Форум » Антология лучших рассказов, размещенных на форуме » Еремин С.В. Перед коронацией » Ответить
Еремин С.В. Перед коронацией
Forum: Перед коронацией Вступление на престол императора всероссийского Александра 3-го сопровождалось чисткой неблагонадежных по всей стране. Реакция следовала после убийства его предшественника Александра 2-го “Освободителя”. В Киеве проверяли не только Университеты и высшие училища, как рассадники крамолы, но и ночлежки, рынки, притоны. Дошли и до публичных домов. Наш 2-го разряда на Крещатике, попал под обстрел одним из первых. Аж 8 полицейских, да с ними казаки и трое офицеров заявились поутру, когда клиенты в основном разошлись. - Бесовские отродья есть: жидовки, татарки, схизматки польские, а также сифилички? – спросили держательницу дома мадам Голобородько, - есть приказ очистить от нечисти все заведения, в том числе и ваше. Обыск произведем у всех барышень. И еще: студенты часто бывают? Кто поименно? Живо составить список? Мадам ссориться с властью не пожелала и выдала всех с чистой совестью. По этажам застучали тяжелые с подковками сапоги. Вызывавших подозрение девушек первыми выволакивали вниз. Если быстро дознавались, то без расспросов отправляли в участок, а затем на выселку. Если дамы капризничали, не хотели отвечать, то рядом в соседней зале устроили короткое судилище. Евреек заставляли скороговоркой повторять замысловатые народные поговорки. Которых запинались и картавили, пороли тут же до крови, и тем же макаром в участок. Татаркам и прочим мусульманкам задирали юбки и осматривали ноги на предмет волосатости. С польками было сложнее. Если католический крест на груди не выдавал, то офицер вел долгую нудную беседу. Провоцировал девушку на грубость, обзывая их Родину всевозможными ругательствами. Как правило, гордые шляхтенки не выдерживали и сами себя выдавали. Вскоре противный свист розог и громкие вопли наказываемых все сильнее неслись с первого этажа. Остальные проститутки также пребывали в смятении. К ним бесцеремонно вламывались городовые и чинили всяческий разбор. Награждая мимоходом пинками и зуботычинами. На нашем этаже первой к кому зашли оказалась Вика, моя самая заветная подруга. Несомненно, Вика была очаровательна: среднего роста, очень изящная блондинка, большие голубые глаза как незабудки. Но особенно клиентов волновали ее груди – крупные упругие, создававшие пикантный контраст с ее хрупкой фигурой. Они забавно подпрыгивали в такт ее шагам. И хотя Вике уже исполнилось 19-ть, на вид больше 16-ти ей не давали. Её бюст придавал столь юному созданию дополнительную привлекательность. Подлинные знатоки женского тела это весьма ценили, и Вика приносила весомый доход нашему заведению. Терпеливая и кроткая, от одного вида её завсегдатаи приходили в умиление. Предчувствуя недоброе, я заспешила к ней на выручку. Вику обыскивал унтер-офицер. - Запрещенная литература есть? А кокаин? Выкладывай, выкладывай, милаха. Деньги, все, что есть на стол. Медицинское свидетельство тоже. Он ходил взад-вперед со сложенными на спине руками, не зная как подступиться к главному. Вика и на него произвела впечатление. Сходу, оценив ситуацию, я взяла быка за рога. - Викуля, сними рубашку, жарко. И покажи джентльмену все, что просит. Я уверена, он ответит взаимностью, - призвала я свою подругу. Через минуту мы уже сидели на диване втроем, и тянула мадеру из горла, унтер не забывал нас тискать. Потом я закрыла дверь, а Викуля обнажилась полностью. Она знала, чего я от неё ждала. Села нашему унтеру на грудь, придавив того к дивану. Увлажненный пах её оказался у клиента почти на губах, а своими руками он вцепился в мои груди. Острота этих ощущений довела нас до бешенства. Забыв о ситуации, мы как звери предались разврату. Унтер теперь конвульсивно извивался над нами, будто пораженный электрическим током, все больше вонзая свой поршень в Вику. Я терлась своей задницей о его грудь и ощущала, как он сосет мое отверстие, продолжая трудиться одновременно и над Викой. Я пыталась продлить эту страсть, но уже плохо владела нервами. Не смогла остановить, пробежавший через меня ток. Он все шел и шел, высвобождая сладчайшие ощущения, которые заставили меня три, нет, четыре раза вознестись на седьмое небо… Те двое тоже достигли своего оргазма. Тело Вики на какой-то момент растянулось, как стальная струна, оторвалось от губ унтера, на секунду застыло в воздухе и рухнуло маленьким хрупким комком ослабевшей плоти. Наш общий партнер изогнулся в последний раз, выстрелил всю обойму, и тоже пал замертво. Потеряв бдительность, мы не услышали как в дверь долго и настойчиво стучали. Унтер, придя в себя, поспешил одеться и открыть дверь: - Делом надо заниматься, голубчик, делом. А вы что здесь развели? Содом и Гоморру, понимаешь. Идите вниз, - скомандовал капитан и унтер удалился. - Кривошеев, разберись со шлюхами, они много себе стали позволять. Да поживее, их тут полно еще. Здоровенный, мягко говоря, детина, молча расстегнул портупею. Его спокойствие пугало. - За что нас? - Чтоб лишнего себе не позволяли. Да не соблазняли народ христианский, когда акция идет. Работать мешаете, сучки драные. Я вас постегаю немного, а вы подумайте: что, где и когда надо показывать, а от чего воздержаться. Обнажайтесь, чертовки. “Старообрядец, небось, - подумала я, - от этого пощады не жди. А так хорошо начиналось”. Говорил он каким-то завораживающим, гипнотическим голосом, как батюшка в церкви. Негромко и убедительно. - Да мы вроде как готовы. - Вот и ладненько. Примите причащение с миром. И воздастся вам на небесах, греховодницы. До меня с ужасом доходило, что он прав. Сраженная простыми доводами, я лежала и краснела, хотя со мной это бывало очень редко. “Что-то я расчувствовалась последнее время. Это не к добру”. - Вы, что пороть нас будете? – наконец, пришла в себя и Викуля. - Да, посеку маленько… Я отчего-то вспомнила, что здесь меня секли лишь однажды. У меня была “фишка” появиться перед новым клиентом робким и застенчивым, в чем мать родила. Я вообще не способна противостоять этому ужасному, дикому желанию раздеваться перед незнакомыми мужчинами. Когда я одна, то срываю со своего тела одежды обычно перед зеркалом и сладострастно любуюсь своим голым телом. Я часто устраиваю это тогда, когда кто-либо из мужчин должен войти в комнату. Испытываю чувство, близкое к оргазму, когда вижу выражение его лица. Это странное желание меня одолевает обычно в присутствии критика, художника, писателя или студента. Я притворяюсь, что мне плохо или объясняю, что это новый танец, который демонстрируется только в голом виде. Невольный зритель что-то бормочет себе под нос, стыдится и старается как можно быстрее уйти. Товарки заливаются, и мне чудно. Чего ради они стесняются? Голых баб, не видели что ли? Мадам Голобородько была недовольна. Она терпела, терпела эти выходки и, наконец, не выдержала, приказала высечь. Дело было зимой. А пороли в предбаннике. Холодно. Руки, ноги стынут, а от спины пар идет. Били два холуя, что у дверей постоянно стоят. Так отделали, две недели провалялась. Ну, ничего, я потом им это припомнила. Теперь у нас служат другие привратники, помоложе. Распутала тесемки я с трудом. Некоторые даже затягивала туже, а потом рвала с остервенением. - Ну, сколько же ждать, - волновался Кривошеев. На диване он разложил меня бережно, как любимого ребенка. - А тебе особое приглашение? – бросил он Вике. Она с возмущением охнула, отступая. - Какая же это гнусность, пороть невинную девушку. - Ложись, ложись, тоже мне барышня нашлась. Мы расположились рядком. Помню один клиент говорил, что моя задница – сама по себе произведение искусства. Крепкая, круглая, заводит любого мужчину. Оказалось, что не любого. Впрочем, может быть она и Кривошеева задела, но вдохновила на иную страсть. В этом меня убедила сила и интенсивность ударов, которые обрушились на мое “произведение искусства” и на Викино тоже. Что удивительно, я всегда выставляла свой зад и чувствовала, как мужские копья вонзались в меня. Сейчас же в той же позе, тоже примерно копье, но бьет плашмя. И эмоции, конечно, совершенно иные. Кривошеев тоже время от времени щипал ягодицы и сжимал свисающие груди, но порол после этого с неослабевающим рвением. Ремни от портупеи охватывали нас обеих. Только Вика переносила порку менее стойко. Она пыталась уползти с дивана, плохо сдерживала хриплый крик и полурыдания. Розовая и смущенная она непрестанно орала. - Нет, нет, не надо… Ой, не надо... Не хочу. - Надо, барышня, надо. За вашу профессию вас периодически драть надо, чтоб служба медом не казалась. А то, что получается? Одни удовольствия бесконечные, еще и деньги берете. Чаевые получаете. Так нельзя. Надо время от времени еще и пострадать. Когда я попыталась подняться и грязно выругаться, Кривошеев так “взбодрил” меня хлестким ударом поперек задницы, что дальнейшее сопротивление я не оказывала. Наши голые попы среди многочисленных смятых юбок, раскиданных по дивану, густо розовели. Мы метались, дергались, но ремень достигал повсюду, как жадная пчела, нашедшая нетронутый нектар. Становилось невмоготу. Я начала вторить Вике. Визжали мы на пару. На крик стали собираться любопытствующие. - Всыпь ей, Сидор, по самые, эти самые. Чтоб до передка проняло и не воняло. Ха-ха-ха… - Ах, ты лягаться, - Кривошеев со всей силы огрел бунтовщицу Вику. Та взвыла по-страшному. Кто бы знал, как же мы ворочалась на этих подушках. И так не так, и по-другому неудобно. Ремень бил по одному месту, а мы только подставлялись. Когда обе попы стали одинаково красными, ворочаться впустую надоело, да и силы оставили нас. Всю жизнь я питала слабость к зеркалам. Особенно в те моменты, которые не предназначались для постороннего взгляда. И в данном случае, казалось не до любования, но подняла глаза и увидела себя анфас и сверху. Такая чувственная, раскрасневшаяся, и попа, как бурак. Просто дивная картинка, даже от боли отвлеклась. - Ты чего? Заснула? Голос подай. Наш экзекутор видно прочитал мои мысли и тоже загляделся. - А ты неплохо смотришься, шлюха. - Не обзывайся, а то за ногу укушу. Вдруг заболеешь. - Вот чума, - полицейский попятился и снова замахнулся. - Прости, дядечка, я не то-о-о.… Ой, дура-то, дура-а-а-а… Кривошеев толкал ремнем мой зад вперед, или вонзался в него сверху со страшной силой. - Может тебе позу переменить, Сидор, - гоготали его товарищи. Мы выгибались в причудливых изгибах, а его сапоги касались наших ног. Ляжки стали тереться о форменные штаны. Я заметила, что эта маленькая импровизация дает желательный эффект. А когда находчивая Вика пустила в ход пальчики, унтер и вовсе расслабился. - Допекла, стерва. Да выйдете же, жеребцы. У нас с девками никак любовь намечается. - Да куда им, еле живые. Давай их вниз лучше, - посмеивались казаки, но все же вышли. Задыхаясь и тяжело дыша, он предложил. - Перекур? - Мы согласны. Махру полицейскую тянули втроем. - Ты откуда, служивый? - Из Тамбова. - Вона, куда тебя занесло. Тамбовский волк нам не товарищ, - неудачно пошутила я. Вика испуганно оглянулась и покрутила пальцем у виска. Кривошеев поднял рассерженные глаза. - Я не понял. Ты чего? Опять дерзишь? Тебе мало, сучка приблудная? Тут на нашу голову опять зашел старший чин. - Любовь Глазунова вы будете? - Да, - с перекошенным лицом отозвалась я. - Вниз стерву, там разберемся, откуда прокламации. Меня подхватили и потащили на первый этаж. Что там творилось, описать сложно. Все разбито, разграблено, заплевано. Грязь, окурки в цветочных горшках. Посредине приемной кушетка вся в крови, а в углу несколько девушек, сваленных вповалку, лежат избитые. - Давай и эту до кучи. - Ваша фамилия? Розу Левенбук знаете? Откуда эти листки в вашей комнате? С кем из студентов знакомы? Вопросы сыпались один за другим. У меня в голове шумело от только что перенесенной порки, поэтому соображала плохо. А здесь это рассудили по-иному. Далее я была совсем повержена и раздавлена. - Сорок розог для разговорчивости. Михайло, начинай. Слеза полились у меня из глаз градом. - Да меня только что выдрали, разделали под орех. Да вы поглядите. Я развернулась и подняла юбки. - Очумела, шлюха, - ближний казак пнул сапогом меня в зад, а вторым пинком опрокинул на живот. - Ха-ха-ха, - послышалось вокруг. Старший чин бросил в нашу сторону. - Приготовьтесь, барышня, еще немного потерпеть. Эй, кто там, принесите нам новых прутьев. Тебя ждет, дорогуша, обычное, банальное, но не исключающее унизительность и боль, наказание, - продолжал издеваться культурный капитан. А казак уже очищал перочинным ножиком ветки, придавая им ровный вид и гладкость. - Да сколько же можно? Ничего я не знаю, ни про какие листки, ни про этих студентов, будь они трижды прокляты. Это, небось, наши бляди подкинули, те, что со мной на ножах. Вы разберитесь, родимые. Какое там. Еще минута, и раздался резкий хлещущий звук, затем еще и еще. И я уже снова извивалась под розгами, охваченная чисто животным страхом. Мне казалось, что секут чем-то огненным, колючим, типа еловых веток. Я задыхалась от волнения, страдальчески кривилась. Щеки пылали, а закрытые от ужаса глаза застилала густая пелена. Вот попала в водоворот. И плевать, что смотрят, все равно, что говорят, тем более что слова почти не доходили до сознания. Одна жуткая боль затмила меня. Как же мне было больно! Любое изнасилование ерунда перед настоящей поркой, особенно, когда бьет профессионал. Михайло, конечно же, из их числа. Стегал с размахом, с удалью, красуясь перед товарищами своим мастерством. Его даже приходилось сдерживать. - Ты не гони лошадей, забьешь бабенку. А кто отвечать будет? Сначала было холодно и неуютно, лежать голой на кушетке. Через минуту я об ознобе забыла, а о прохладе только мечтала. Огненное пламя гуляло по спине, будто посадили на сковородку, только почему-то сверху вниз. Откуда-то издали послышался сдавленный стон, оказалось мой. Нестерпимая боль так сдавила меня, что я плохо сознавала, где нахожусь. Хотелось кричать, но не было сил, даже желание бежать отсюда без оглядки, прошло. Накатила такая апатия, будь что будет, запорят до смерти, ну и пусть. Я – в рай, а кто-то на каторгу. Это даже лучше. Вдруг одна мысль пронзила меня. - Что ж ты делаешь, гад. Ты же мне всю попу покалечишь. А я ей работаю. - Раньше надо было думать. Теперь, голубка, не до этого. А в тюрьме и такой сгодишься. Наконец всыпали все сорок. Порку прекратили. После наказания я нашла в себе последние силы и посмотрела в зеркало сзади. О, Боже, ужас! Частые тонкие полоски пересекали всю задницу, а также спину и ляжки. Чуть вздутые, они были похожи на ожоги от крапивы. Задница расплылась во все стороны, от былой привлекательности не осталось и следа. Была бы в штанах, точно бы не натянула. Полицейские и казаки разбрелись по дому. Начали прикладываться к винцу. Вскоре из дверей стали доноситься песни. - Эх, Кубань, ты наша Родина. Вековой наш богатырь. Разлилась, Кубань – ты матушка, На глазах и вдаль и вширь. - Куда мне теперь? – спросила я. - Знамо дело, куда. На телегу – и в кутузку. В участке продержали две недели. Там еще дважды пороли. Все допытывались, откуда прокламации. Хорошо Роза раскололась, и меня отпустили. Прежнюю сноровку я потеряла, и разряд заведения пришлось сменить. Так и покатилась по нисходящей. А царя этого, Александра 3-го, на всю жизнь невзлюбила. Все из-за него проклятого, из-за его коронации началось.
Ответов - 0
полная версия страницы