Форум » Антология лучших рассказов, размещенных на форуме » Herъ Хрюкиндъ. Папочка! » Ответить
Herъ Хрюкиндъ. Папочка!
Forum: Папочка! Воображение рисовало Насте страшную тюремную машину с решетками на окнах, но во внутреннем дворе суда их ждал обычный автобус. «Их» - потому, что в прокуренном помещении с деревянными лавками у стен, вместе с ней томились в ожидании своей дальнейшей участи еще с полдюжины женщин. На вынесение приговора по такого рода административным делам суду, как правило, хватало пятнадцати минут. Протокол о задержании, подписанный сотрудниками вновь переименованной милиции и двумя понятыми считался вполне достаточным основанием для заключения о виновности в административном правонарушении. После чего суд удалялся на пятиминутное совещание и, наконец, судья монотонно зачитывал приговор, известный ему по причине частого произнесения уже едва ли не наизусть. Как и всякому человеку далекому от политики Насте, разумеется, и в голову не пришло бы ходить на какие-то митинги с требованием отмены чрезвычайного положения и возвращения гражданских прав - это Лера ее уговорила. Уговорить было в общем-то не так уж и трудно, Лера была единственным человеком, который был ей небезразличен. Да и неудивительно - Насте исполнилось 35, отношения с мужчинами катастрофически не складывались, а Лера, кажется, понимала ее, и готова была принять ее такой, какая она есть. В общем неожиданно для себя Настя оказалась с ней сначала в постели, а потом и на этом идиотском митинге, куда Лера - феминистка и известная в кругах московского LGBT движения личность - увлекла ее за собой под горячие монологи о том, что «мы не должны позволять этим свиньям…». Их построили перед автобусом, и молоденький лейтенант - очевидно начальник конвоя - выкликнул всех поименно, делая отметку в ведомости, а затем убрал ее в планшет и заученной скороговоркой провозгласил: «Значит так, граждане. Вы признаны виновными в совершении различных видов правонарушений и привлечены к административной ответственности. Повторяю: всего лишь административной. Не усугубляйте свою вину, пытаясь делать какие-либо глупости. Если взамен административной статьи кто-то из вас хочет уголовную, то это без проблем… Но лучше вам от этого не станет, поверьте на слово. Я - начальник конвоя. Любая попытка бегства, оказания сопротивления, провокация, а таже оскорбление сотрудников МВД при исполнении служебных обязанностей является уголовным преступлением. У-го-лов-ным! - он выдержал многозначительную паузу - всем понятно? Заходим в автобус организованно, рассаживаемся по одному. В движении соблюдать порядок. Не переговариваться, не передавать друг другу какие-либо предметы, не открывать окна, не курить, не кричать, не петь. В случае, если вам стало плохо, обращаться ко мне, или конвойным. Если кому надо в туалет - сейчас проситесь, пока не отъехали. Останавливаться ради вас никто не будет. Для тех, кто в танке еще раз повторю: не ищите приключений на свою… ну вы меня поняли. В общем - без глупостей! Вопросы?» Вопросов ни у кого не было. Над запрещением петь в иной обстановке Настя наверное рассмеялась бы - нескольким топчущимся перед автобусом дамам было явно не до песен. Некоторых она успела подробно рассмотреть, коротая время в прокуренном «зале ожидания». Скромно одетая женщина лет пятидесяти, чье лицо все еще можно было назвать красивым, беззвучно бормотала себе что-то под нос, глядя неподвижным взглядом в пространство и периодически мелко крестясь. Две омерзительного вида мужиковатые особы - скорее всего знакомые Леры - старались держаться гордо и независимо, и с плохо скрываемым презрением смотрели на двух подружек, чья одежда и макияж не оставляли ни малейших сомнений в отношении рода их деятельности. Старшая их этих двух, явно повидавшая виды, жевала резинку, монотонно покачивая в воздухе ногой и периодически пытаясь приободрить свою молодую подругу, которую она называла Юлькой. Последняя - молоденькая двадцатилетняя девчушка, которую не смогла испортить даже соответствующая профессии боевая раскраска, затравленно озиралась по сторонам и куталась в коротенькую розовую курточку с капюшоном, зачем-то даже натянув рукава на кисти рук. Охранявший их контингент, помимо лейтенанта, включал только трех долговязых солдат-срочников в нескладно сидящем камуфляже, а также молчаливого амбала, судя по всему контрактника, безучастно курившего возле урны. Контрабас, как на армейском жаргоне именуются контрактники, был явно тертым калачом, скорее всего откомандированным с Кавказа, о чем свидетельствовали длинный шрам на шее и два отсутствующих пальца на левой руке. Солдатики были вооружены только резиновыми дубинками, и лишь у контрабаса имелся автомат откинутый в положение «за спину». Вся компания расселась в автобусе. Зашедший в салон последним лейтенант окинул подавленно молчавших пассажиров взглядом и выдал, обращаясь к одному из срочников: «Так, Васильченко, я пошел документы отмечать, смотри у меня, чтобы все нормально тут…», и стрельнув в подчиненного многозначительным взглядом, направился обратно в здание. Солдатик встал на площадке возле дверей, и демонстративно постукивая резиновой палкой по поручню обвел притихших женщин взглядом, в котором явственно читались насмешка и высокомерие. Теперь, когда начальник ушел, он был тут за главного, и его прыщавая физиономия просто-таки сочилась сладострастным счастьем угнетаемого комплексами имбицила, дорвавшегося наконец до власти хотя бы над кем-нибудь. Развязанной хозяйской походочкой он прошелся по проходу, постукивая «демократизатором» по спинкам сидений и оценивающе глядя по сторонам. Остановившись напротив Юльки он вперился в нее долгим плотоядным взглядом и сально улыбаясь уселся на сидение рядом с ней. Юлька сделала то, что в этой ситуации было самым худшим - она отвернулась и обреченно уставилась в пространство перед собой, словно не замечая обращенного к ней внимания. Ничто не заводит подонка больше, чем подавленность и испуг жертвы. Солдатик развязано забросил ей руку на плечо и подмигнув произнес: «ну что, красавица?». Юлька продолжала сидеть, неподвижно глядя перед собой, лишь руки ее, лежащие на коленях заметно дрожали. «Не хочешь знакомиться, да?» - разочаровано вопросил долговязый, и по-прежнему не получив ответа начал фальшиво насвистывать «Сердце красавицы склонно к измене». Юлька продолжала сидеть абсолютно неподвижно, словно надеясь на то, что обличенный властью малолетний выродок сочтет ее предметом неодушевленным. Это не сработало. «Не хотим общаться» - невесело констатировал солдатик, похлопав ее по плечу. «А зря. Мы, между прочим, люди не злые. Где-то даже отзывчивые. Если что, то и слово можем замолвить перед кем надо. Но это, конечно, дело добровольное…», - он снова оглядел Юльку с насмешливой улыбкой. Смертельно бледная Юлька впервые перевела на него заискивающий взгляд и попыталась изобразить улыбку уголками дрожащих губ. Почувствовав, что его усилия дают плоды, конвоир снова ринулся в атаку. «Ну вот, красавица, так-то лучше. Ты не стесняйся, мы тут все свои. Ты небось в туалет желаешь? Ну пошли!» - и он встал с сиденья, кивком пригласив Юльку за собой. Юлька встала, и затравленно оглянувшись по сторонам, словно ища поддержки, не нашла ее, и нетвердой походкой обреченно поплелась за конвоиром. «Эй, ты куда ее…» - юлькина подруга привстала, схватившись за поручень. «Сидеть!» - рявкнул второй конвоир, врезав дубинкой по поручню рядом с ее рукой. Девушка взвизгнула, и испуганно отдернув руку тут же плюхнулась обратно на сиденье. «Попрыгай мне тут еще!» - припугнул ее солдат - «сейчас дубьем схлопочешь, а потом по нашему рапорту тебе еще добавят - мало не покажется!». Подруга сникла и отвернулась к окну. Жаловаться было некому - многозначительный взгляд лейтенанта и его «чтоб все нормально тут» стали понятны. Скорее всего он расплатился таким образом с солдатиком за какую-то оказанную ему услугу: от положенной на кухне плитки, до ремонта компьютера. Юлька вернулась в сопровождении конвойного минут через десять. Она шла за ним спотыкающейся, путанной походкой и молча уселась на место, глядя куда-то в пол и тихонько всхлипывая. Лейтенант появился из здания с большой папкой в сопровождении гражданского водителя и призывно махнул контрабасу. Последний, послав окурок в урну метким щелчком, тоже залез в салон, и автобус тронулся. Настя глядела через грязные стекла автобуса на проплывавшие мимо московские улицы и не узнавала их. Как все изменилось за последние два года! Бронетранспортеры на перекрестках, солдаты, проверяющие пропуска, редкие в дневное время прохожие. Когда-то здесь кипел людской поток - вот там был маленький ресторанчик, где они с Вовкой… а в этом здании помещался шикарный обувной магазин, где когда-то она присмотрела себе сапожки. Все началось со смены странами НАТО правящих режимов в Сирии и Иране. Теперь альтернативный газопровод в Европу превратился в реальность, и России опять стали диктовать правила игры. Снова вспыхнул умиротворенный уже было Кавказ. Китай тоже оказался отрезан от каких бы то ни было энергоносителей, и наконец-то исполнилась вековая мечта нации торгашей-мореплавателей: производство было сосредоточено в одном месте, природные ресурсы в другом, а потребление в третьем. При таком раскладе на коне всегда тот, кто седлает морские коммуникации, и авианосный флот с невеликой по сухопутным меркам численностью личного состава, перекрыв населению недружественных стран доступ к материальным благам, легко ставит мат в два хода любым танковым армадам. Правда, всегда существует опасность, что две великие континентальные империи сумеют договориться и образовать самодостаточный конгломерат. Случись такое, и время начало бы работать на них: изнеженный безудержным потреблением «золотой миллиард» не был способен на какие-либо серьезные жертвы. Именно поэтому население империй нужно было быстро «дожать», заставив принять правила игры и вовремя подсунув демократических вождей, которые поведут радостное стадо в ряды «цивилизованного человечества». В качестве кого - знать будут лишь посвященные. Но тут произошло то, что всегда происходило перед лицом напирающей на передовые рубежи Империи чудовищной иноземной диктатуры - страна сплотилась. Это даже не была идеология, это был просто выбор жить - та самая простая идея, отсутствие которой столько лет развращало народ, заставляя его либо спиваться, либо глушить тревожную бессмысленность своего бытия безудержным и бессовестным воровством. Тогда-то впервые и прозвучало в эфире то памятное «Граждане России! Вы слушаете обращение Комитета Национального Спасения». Обошлось без особой крови, лидеры организованной преступности со свойственным им чутьем поняли,что эра шуток кончилась навсегда, а наиболее глупые представители «демократической общественности» и проворовавшейся номенклатуры были быстро изолированы компетентными органами. Корчась в мучительных судорогах, страна выблевывала из себя все то, чем щедро кормило ее смутное время: эгоизм, праздность, демократию. Превращенные в офисные комплексы цеха московских заводов снова огласил надсадный вой станков, фундаменты которых смотрелись каким-то сюреализмом на полу, покрытом дорогой итальянской плиткой. Разучившуюся работать Столицу никто не собирался кормить просто так: те, кто мог найти свое место в необходимом стране материальном производстве делали это, остальным оставалось уезжать и находить себе занятие по силам где-то еще. Бывшим специалистам - технологам, конструкторам и мастерам приходили мобилизационные предписания с требованием прибыть на тот, или иной объект. Отказ карался, да и отказываться, собственно никто особо и не хотел - мобилизованным спецам были обеспечены «зеленые» потребительские карточки, о которых ставшие в одночасье ненужными бывшие маркетологи, риэлтеры и юристы могли только мечтать. Пришло такое предписание и настиному отцу, благодаря чему Настя особенно не бедствовала, хотя ее собственная желтая карточка обеспечивала лишь самый минимум: кому сейчас нуже дизайнер по интерьерам? Автобус остановился перед воротами и спрыгнувший с подножки лейтенант скрылся в помещении КПП. Ворота с металлическим лязгом распахнулись, пропустив их в просторный внутренний двор.«Выходим по одному» - повинуясь команде Настя выскочила из автобуса и проследовала вместе с остальными по каким-то длинным коридорам до двери с табличкой «медкабинет». Обитель местного эскулапа предварялась узким коридорчиком с вешалкой для одежды и десятком стульев. Конвойные остались по ту сторону захлопнувшейся двери. Из кабинета выглянула высокая брюнетка в белом халате - по возрасту настина ровесница. «Раздеваемся, заходим по одному» - коротко распорядилась хозйка кабинета и снова скрылась за дверью. «Повернитесь! Нагнитесь! Жалобы есть? Хронические заболевания? На учете в психдиспансере состояли?» - Настя односложно отвечала на вопросы, желая только одного - чтобы все это скорее закончилось. Последней в кабинет зашла зареванная Юлька. Через некоторое время оттуда послышался возмущенный голос: «это еще что? А ну стой смирно!». Через секунду дверь в кабинет с грохотом распахнулась и черноволосая врачиха хлопнув ей с такой силой, что у присутствующих заложило уши, ураганом проследовала мимо приводящих себя в порядок женщин к двери в коридор. Открыв ее, она высунулась наружу и возмущенно проорала: - Тамилин, …б твою мать, опять? - Марин, ты чего ругаешься? - послышался откуда-то из коридора голос лейтехи. - А ты не знаешь, да? - издевательски передразнила его врачиха - не знаешь что опять твои уроды творят? - Ты о чем? - Ты мне тут дуриком, б…ь, не прикидывайся! - брюнетка явно не привыкла стесняться в выражениях - Это твои ублюдки девке жопу порвали, кто еще? - Да с чего ты взяла? Она за проституцию идет. Ее на панели взяли, не в филармонии! - лейтенант перешел в наступление. - Ты меня, сука не лечи, я пролеченная! Что я не определю когда ткани повреждены? Еще раз такое увижу, я на тебя рапорт за рапортом писать буду, пока тебя, падло, обратно на Кавказ не упекут, под пули! Вместе с уродами твоими озабоченными! - и бабахнув дверью она снова скрылась в кабинете.«Да не дергайся, дура, лежи спокойно!» - донеслось оттуда - «пощиплет немного, не помрешь!». Дальнейшее ожидание показалось Насте вечностью. Это был такой же коридор со стульями и дверью, ведущей, очевидно, туда, где все и происходило. В отличие от двери медкабинета, эта была двойной и имела толстую мягкую обивку, но все равно доносящиеся из-за нее женские крики были иной раз явственно слышны. Каждый раз, когда дверь в очередной раз открывалась и оттуда появлялся охранник, Настя ждала, что назовут ее. Но называли каждый раз кого-то другого. Набожная дама, услышав свою фамилию молча встала, и перекрестясь, протянула руки охраннику. Он щелкнул на них наручниками и она скрылась за дверью, откуда некоторое время спустя донеслось лишь несколько сдавленных стонов. Незадолго до того, как вызвали Юльку, в коридоре появилась врачиха. «Подожди» - сказала она охраннику и скрылась за дверью. Она снова показалась в коридоре лишь несколько минут спустя и продолжая диалог со своим невидимым за дверью собеседником, бросила через плечо: «Ваши они подчиненные, вам за них и отвечать!». Судя по тому, что после того, как Юлька скрылась за дверью, криков не последовало, а охранник показался снова спустя лишь пару минут, стало ясно, что эскулапше удалось-таки отстоять свою словно впавшую в прострацию юную протеже. Одна из мужеподобных дамочек вдруг начала вырываться и истошно орать что-то о человеческом достоинстве и правах, но быстро была умиротворена появившимися из-за двери вторым охранником и женщиной в форме сержанта с электрошокером. Орала она истошно - может быть от нервов, а может и потому, что недовольные ее поведением экзекуторы дали волю своим эмоциям. Юлькина подруга спокойно отправилась навстречу судьбе, покачивая бедрами по профессиональной привычке и только взвизгнула пару раз. Настя осталась в коридоре одна. - Гражданка Никольская! - провозгласил появившийся из-за двери охранник. - Д…да - запинаясь ответила Настя. - Встать! Руки вперед! - скомандовал он. Наручники щелкнули на ее запястьях. За дверью оказалось просторное помещение, в центре которого стояла широкая скамья с кожаными ремнями, а справа от нее три письменных стола. За одним из них восседал человек в форме подполковника милиции, а за двумя другими - какие-то гражданские, трое мужчин и две женщины. Одна из женщин была облачена в белый медицинский халат. Помимо них в комнате находились двое уже известных Насте охранников и женщина-сержант с болтающимся у нее на руке электрошокером. Словно в забытьи Настя услышала свое имя, а также то, что за противоправные действия, выразившиеся в участии в несанкционированном митинге, согласно какой-то неизвестной ей статье какого-то кодекса, она привлечена к административной ответственности и будет наказана семюдесятью ударами розг. Она не возражала, когда ее подвели к лавке и женщина-сержант расстегнула ей молнию на джинсах. Она покорно легла и почувствовала, как ей обнажили ягодицы, сдернув с нее джинсы вместе со всем остальным. Что было дальше она помнила плохо. Наверное она кричала, во всяком случае у нее болело горло так, как это бывает после того, как долго и громко кричишь. Она осознала что все кончилось, когда ослабли ремни и ее, плачущую, подняли за плечи с лавки. Она натянула джинсы, стараясь ни на кого не смотреть и взяла у женщины-сержанта протянутый ей одноразовый носовой платок. Она дошла пешком до станции метро, которое со времен объявления чрезвычайного положения стало бесплатным и простояла всю дорогу в вагоне, отвернувшись к двери с белой надписью «не прислоняться». Впервые Настя пришла в себя около дома, увидев такую знакомую фигуру сидящего на скамье старика. «Настенька!» - отец бросился к ней - «Господи, что? Что с тобой случилось? У тебя не отвечал телефон, я…» - он обнял ее и прижал к себе. Он задавал еще какие-то вопросы, но она только отрицательно мотала головой в знак того, что не хочет говорить. Она видела перед собой осунувшееся и полное беспокойство лицо пожилого мужчины - единственного во всей вселенной человека, для которого она была всем, ради чего он жил и понимала, что она ни за что, ни за что не скажет ему всего, что довелось ей испытать сегодня. Когда они вошли в квартиру, он опять о чем-то ее спрашивал, непрерывно суетился, что-то доставая из сумок, а потом уложив Настю на диван и укрыв ее пледом, хлопотал на кухне, гремя посудой. Она смотрела в потолок и ни о чем не думала. Сейчас ей просто нельзя было ни о чем думать. Отец появился с кружкой дымящегося чая, взял ее за руку и начал гладить по волосам. Господи, сколько лет назад это было? Она не помнила. Наверное еще до того, как умерла мама. Да, тогда, когда она была еще совсем-совсем маленькая. Петь он никогда не умел и вместо колыбельной он всегда нараспев рассказывал ей этот стишок про слона… «Поспи, Настенька, поспи!» - услышала она его голос. «Пусть тебе приснится сон - старый добрый слон». Это стало последней каплей. Она уткнулась головой ему в колени и зарыдала. «Па-ааа-па!» - он снова гладил ее по волосам и утешал, но она уже не могла сдержаться. «Па… па… па-аапаааааа!» Крик рвался из глотки помимо ее воли, не в силах остановиться, она захлебывалась и давилась им, и явственно ощущала, что ей становится легче. Обида, разочарование, унижение, боль - все выходило сейчас из нее с этим криком. И словно молитву, она повторяла вновь и вновь: «Папа! Паа-аапа!» «Папочка-а-а-а-а!»
Ответов - 0
полная версия страницы