Форум » Антология лучших рассказов, размещенных на форуме » Вероника. Высшее образование » Ответить
Вероника. Высшее образование
Виктория: Высшее образование Часть I. После поступления в Университет, казалось, все беды детства отошли на задний план. Отец был доволен тем, что я выросла неглупой и послушной девочкой. Факультет был очень престижный и родители были рады. Папа стал более мягким и прощал то, за что жестоко карал в школе. Особенно ему нравилось покупать мне модные вещи. В день его пенсии мы встречались с ним где-нибудь у многочисленных магазинов женской одежды и покупали мне, то туфли, то платье, и т.д. Все было хорошо до тех пор. Пока я не осознала, что музыка для меня навсегда в прошлом! Профессия, которая прямо заколдовала маму –”история литературы”, сулила мне разве что место в каком-нибудь архивном управлении. Правда, мои литературные навыки, на которые обратили внимание, это результат полученных знаний. В общем, сдав сессию за второй курс, я здорово задумалась, как быть дальше. Можно сказать, случайно встретила свою бывшую учительницу музыки. Она была уверенна, что я учусь дальше. Разочарование переросло в недовольство и она стала настаивать, чтобы я переводилась в консерваторию. Я, честно говоря, не представляла, что это возможно, но все же заговорила об этом дома. Мать была даже рассержена. Отец тоже не выразил восторга и сказал, что-то по поводу того, что профессия – это не развлечение. И когда на следующее утро я снова заикнулась на эту тему, он уже строго посмотрел на меня и сказал: Что сделали, менять не будем. Все! Но через пару дней учительница позвонила и буквально заставила меня пойти в консерваторию и прослушаться. Ее муж был деканом факультета. В общем, перевод они сделали можно сказать при моем слабом участии. До конца августа я скрывала эту новость от родителей. Никогда раньше я так не делала и очень переживала, понимая, что такое мне уж точно не простят. К моему горю все случилось на даче, откуда мы должны были вот-вот вернуться в город. В мое отсутствие маме позвонила соседка из города и сказала, что ей почтальонша дала письмо на мое имя. Мама попросила прочитать, а там было написано, что я зачислена в консерваторию. Помню, когда пришла домой увидела осунувшегося отца и поняла, что будет что-то страшное. Отец даже не кричал. Он только высказал, что нужно со мной сделать. – Слишком самостоятельная стала, - поддержала его со свирепым видом мама. – Родителей уже можно ни во что не ставить. Я начала было объясняться, что наоборот. Хотела сделать им сюрприз. Но потом повела себя совсем глупо. Начала очень активно противоречить им и дело дошло до того, что я вдруг поняла, что уже кричу на отца! Я, испугавшись, замолкла. Но отец этого мне простить не мог. Особенно его возмутил мой нахальный вид. Ходила я в им же купленной белой кофте и черных обтягивающих лосинах, в туфлях без задников на высоких каблуках. На меня обращали внимание. И мне, я скажу честно, это нравилось. – Я слишком опаздываю сейчас,- сказал он. – Но это неважно. Отец спешил на электричку, поэтому времени у него было в обрез. – Пороть будешь? Ну и ладно! – в запале прокричала я. Лосины я не успела даже стянуть ниже колен, когда он повалил меня к себе на колени и отходил рукой по попке. От неожиданности и неудобной позы, я стала сильно крутиться, туфли слетели с ног и я еле доставала пальцами до пола, чтобы как-то сохранять устойчивость. В общем. Он отлупил меня и злой уехал. А вечером меня ждала серьезная порка двумя ремнями. Я вышла для наказания в халате и, чтобы не злить родителей сама подготовила кушетку и легла, подложив под живот валик и задрав халат высоко на спину. Пороли меня в тот раз от души. Но согласитесь, что я заслужила. Наверное, сейчас я нашла бы способ уладить этот конфликт иначе, и даже настояла бы на своем. Но тогда я была еще достаточно неопытной, за что и поплатилась. Понимая всю тяжесть своей вины, я терпела наказание и даже стеснялась проситься. Только кричала. А вопли мои точно было слышно на весь поселок. Пороли меня, как помню, с двумя перерывами, очень сильно. Правда, пряжками не били, стегали ремнями, но очень сильно. Это меня немного успокаивало. Надеялась, что розгой отец бить не станет. Заканчивал папа один. Мама то ли устала, то ли решила посмотреть на меня со стороны. Пороли, наверное, минут 40, не меньше! А может так просто казалось мне. Всегда в эти моменты время тянется дольше. И ударов кажется больше, чем на самом деле... Когда меня отпустили, папа сказал – Ну иди уж пока… Я тогда, заливаясь слезами и дергаясь всем измученным телом, не обратила на это внимание. Весь страх этих слов я прочувствовала через день. Но ужасов пока хватит. Никогда раньше моя попка не выглядела так жалко. Кожа вспухла и стала прямо дубовой, как будто не кожа, а толстая шершавая мешковина. Я накрылась ледяным полотенцем. Оно немного утолило жар, но само скоро нагрелось, и перестало гасить раздражение. Утром попка, бедра и ноги ниже ягодиц были сине-черные, все во вспухших полосках, к которым было невозможно прикоснуться. Я валялась на животе и проклинала себя за свой проступок. Но изменить уже ничего не могла. Моя судьба была предрешена. Родители готовили мне следующую экзекуцию. Описать ее у меня просто не хватает сил и смелости… (К читателям. Прошу не судить меня строго. Я рискнула описать один из эпизодов своего воспитания. Конечно, ход событий несколько приукрашен, ради динамики. Но мне часто говорят, что напрасно я поменяла профессию. Музыку можно было и отложить. Вот и описала я этот переломный момент в моей жизни. Тем более, что это у меня свежо в памяти. Правда, если есть наказания из разряда запомнившихся на всю жизнь, то это то, которое было после этого. Или вернее, они в паре.) Часть II. На следующий день. Как это ни странно, но сейчас, спустя некоторое время мне трудно определить гамму ощущений, которые я испытывала тогда, проснувшись после воспаленного сна на следующее утро после наказания. Сказать, что я отошла от пережитого, это значит ничего не сказать. Собственно говоря я и не спала, а просто забылась, обессилев от сильных переживаний и не утихающей боли. И хоть сознание несколько сгладило болезненные ощущения пережитых унижений и горькой обиды, но внутренний протест против такого обращения то и дело доводил до слез. Это были уже не вчерашние истерические рыдания, а сдавленные слезы, которые невольно сами собой лились из глаз. Угроза нового наказания действовала на психику и вводила в состояние паники. Что только не ощущала я в этот момент! Стресс – это понятно. Вся эта процедура от начала до конца – стресс и шок, испуг, стыд – это видно и со стороны. Но мое внутреннее состояние паники или, вернее – истерики, известно только мне. Так вот, об истерике. Доводили меня до этого состояния почти при каждом случае. Вообще – оно формировалось сразу же при первом ударе. Свет буквально мерк в моих глазах, как только мне объявляли о предстоящем наказании. Боль, пронизывающая тело и обжигающая голую поверхность ягодиц, становилась единственным критерием, который я воспринимала, и поэтому мало что запомнилось из происходившего рядом. Слова поучений от отца я старалась слушать, но когда боль нарастала уже так, что заполняла все тело, то отвечала ему часто невпопад, чем ужасно злила его. ”Вот, даже сейчас ты меня не слушаешь!” – сердился он. А поскольку орудие порки было у него в руках, то такая рассеянность часто стоила солидным добавлением к уже полученному наказанию! А что я могла поделать? Это ведь не специально. Это сейчас я такая смелая. Смелость, как рукой снимало первым же ударом ремня. Вот так оно и было, доходила я до истерики. Обо мне соседки вечно в след шептались: “Бесстыдница, вчера снова лупили. Родителей не слушает. Так ей и надо.” Слушать это неприятно. Мне теперь кажется, что родители сознательно каждый раз наказывали меня строже, чем я заслуживала. Когда твоя попка покрыта рубцами через всю ширину, от бедра до бедра, здорово не поразмышляешь! Всегда думаешь – ну вот, этот удар еще перетерплю, а следующий уже не выдержу! Поэтому и кричала – "Больше не буду!" А уже во время “взрослых” порок, после 19 лет, не выдерживала и кричала – "Хватит!" В эти моменты я не контролировала себя, и происходило со мной все, что только может произойти в таком состоянии. Правда, отец тогда уже не добавлял, потому что в этом возрасте все равно отпускал меня только тогда, когда пороть было уже негде. Когда отпускали, я шла к себе в комнату. Сил умыться не хватало. Не думаю, что в том виде я бывала привлекательной. Плелась, согнувшись, еле волоча по полу босые ноги и отчаянно растирая занемевшую попку. Потом отлеживалась, плача в подушку. Свежие ощущения полученной порки всплывали в уме. То, что недавно восприняла в виде боли, теперь было невыносимо жутко, стыдно. Отец, правда, не мешал. Он считал, что это даже правильно – осмыслить полученное наказание. Еще в Сибири я научилась зимой перед поркой вывешивать мокрое полотенце на мороз. Летом и потом, когда переехали, клала его в морозильник перед наказанием. Прикладывая холодный ледяной компресс к разгоряченному после наказания телу, я утоляла боль и жжение. Раздражение кожи проходило быстрее. Боль внутри тела долго не проходила и никакие компрессы тут не помогали! Потом охлаждалась холодной водой в душе. Постепенно успокаивалось дыхание. Возвращалась способность воспринимать происходящее вокруг. Я всегда старалась как можно быстрее пережить эти страшные, унизительные моменты жизни. Приводила себя в порядок и старалась не показывать, как же мне больно после таких строгих воспитательных мер. Я часто раньше, получив взбучку, анализировала и фантазировала, как нужно было бы поступить, чтобы этого не случилось. Чтобы прожить этот этап по-другому. Валялась в одиночестве и думала - если бы папа уехал на курсы в Москву! Если бы не случилось того и того. Если бы я маме сделала бы какой-нибудь подарок... Может мне и простилось бы. А может они уехали бы просто надолго и я бы росла одна... Когда лежишь на животе, потому что больно повернуться, то, чтобы утолить боль, отвлекаешь себя, чем только возможно. Часто я забывалась и засыпала под эти мечтания... *** Бабочки весело кружились передо мной и, очень озорно и витиевато махая крылышками, старались сесть мне на вытянутые вперед руки. Сперва я прогоняла их, а потом постаралась разглядеть повнимательней. В те короткие секунды, пока они задерживались на моих ладонях, я успевала разобраться в запутанных узорах на их крыльях. Какими красивыми они казались! Яркие цвета украшали их, а они быстро-быстро начинали ими махать, и ослепляли меня отраженными луами солнца. Ах да! Как это хорошо, что на пляже, куда ни глянь, сегодня нет ни души. Это дало повод снять халатик и остаться в чем мать родила. Ведь я забыла надеть купальник! Я была чем-то отвлечена и совсем забыла о нем. А как бы я сейчас лежала на пляже в халате? Яркое солнце обтекает тело, и кажется, что аккуратно гладит кожу. Я вся вытянулась в струнку и чувствую кончиками вытянутых пальцев ног прохладный, влажный песок у кромки воды, куда падают приятные, освежающие брызги морских волн. Я лежу на песке совершенно одна и чувствую, как эти капли волн падают на мои ноги. Бабочки кружат надо мной. Они то и дело садятся мне на пятки, ноги и выше. Я сгоняю их, теребя ногами и виляя бедрами. Странно, но на спину они не садятся. Стало жарко лежать на песке. Я поднялась на руках и увидела, что к мокрой груди и животу прилипли целым слоем песчинки. Хотела сбросить их, но тут всплеском сильной волны облило не только ноги , но и бедра до поясницы. От этого захватило на миг дыхание. Бабочка села прямо на плечо. Но вдруг я почувствовала, что соленая вода обожгла мое разгоряченное тело. Я хотела провести рукой по облитым ягодицам, как вдруг бабочка на моем плече мгновенно превратилась в отвратительную лиловую гусеницу. От испуга я вздрогнула всем телом и сбросила ее с себя! Рука подвернулась и я, перевернувшись на спину села на песке. Он оказался очень раскаленным и песчинки показались мне слишком большими и острыми. Они моментально впились в кожу, Словно жала сотни пчел. и жжение стало невыносимым. Я вскочила, но снова упала... Казалось, будто звуки всплесков волн становились все сильнее. В ушах появился свист. Что бы это могло быть? … Когда я просыпалась и пережитые страсти всплывали утром, то именно эти мечтания казались мне совершенно глупыми. Сейчас смешно будет, но я обычно, додумывая их, и фантазируя свои другие поступки, всегда натыкалась на ситуацию, при которой мне наверняка влетело бы снова. И меня это даже успокаивало. Ведь сильное напряжение сил и нервов оставалось уже позади. Злость за пережитые унижение и стыд тоже сглаживалась. И хотелось скорее прожить что-то другое, новыми впечатлениями и эмоциями заглушить тяжелый осадок. Поэтому я старалась, буквально на следующий же день после наказания, заняться чем-нибудь интересным. Часто ходила, собирала гербарий, который мне совершенно не был нужен. Просто убеждала себя, что занимаюсь серьезным делом. Может быть это чисто по-детски. Но я не стесняюсь признаваться в этом. Действительно, хороша бы я была, если бы сидела в спальне и ревела на тему, что все меня не любят и только и знают, что лупят. *** К моему сожалению, в уме уже всплыло все, что произошло вчера. Я повела себя неправильно, что привело к большим потрясениям для меня. И еще эта угрожающая последняя папина фраза. Он у меня военный, если что приказал, решения не меняет. Так что ждать нужно худшее. Полотенце, еще ночью ледяное, казалось горячим компрессом. Я сбросила его и попыталась подняться. Сильно ломило в нижней части тела. Идти тоже было больно. Весь день я мучилась от неизвестности. Наконец, папа приехал. Был он в самом худшем настроении. Обсуждали мое поведение сперва между собой, с мамой. Потом и меня позвали. Я еле заставила себя подняться. Шла в прямом смысле на лобное место. Что будет со мной, даже не представляла. К моему ужасу мать нарезала днем длинные розги для меня, и на прощение я не рассчитывала. И как я не уговаривала, что не ожидала обиды со стороны родителей, ведь меня долго учили музыке и хотели, чтобы я играла, отец заводился еще больше. В конце концов от вспылил и сказал: – Хватит мне зубы заговаривать! Вот, все возможности оттянуть самый важный момент я исчерпала. Я думаю, что не совсем правильно, то, о чем мы делимся, называют – телесными наказаниями. Телесное – быстро рассасывается. Душевное – останется на всю жизнь. Трудно начать описывать главное. Мама выдвинула кушетку, а я, уже не сдерживая слез, легла на живот. Халат задрали и я предстстала перед родителями с посиневшим задним местом, в фиолетовых рубцах и поперек, и крест-накрест. Тогда мне приказали снять халат, пристегнули к кушетке за руки и за ноги и стали пороть розгами. Порол отец по голой спине, по диагонали то с одного бока, то переходил на другую сторону. Я только и могла причитать: «Папочка, дорогой, не надо!» Дышать было трудно. Дыхание то и дело сбивалось от того, что отец хлестал по пояснице. Я захлебывалась и выла. Когда совсем было невмоготу, орала во всю глотку. Тогда отец хлестал по измученному заднему месту, от чего искры сыпались из глаз. «Вот к чему бабочки снились» - невольно стучало в висках. Хорошо еще, что я не худая, как теперь жерди ходят, но и вешу немного - 62 килограмма. (А что бы я сейчас делала с такой попкой, как у них, как два апельсинчика). Хорошо, что в бедрах нормальная, не толстая. Дай ей отдышаться, - сказала мама. Я, приняв это за мамину защиту, стала проситься: Ма – мочка! Не надо больше! Как это хватит? – Вдруг сердито сказала мама. – Ишь, чего захотела! Еще столько же получишь. В общем, выдрали меня так, что встать я уже не смогла, даже после того, как меня отвязали. Получила около 80 розог. Было это для меня так много, что я света Божьего невзвидела. Если учесть, что по попке тоже раз 20 получила, то боль меня заполнила всю с новой силой. От пережитого шока потеряла ориентацию и, когда встала, то голова сильно кружилась и все плыло, как в тумане. Порка кончилась, но страдания продолжались. Я уже возненавидела и занятия музыкой и консерваторию и университет. Только отлежавшись, часа через два, я подумала: “За что родители меня так ненавидят, что готовы запороть до полусмерти?“ Ненависть переполняла меня! К счастью меня оставили в покое и я даже смогла немного забыться. Воспаленный мозг продолжал переживать страсти наказания. Стыд и боль не давали уснуть. Только, когда давно стемнело стало немного легче и тогда я смогла пройти к холодильнику, чтобы приложить к избитым местам полотенце. Холод немного привел меня в чувство. Только глубокой ночью, когда все уже уснули, вернулась способность что-то осмыслить и даже пофантазировать. Я выдумывала такие изощренные издевательства над своими родителями, что потом сама удивлялась своим способностям. Стала ли я после этой порки лучше, не знаю. Думаю, что нет. Когда стало не так больно, в голове упорно вертелась мысль: — “Девушка во время наказания тоже должна быть привлекательной!“ Нужно сказать, что после такого воспитания я становилась шелковой надолго, а потом снова зарабатывала на очередной сеанс. Вот я и описала то, что тогда было для меня главным. Но проходит время и что ждет меня впереди? А может оно главным и не окажется. Может тогда главным представится что-то другое.
Ответов - 10
Оля-Ася: Высшее образование На мой взгляд, весьма хороший расказ о ТН взрослой девушки. Я не очень компетентна (т.к. я фактически не битая), но, думаю, автор рассказа неплохо осведомлен о телесных наказаниях (в частности порке ремнем и розгами). По крайней мере, переживания героини описаны убедительно. Интересно было бы услышать мнение тех, кого в детстве реально пороли.
Sasha: Виктория пишет: Я выдумывала такие изощренные издевательства над своими родителями, что потом сама удивлялась Кстати, у меня тоже такое бывало, представляла ситуацию, чтобы они страдали - от какой нибудь болезни, или чтобы руку/ногу сломали. Я считаю, что наказание не должно растягиваться на 2 дня, ну решили наказать - выпороть строго, и простить. А тут и ремень, и розги.
Эрика: Так и нужно. За подобное неповиновение - как сидорову козу! Девушка должна родителей слушаться беспрекословно. И ни в коем случае не лгать.
Сништ: Эрика пишет: Так и нужно. За подобное неповиновение - как сидорову козу! Девушка должна родителей слушаться беспрекословно. А, ну да. Я слушалась: и в ВУЗ поступила в тот, в который отец хотел, и замуж вышла за того, за кого он хотел. Потом, в девятнадцать, правда, и ВУЗ, и мужа, и отца бросила.
Эрика: Сништ пишет: Потом, в девятнадцать, правда, и ВУЗ, и мужа, и отца бросила. Вот это не правильно. С точки зрения моих ценностей. Не навязываю
Анонимус: Рассказ о том, как вместо человека вырастить тупую овцу. Из текста даже не ясно, чего хотела по жизни сама героиня, хотела ли заниматься музыкой, любила ли. Взрослые сказали, она пошла. Родители сказали одно, учительница - другое: везде тупое исполнение. Порка - значит порка. Удавят завтра - значит судьба такая.
Виктория: Анонимус пишет: Взрослые сказали, она пошла. Родители сказали одно, учительница - другое: везде тупое исполнение. Порка - значит порка. Удавят завтра - значит судьба такая. А мне показалось, что рассказ как раз про то как ГГ пытается обрести самостоятельность от родителей и поступать так как она считает правильным. Что до "тупого исполнения"(воли родителей), то здесь вопрос скорее социальных традиций, в атмосфере которых растет ГГ.
tovarishivanov: Виктория пишет: “За что родители меня так ненавидят, что готовы запороть до полусмерти Очень правильный вопрос. Предки захотели и сделали так как им лучше как они хотят. Вообще хочется спросить: для чего вы, граждане, рожали дочь? Чтобы она сидела послушной куклой у ваших ног? История литературы видимо была несбывшаяся мечта мамы которую должна была реализовать (для мамы) дочь и пофигу на ее планы. Что дочь бросила эту фигню и пошла учиться и дальше развиваться молодец, но с такими родителями это будет очень тяжело. Рассказ очень сильный, проблемный и было бы интересно прочесть продолжение
Сништ: tovarishivanov пишет: Чтобы она сидела послушной куклой у ваших ног? Одна из глав моей "Исповеди "автоледи" называется "Я лучше тебя знаю, чего ты хочешь". Напрямую я такие слова от отца не слышала, но всё его поведение выражало именно их.
Skabi4evskij: Сништ пишет: "Я лучше тебя знаю, чего ты хочешь". Напрямую я такие слова от отца не слышала, но всё его поведение выражало именно их. http://lib.ru/KING/ikwyw.txt
полная версия страницы