрудников. Эта столовая располагалась на первом этаже «Центра», и только здесь можно было получить горячую еду круглые сутки. - Ну, ты молодец! – восхищалась Ольга. – Чётко всё разрулила! Как будто тебе каждый день такие бунтарки попадаются. Такое ведь очень редко бывает! На моей памяти – всего пару раз. И показать ей карцер – это ты здорово придумала! - Так девчонка же упёртая и решительная, - усмехнулась Лена. – Вполне могла заупрямиться. Но, к счастью, оказалась довольно умной: после этого просмотра реально оценила ситуацию и решила не выступать. Я уже сообщила об этом “кадре” и директору, и ответственному воспитателю первого отделения. Пусть дальше разбираются. А тебе, Ольга, спасибо за помощь. Было очень приятно с тобой работать. Соня проспала почти весь день. Просыпалась только по требованию медсестры – принять лекарство или поесть, и ещё два раза девушку осматривала Наталья Александровна. Вечером врач заявила Соне: - Отпущу тебя не раньше, чем завтра после обеда. В первый раз хочу понаблюдать за тобой повнимательнее. Соня и не возражала. Она чувствовала, что отдых ей сейчас необходим. Похоже, силы ей ещё очень даже понадобятся по возвращении в группу.
Forum: Глава 7. Среда. В среду днём, около половины третьего, Соню привела в группу дежурная сотрудница охраны и передала с рук на руки Инне Владимировне. Дежурная воспитательница приветливо, с улыбкой поздоровалась с Соней, подробно расспросила её о самочувствии, и о том, как она проводила время в изоляторе. У воспитанницы отлегло от сердца. В понедельник вечером, отправляя её стоять на коленях, Инна Владимировна была хмурой и не сказала Соне ни слова. На самом деле, Инна тоже была шокирована тем суровым наказанием, которое пришлось перенести Соне, переживала за новенькую и к тому моменту ещё не определилась, как лучше себя вести, как поддержать свою воспитанницу. Но Соня этого не знала и очень расстроилась. Она страшно боялась потерять расположение Инны! - Я уже знаю, что Елена Сергеевна разрешила тебе свидание, - улыбнулась Инна. – Очень за тебя рада! Но, если честно, я безумно удивлена! Елена Сергеевна имела абсолютно твёрдые намерения тебя не допустить. Если её уговорила твоя мама – то мне бы очень хотелось с ней познакомиться. Вот как раз в воскресенье и познакомлюсь! Моё дежурство. Кстати, Соня. Елена Сергеевна сделала мне выговор за твоё незнание уже второй инструкции! Так что, подводишь меня, дорогая! - Простите, - Соня смутилась и виновато смотрела на воспитательницу. - Извинениями не отделаешься, - усмехнулась Инна. – С сегодняшнего дня ежедневно учишь наизусть по одной инструкции и отвечаешь мне или Марии Александровне. А потом сдашь Елене Сергеевне зачёт по всей папке. Так она распорядилась. - Слушаюсь, - Соня была ошеломлена. “Ни одного обещания не бросает на ветер! – подумала она про Елену. – Но сколько же времени я буду зубрить эти инструкции? Папка-то толстенная!” - Инна Владимировна, - голос прозвучал робко и неуверенно. – Можно спросить, а как вы разговариваете с родителями на свиданиях? Вы им всё рассказываете? - Обязательно говорим об успехах в учёбе, о проблемах, если они есть, и о поведении, - объяснила Инна. – А о наказаниях – только то, что родители хотят услышать. Например, я могу сказать про тебя: «Ваша девочка ещё не до конца адаптировалась, пока допускает нарушения, иногда – серьёзные. Поэтому, к сожалению, мы наказываем её часто и довольно строго, но, конечно, проводим с ней активную воспитательную работу» Это обтекаемо, но в целом соответствует истине. Если мама спрашивает: «А как вы её наказываете? Можно подробнее?» Тогда я вхожу в компьютерную программу и рассказываю обо всех проступках и наказаниях за месяц. А если родители не настаивают, то и мы специально это не уточняем. Но, Соня, в отношении твоей мамы, возможно, будет всё не так. Не знаю, как Елена Сергеевна решит. Ты же понимаешь ситуацию! Тебе лучше самой с ней об этом поговорить. - Ой, нет! Лучше мне Елену Сергеевну ни о чём больше не спрашивать! – вздохнула Соня. – А то я вчера утром с ней поговорила – и теперь не знаю, чего и ожидать! Инна удивилась: - А в чём дело? Я вчера, в свой выходной, из «Центра» уезжала, а сегодня мы с Еленой Сергеевной только парой слов перекинулись. Ни о каком разговоре я не знаю. Соня, волнуясь, рассказала воспитателю о вчерашнем разговоре с Еленой и её обещаниях. Инна Владимировна посерьёзнела и сочувственно посмотрела на Соню. - Я вполне могу предположить, чего тебе ожидать! Елена Сергеевна сделает так, как обещала. Это точно. Она достала Сонину карточку. - У тебя 60 ремней и 100 розог в долгах, так? Обычно мы плановые наказания проводим только по вечерам, а в рабочее время – только, если кто напросится. А Елена Сергеевна, очевидно, собирается наказывать тебя и днём – пока это всё не закончится. Честно говорю, приятного мало. Наказания утром ужасно из колеи выбивают! - А…как же я всё это выдержу? – голос Сони невольно задрожал. – Я имею в виду – ведь надо учиться или работать, а Елена Сергеевна… порку проводит всегда по-строгому и без обезболивания! - Да выдержишь, - вздохнула Инна. – Можно всё предусмотреть. Сама, что ли, не знаешь? Ты же лидер! Ну, сделает она тебе утром обезболивание, не особо-то это тебя спасёт. И всё это нашими инструкциями не запрещается: воспитатель имеет право проводить наказания в любое время. Но, Соня, в этом есть и положительная сторона. Инна усмехнулась. - К концу недели будешь уже свободна, по крайней мере, от порки. Главное, новых нарушений не допускать. - Ох! – вырвалось у Сони. - Вот тебе и «ох». Ладно, иди переодевайся в форму, и не забудь свою «белую метку» приколоть. «Белая метка» была щедрым подарком Натальи Александровны. На одежду прикалывался специальный круглый белый значок с красным крестиком посередине. Это означало, что воспитанница освобождается сегодня от любых наказаний по медицинским показаниям, всё переносится на последующие дни. - Увы! Могу тебя осчастливить только на сегодня, – улыбнулась Соне врач на прощание. Но девушка и этому была безумно рада. Хоть маленькая – но передышка! Одноклассницы встретили Соню очень бурно: обступили, наперебой расспрашивали, причём все, а не только Юля с Галей. Внезапный перевод Сони в изолятор встревожил девушек. Мария Александровна, естественно, им сказала, всё, как есть, но сомнения у группы оставались. Все знали, что накануне Соню высекли розгами, и она очень тяжело это пережила. По мнению воспитанниц, могло случиться всякое. Но Соня после отдыха выглядела свежей и бодрой, и это обрадовало одноклассниц, а Соня, в свою очередь, была приятно удивлена таким душевным к себе отношением. К сожалению, группу уже сегодня ожидали серьёзные неприятности. В самый разгар оживлённой беседы Сони с девочками из кабинета вышла с грозным видом Инна Владимировна с телефонной трубкой в руке. - Юля! - вкрадчиво начала она. - У меня к тебе вопрос. Вернее, у нас. Сейчас я разговариваю с Марией Александровной. Юля побледнела. Её карие выразительные глаза сделались просто огромными. – У меня включена громкая связь, - продолжала Инна. - Скажи, пожалуйста, Марии Александровне, о чём ты спрашивала меня сегодня утром. Юля растерянно оглянулась на подруг, как бы ища поддержки, но те тоже явно были шокированы. – Не виляй! - строго велела Инна. – Слушаюсь! Я... спросила у вас, что случилось с Соней. Почему она в изоляторе, - дрожащим от волнения голосом проговорила Юля. – Очень мило! - раздался голос Марии Александровны. Юля вздрогнула. – Но ты же вчера у меня об этом спрашивала, не так ли? Прямо с утра! Сразу после подъёма! – Да, - теперь в голосе Юли сквозила обречённость. – И что, Инна Владимировна сказала тебе что-то другое? – Нет! То же самое! - взволновалась девушка. – Значит, мне ты по какой-то причине не поверила. Ты считаешь меня лгуньей? – Нет! - отчаянно выкрикнула Юля. – Как нет? - Мария Александровна рассердилась всерьёз. - Именно так и получается! Я давала тебе повод? Когда-нибудь я тебе или другим воспитанницам говорила неправду? – Мария Александровна, простите! - взмолилась Юля. – Ты меня просто оскорбила таким недоверием! - гневно продолжала воспитательница. - И как ты это объяснишь, интересно? – Понимаете, мы очень волновались за Соню. Вчера её строго наказали, и мы думали, что случилось что-нибудь плохое! – Но я же тебе ответила! - возмущённо говорила воспитатель. - Тебе этого оказалось недостаточно? Почему ты посчитала, что я вру? – Мы подумали, что с Соней совсем плохо, а вы нам не сказали, чтобы не расстраивать! Юля была просто в отчаянии. – К твоему сведению, я никогда не говорю неправды! - отрезала Мария Александровна. - Если бы я не хотела сказать, так, как есть, по каким-то причинам, то вообще бы тебе не ответила. Понятно? И ещё! Ты говоришь “мы”. Значит, вся группа так же думала? Староста, отвечай! – Да, Мария Александровна. Простите! - виновато отозвалась Наташа Леонова. - Но мы не то, чтобы так подумали. Просто предположили такую возможность! – Понятно! – в голосе воспитательницы прозвучали стальные нотки. - Очень приятно узнать, что моя собственная группа, с которой я уже больше года работаю, мне, оказывается, не доверяет. Что же, я это учту! С завтрашнего дня и вы прежнего отношения к себе не ждите! А тебе, Соколова, лично от меня строгая порка гарантирована! Из трубки понеслись короткие гудки. Девушки растерянно молчали: они были очень расстроены. Мария Александровна относилась к своим воспитанницам, в целом, очень даже доброжелательно, и обычно поступала справедливо. Но девочки знали – если её рассердить, последствия могут быть печальными. Воспитатель вполне способна резко изменить своё поведение и сильно осложнить группе жизнь. – Никак я от вас такого не ожидала! - Инна Владимировна сердито смотрела на испуганных и смущённых воспитанниц. - А ты, Юля, поступила просто возмутительно! Ты обязана была мне сказать, что уже задавала этот вопрос Марии Александровне! Побледневшая девушка молчала, от волнения кусая губы. Инна посмотрела на часы, затем жёстко приказала Юле: – Сейчас идёшь со мной в кабинет. До урока ещё успеешь и от меня пряники получить! – Слушаюсь. – Инна Владимировна! - выступила вперёд Наташа Леонова. - Пожалуйста, простите нас! Можно, мы всё объясним? Инна, которая уже направилась к кабинету, остановилась и повернулась к девушкам. – Наташа, все объяснения я только что услышала. Меня они не удовлетворили. Мы с Марией Александровной стараемся относиться к вам честно, справедливо и, по крайней мере, не безучастно. А вы этого, оказывается, не цените! Мы, между прочим, вполне можем вам показать, как бывает по-другому! Я бы тоже была оскорблена, если бы вы мне оказали такое недоверие! И говорить здесь больше не о чем! Соколова, идём! Они с Юлей скрылись в кабинете. Соня перевела дух и огорчённо посмотрела на одноклассниц. - Девочки, мне очень жаль! Наташа расстроено махнула рукой: – Надо же так! Рассердили сразу обеих «дежурных»! Теперь нам мало не покажется! Сонь, но мы и, правда, за тебя испугались! Ты всегда так стойко держалась, а в понедельник вечером вышла из кабинета практически невменяемая. А утром просыпаемся – тебя нет! – А что вы подумали? - спросила Соня. - Что я себе вены вскрыла? Девушки невесело рассмеялись. – Вскроешь тут вены! - с досадой заметила Лиза. - Ночные воспитатели даже шевельнуться не дадут – сразу прибегут! – Нет, Соня, - вступила Галя. - Такого, конечно, никто не думал. Мы просто решили, что у тебя тяжёлый нервный срыв, ведь причины для этого были! А Мария Александровна сказала, что у тебя болит живот из-за критических дней. – И почему мы решили усомниться – я теперь не понимаю, - протянула Наташа. - Групповой психоз! Мария Александровна точно так же сказала бы нам и про нервный срыв. Она, действительно, обычно ничего не скрывает, и всё, что может, нам рассказывает! А мы так поступили! Конечно, ей обидно! – И Юлька теперь от них обеих получит! - расстраивалась Галя. - А Елена Сергеевна как отреагирует – подумать страшно! И вообще, ужасно получилось! Девчонки, помните, нам Мария Александровна в мае на две недели “холодную войну” устроила? Мы тогда еле выжили! С таким трудом у неё прощение вымаливали! Хорошо, что Елена Сергеевна вступилась! Соня, ну что же нам теперь делать? Это прозвучало очень по-детски, беззащитно. Все девушки с надеждой смотрели на Соню. – Пока не знаю, - честно призналась девушка. - Но я подумаю.
Forum: Инна Владимировна не дала Юле сказать больше ни слова в своё оправдание, не слушала никаких извинений. В кабинете она велела провинившейся лечь на кушетку, привязала к ней и очень строго выпорола ремнём. Юля вначале держалась стойко, но наказание оказалось действительно строгим, гораздо более суровым, чем обычно. Тяжёлый ремень из плотной резины сильно и безжалостно хлестал несчастную по голому телу, и ей казалось, что конца этому не будет! Инна Владимировна не сообщила Юле заранее, сколько ударов ей придётся перенести, а порола до тех пор, пока девушка совсем уже не смогла больше терпеть - расплакалась и стала умолять прекратить наказание. Такого Юля себе обычно не позволяла, однако и воспитатели поступали подобным образом довольно редко. Такая порка называлась в «Центре» «безлимитной». Воспитатели заканчивали наказание только тогда, когда видели, что продолжать уже больше просто нельзя. Сейчас порка ещё не закончилась: Инна просто предоставила воспитаннице небольшой перерыв, во время которого ещё раз прочитала рыдающей девушке строгую нотацию. А затем ремень опять опустился на ягодицы Юли, и опускался снова и снова, покрывая их багровыми широкими полосами. Юля уже не просто плакала, а кричала в голос и умоляла её пощадить. Наконец, Инна опустила ремень и сердито заявила наказанной: – В следующий раз будешь думать головой! А если бы сегодня не физкультура – ты бы у меня и обезболивания не получила! Ну, ничего! Надеюсь, завтра Мария Александровна это исправит! Врачи “Центра” очень бдительно следили, чтобы воспитатели не создавали девушкам препятствий для занятий физкультурой. Получив строгую порку без обезболивания за час до занятия, Юля однозначно не смогла бы заниматься даже во вспомогательной группе. Доктора не ленились приходить в физкультурный зал во время уроков с инспекцией, и расследовали каждый подобный случай. Поэтому обезболивание Инна применила, однако, сразу же после этого практически стащила Юлю с кушетки и отправила в класс на урок биологии. Обезболивание помогало не мгновенно: более или менее ощутимый эффект появлялся только через несколько минут. Обычно воспитатели позволяли наказанным девушкам ещё минут пять оставаться на кушетке и дождаться, когда боль немного отпустит, но сейчас урок должен был начаться уже совсем скоро, да и Инна Владимировна была чересчур рассержена. Пытаясь справиться с болью, со слезами на глазах Юля встала к стойке. Каждая воспитанница в классе имела свой рабочий стол. Парта Сони находилась прямо перед Юлиной. Соня подошла к подруге, ободряюще сжала ей руку и тихо посоветовала: – Расслабься и глубоко дыши. Ну, начинай! Закрой глаза. Так, молодец! Теперь сделай пять глубоких вдохов. Ну, давай – раз... два... три... четыре... пять. Юля сквозь слёзы улыбнулась: ей и правда стало легче. Помогла релаксация, да и обезболивание, наконец, начало действовать уже в полную силу. – Спасибо, Сонь, - благодарно проговорила она. - Ты знаешь, в такие моменты всё кажется просто ужасным! Ещё почти три года здесь мучиться! Ну почему я была такой дурой? Позволила себе сюда попасть! Если бы можно было всё вернуть назад и переиграть, правда? – Да уж! - согласилась Соня. - Соломку бы заранее подстелили! Это точно! Но – Юля! Никакой паники! Мы справимся! И всё будет хорошо, вот увидишь. А насчёт этого инцидента у меня уже появились некоторые мысли. После физкультуры вам расскажу. Юля смахнула последние слёзы. – Соня, я просто эгоистка. Тебе в 10, нет, в 100 раз хуже, чем мне! А я жалуюсь! И ты пытаешься мои проблемы решить, хотя у тебя своих полно! – Ты же из-за меня пострадала, - улыбнулась Соня. - Ведь обо мне беспокоилась! Спасибо! Я очень тронута! – Левченко! На место! - приказала Инна Владимировна. В класс уже входила преподаватель биологии Вероника Игоревна. Девушки замерли у своих парт. Педагог внимательно оглядела класс и разрешила воспитанницам сесть. Увидев, что Юля осталась стоять у стойки, Вероника Игоревна удивлённо вскинула брови, но от каких-либо высказываний воздержалась. Соня сегодня сидела за своей партой как “белый человек” и наслаждалась этим. Она уже отвыкла от этой роскоши – просто сидеть за столом. Девушка внимательно слушала преподавателя и невольно любовалась ею. Веронике Игоревне было на вид 27-28 лет. Изящная, женственная, очень обаятельная! В её больших серо-голубых глазах, казалось, постоянно присутствовало выражение радостного удивления. Прямые волосы светло-пепельного оттенка свободно падали на плечи, а на голове были уложены красивой волной, даже не волной – а каким-то бутоном. Очень оригинальная причёска! Воспитанницам категорически запрещалось придумывать преподавателям какие-либо прозвища, но Соня мысленно окрестила Веронику Игоревну “нарциссой”. А голос у неё был тонкий, звонкий и какой-то полудетский. Соне трудно было представить, как Вероника Игоревна берёт в руки ремень и проводит телесные наказания. Слишком не вяжется это с её внешностью! Однако, без сомнений, она это делает. Соня знала, что Вероника Игоревна – ответственный воспитатель 203-ей группы. Она дежурила по отделению в тот день, когда Соня перешла в группу из изолятора, и днём сопровождала девушку в кладовую и библиотеку, контролируя получение Соней всего необходимого для жизни в “Центре”. А до этого она вместе с ответственным воспитателем “Центра” и заведующей отделением Галиной Алексеевной принимала у Сони зачёт по “Правилам”. Сейчас девушки учились решать задачи по генетике повышенного уровня сложности. Вероника Игоревна объясняла очень увлечённо, эмоционально, причём, не стояла у доски, а “порхала” по всему классу, успевая пообщаться с каждой ученицей. Вероника Игоревна, несмотря на свою эфемерную внешность, прекрасно умела быть жёсткой, когда это требовалось. Взгляд её тогда становился стальным, голос – решительным и твёрдым, и на наказания в таких случаях она не скупилась. Однако в 204-ой группе ей не приходилось прибегать к таким мерам часто. Биологию девушки любили, задания всегда выполняли тщательно, на уроках активно работали. Когда всё было в порядке, Вероника Игоревна вела себя с ученицами так, как будто они не воспитанницы “Центра”, допустившие нарушения законов, а обычные студентки обычного колледжа страны. Она доброжелательно разговаривала с девушками, не позволяла себе никаких окриков или нравоучений, называла воспитанниц только по именам, позволяла задавать любые дополнительные вопросы, не вставая с места; часто шутила. Девочки на её уроках иногда и сами забывали, что они находятся в режимном учреждении. Они очень ценили такое отношение преподавателя, и сами старались изо всех сил. Елизавета Вадимовна, лучшая подруга Вероники, которая обычно вела себя на уроках прямо противоположным образом, иногда ворчала на неё по этому поводу: - Ника! У нас же не институт для благородных девиц! Ты их скоро на “вы” будешь называть! Моих хотя бы не балуй! Вероника преподавала и в Елизаветиной 202-ой группе. На такие выпады она, смеясь, отвечала: - Не беспокойтесь, фрау! Не разбалую! В моей методике есть тонкий скрытый смысл! Вам, прямолинейным, не понять! - Да где уж нам! - с нарочитым смирением соглашалась Елизавета. - Тем более с нашим пятым местом! Так получалось, что всё время, с начала первого курса, группы Елизаветы и Вероники занимали третье и четвёртое места, соревнуясь друг с другом за призовое третье, и завоёвывали его практически поочерёдно. В прошлом периоде третье место досталось 202-й группе. Но сейчас, когда на второе неожиданно выскочила 204-ая и потеснила всех уже устоявшихся лидеров, группы подруг оказались на четвёртом и пятом местах. Причём четвёртое взяла группа Вероники, обойдя своих вечных конкурентов всего на 100 очков. - Так вот и работайте лучше над собой, чем лидеров поучать! - назидательно отвечала на это Вероника. Елизавета и Вероника были не просто подругами, их связывали давние очень тёплые, почти родственные отношения. Так же, как и их семьи. Девушки ещё в школе были лидерами в одной учебной организации, очень дружили и вращались в одной “тусовке”. Их будущие мужья тоже являлись членами этой “тусовки”. На первом курсе колледжа подруги вместе сдавали тест “Системы перевоспитания”, благополучно его прошли, и оказались в одной “Школе стажёров”. Их молодые люди, тоже неразлучные друзья, учились на “компьютерщиков”. После обязательной трёхмесячной стажировки в качестве воспитанниц Елизавета и Вероника распределились в один “Центр перевоспитания” (как раз этот) и работали бок о бок до окончания колледжа, сначала – дежурными воспитателями, а с четвёртого курса – ответственными, в соседних группах. В конце четвёртого курса, едва отметив совершеннолетие, они в один день, в одном месте сыграли две свадьбы со своими “компьютерщиками”. Дальше тоже всё развивалось как будто по заранее намеченному плану. Через год после свадьбы у подруг родились сыновья, с интервалом в три дня. Они растили малышей, заочно учились в педагогическом институте, а их мужья – в Универститете информационных технологий. Жили две семьи в одном доме, буквально в соседних квартирах, и бюджет у них был практически общим. Вскоре Елизавета и Вероника вышли на работу в “Центр перевоспитания для студенток ВУЗа” сначала – воскресными воспитателями, а когда перешли на третий курс – ночными. Теперь они учились очно, а их сыновья ходили в ясли для сотрудников “Центра”. Когда молодые мамы и их мужья одновременно закончили свои институты, их детям исполнилось по пять лет. Вся компания вернулась в “Центр для студенток гуманитарно-языкового колледжа”. Веронику и Елизавету назначили ответственными воспитателями в 103-ю и 102-ю группы, а их мужья работали системными администраторами. Сыновья посещали садик для детей сотрудников. На общем для двух семей совете было решено, что пока Вероника и Елизавета будут работать по обычному графику ответственных воспитателей, но когда сыновья пойдут в школу – их мамы перейдут на вахтовый метод работы. Кстати, жили две семьи здесь же, в “Центре”. Так поступали многие, условия для этого были. Сотрудникам администрация во всём старалась идти навстречу. Отпуска мужьям воспитателей беспрекословно предоставлялись вместе с жёнами. Елизавета, конечно, ворчала на подругу чисто по-дружески. Несмотря на чрезвычайно близкие отношения, они с Никой были очень разными и работали каждая по своей методике. Над их постоянной конкуренцией подшучивали и они сами, и коллеги, и мужья. В семьях даже по традиции делали ставки – какая группа на этот раз обойдёт другую. А вообще в “Центре” среди воспитателей было не принято критиковать и, тем более, осуждать работу друг друга. Все были профессионалами и уважали право своих коллег на самостоятельность. Конечно, советы друг другу давали, но ненавязчиво, и больше по взаимным просьбам, а основной контроль над работой воспитателей и соблюдением ими всех инструкций осуществляла администрация. Сейчас Вероника Игоревна в завершение занятия дала девушкам довольно трудную задачу для самостоятельного решения, с которой они справились быстро и без ошибок. Урок закончился для всех очень даже благополучно. У воспитанниц оставалось совсем немного времени, чтобы переодеться в спортивную форму и построиться для выхода на урок физкультуры. Соня едва успела вытащить из папки нужные ей две инструкции. С разрешения Инны Владимировны девушка собиралась взять их на физкультуру и там изучить. У Сони уже появились кое-какие мысли, как попытаться решить конфликт с Марией Александровной, но необходимо было поглубже разобраться в некоторых моментах с помощью инструкций. “Заодно одну из них наизусть выучу, как мне велено”, - подумала девушка.
полная версия страницы