Форум » Обмен опытом » Девушка из глубинки - мамины оладушки и "пирожки" » Ответить
Девушка из глубинки - мамины оладушки и "пирожки"
Девушка из глубинки: По традиции в субботние и воскресные утра меня никто не беспокоил: пусть ребёнок выспится как следует. Но эта суббота не совсем обычная: часам к 11 папа с мамой должны быть в моей школе на родительском собрании. Поэтому где-то в полодиннадцатого они тихонько вошли ко мне в комнату: «Натуся, мы уже пошли. Завтрак на столе, пока!» Я сладко потягиваюсь и улавливаю с кухни запах моих любимых яблочных оладьев: по давнишней традиции, если родители вместе куда-то уходят, то мне «в утешение» готовят что-нибудь особенно любимое. Мне 8 лет, я хожу во второй класс, а на улице весна. Но только за ними закрылась дверь, как предвкушение оладьев и свободного дня стало вытесняться беспокойством: ушли же они не куда-нибудь, а … Далеко не все мои школьные проделки за последние, например, пару недель, заносились в дневник – да и дневник я иногда «забывала» дома и не подавала Клавдии Николаевне. А ведь она, как пить дать, расскажет о них маме с папой, и тогда… Я покосилась на стул, стоявший около моего стола, за которым я готовила уроки. Этот стул из какого-то старого гарнитура, тяжёлый и основательный, был о ту пору у нас дома предметом даже не двойного, а тройного назначения: с давних пор, ещё до того, как я пошла в школу и по сей день, на него усаживались мама или папа, чтобы почитать мне перед сном книжку. Вот уже почти два года, сидя на этом стуле, я корпела над уроками. Ну, а с прошлого лета (т.е. по меркам моей восьмилетней жизни, достаточно давно) в самых «особенных» случаях мама стала использовать этот же стуле для моих «строгих наказаний». Т. е. раскладывала на нём и порола ремнём… До 12 лет порол меня иногда и папа. Но он в подобных случаях уводил меня к себе в комнату, где я должна была перегнуться через мягкий подлокотник дивана. Стул же использовала только мамуля, и только до примерно девяти с половиной моих лет, когда считала, что я заслужила «маминых пирожков». (После третьего класса грозное мамино «Готовься!» означало уже укладывание на кровать, да и выражение «пирожками накормить» уступило место обычному «высечь».) Мысль о том, что уже через полчаса-час родители будут беседовать с Клавдией Николаевной, отогнала остатки сна. Я пыталась оценить, тянут ли мои последние проделки на «особенный» случай … или всё обойдётся. Конечно, очень успокаивало то, что «нас» у Клавдии Николаевны аж 25 человек – едва ли она будет на собрании так уж много времени уделять именно мне. Да и забыть она что-то вполне может… Успокоив себя такими рассуждениями, я оправилась на кухню. Оладьи были ещё тёплыми (мама их жарила не с вечера, а специально встала минут на сорок раньше), да ещё и политые моим любимым сливовым джемом. Управившись с ними, я переоделась «в уличное» и пошла на площадку около дома. «Резиночка» и «классики» отогнали остатки тревоги, иногда лишь вспоминала о том, что все собрания рано или поздно заканчиваются. И вот сидя на верху «горки», я увидела родителей, подходящих к дому. Почему они не улыбаются, когда на дворе такой прекрасный апрельский день?! «Наташа, поди-ка сюда! Домой пора.» Это папа. Мама же прошла молча, что тоже ничего хорошего не сулило. Так молча мы и зашли домой. Бросив взгляд через кухонную дверь, мама сказала: - Тарелку, кстати, за собой вполне могла бы сама помыть… Переодевайся в домашнее. Через несколько минут, когда все переоделись, я услышала не предвещающее ничего хорошего мамино: - Иди-ка сюда, красавица. Нужно с тобой поговорить. «Красавицей» меня называли только если сердились. Обычно я для родителей Натуля, Натушка, Натуся… - Ну, усаживайся. Ничего не хочешь нам сама рассказать? Ах, вот оно что! Да откуда же я знаю, о чём они успели узнать, а о чём нет?! - Ну, я за последнюю неделю несколько раз забывала домашку… - Забывала? ГДЕ забывала? - Вообще забывала … Я не очень эти последние темы понимаю. - Как-то это странно звучит, Наталия, ты не находишь? – Это вмешался папа. – Если ты чего-то не понимаешь, так об этом, как раз, и не следует забывать. Да и я всю эту неделю был в вечернюю смену – что тебе мешало спросить меня? Разобрались бы вместе. - Прости, в следующий раз обязательно спрошу! - Так ведь мы с тобой и делали уроки всесте все эти дни! Но в дневнике про те здания ничего не было. - Ой, я их не успела записать! - Клавдия Николаевна всегда задание на доске записывает. Видать, ты уж очень на перемену спешила… Я молчу. А что тут скажешь? - Ну, хорошо. Точнее, плохо. А ещё что припомнишь? - Про музыку, что-ли? - Да, и про неё. Что тогда на уроке произошло? - Да ничего такого… Просто мы немножко смеялись в классе. - Наташа, не юли! Рассказывай всё, как было. Что такое «смеялись»? Хочешь не хочешь, пришлось мне рассказать, как мы «доводили» безответную учительницу музыки. Её предмет никто не считал важным, да и строгой быть она не умела – просто стучала пальцами по клавишам, если мы уж очень шумели.А когда на прошлой неделе она стала с нами разучивать новую песенку, мы начали «беситься»: сначала под шум пения обзывать друг друга, а потом кидаться скомканными бумажками. Ну, не одна я – но и я тоже. - Наташа, совесть у тебя есть? – вмешалась мама. – Вспомни: вы «доводили», как ты говоришь, Марину Владимировну не в первый раз, а она на вас даже не жаловалась никогда! Просто в тот раз вы так орали, что завуч на шум заглянула в класс. Где ты, кстати, в этот момент была? - Я… На стул встала. Чтобы в Воронина ластиком бросить… - Ну и как – развлеклись, детки? А каково всё это Марине Владимировне? - Плохо… - не найдя ничего умнее, протянула я. - Ну, ещё вспоминай. Больше никого не обидела, прелестное дитя? Значит, они и про Витьку Сёмкина из 2-го «Б» знают! - Мама, Витька сам виноват! Он сначала позвал Машу с Серёжкой к себе смотреть видео, а потом вдруг передумал! - Ну, он вам ничего не обязан. А вы что сделали? - Отобрали у него мешок со «сменкой» и забросили на дерево. А он чего-то разревелся. Он что, нажаловался? - Витя никому не жаловался. Просто вахтёрша увидала, как вы всё это вытворяли – она же ему и помогла мешок с обувью достать с дерева. А даже если бы пожаловался, разве это было бы неправильно? Вы втроём издеваетесь над ним, а он терпеть должен? Я молчу, разглядывая пол под ногами. И мама с папой молчат. - Ната, зачем ты вообще в школу ходишь? – вдркг заговорил папа. – Про учёбу ты регулярно «забываешь», зато всегда не прочь нашкодничать! Как ты считаешь, ты заслужила наказание? - Заслужила… - с готовностью пробубнила я. А потом с последней надеждой в голосе – А какое? Ох, только бы оставили просто на выходных дома! Это ещё пережить можно, дома мне так уж и скучно. - Ната! – говорит мама, и в её голосе слышится металл. – Тем, кто доводит до слёз других, иногда и самому полезно немножко поплакать. Поэтому наказать тебя придётся строго. Марш к себе в комнату! И готовься поживей – «пирожки» тебе будут … с пылу, с жару! Я с хныканьем иду в свою комнату и сажусь на кровать. Чуточку помедлив, решаю хоть немного «приготовиться» (чтобы маму лишний раз не злить) – снимаю домашние шортики с кофтой и остаюсь в колготах и рубашке. Через несколько секунд слышу, как скрипит дверь шкафа в прихожей – мама достаёт ремень… Зайдя, мама окидывает взглядом комнату и меня. Увидав, что кровать с утра так и не застелена, слегка качает головой и усмехается: - Так, Ната… Вижу, что наказываю я тебя слишком редко: ты успеваешь с прошлого раза позабыть, что от тебя требуется. Мама как-то торжественно берёт стул, переставляет его от стола на середину комнаты и складывает ремень вдвое. - Ну, красавица, чего ждём? - Мамочка, ну пожалуйста! Я же и так всё-всё поняла!! - А скажи-ка, Наташа: есть ли хоть что-нибудь такое, о чём ты не слыхала раньше и поняла только сегодня? Что именно?! Что нельзя издеваться над теми, кто послабее? Что уроки срывать нельзя? Что домашние задания нужно записывать и делать? Что из этого ты раньше не знала? - Ну, знала … Но уж теперь никогда-никогда… - Ната, голова у тебя вполне умная, грех жаловаться. Беда лишь в том, что свою голову ты не слушаешь. Трудно Наташиной голове, когда она одна… Поэтому пусть ей помогает попа! Давай поживее спускай до колен всё лишнее и укладывайся. Я в последний раз смотрю на маму. А вдруг… Но нет, лицо у неё строгое. Понимаю, что упрашивать дальше смысла нет. Начинаю хныкать совсем обречённо, встаю с кровати, запускаю пальцы под резинку колготок, стягиваю их вниз вместе с трусиками и ложусь пузом на мягкое сидение. Теперь попа оказывается вверху, а голова свисает к полу. Через миг чувствую, как мамина рука поднимает края моей рубашки куда-то к лопаткам и ложится на заголённую спину чуть выше того места, которое будет «помогать голове». - Давай-ка – ручки за ножки! Через свисающие вниз волосы успеваю посмотреть маме в лицо. Но она уже мне в глаза не смотрит, а поэтому то строгое и «металлическое» лицо, которое она всегда надевает перед наказаниями, сменяется обычным – маминым. Даже немного усталым. Я изо всех сил стискиваю ножки стула руками» и тут же на выставленную попку шлёпается первый мамин «горячий пирожок». От жгучей боли я начинаю верещать, повторяя бесконечные «не буду» и «не надо». Ремень ещё несколько раз размеренно хлопает по мне. Вдруг мама останавливается: - Ну что, уроки срывать будешь? Показывать учительнице, что ты её в грош не ставишь, будешь? Я, разумеется, истошно кричу, что нет, что никогда-никогда… Мама снова взмахивает ремнём, и ещё пять «с пылу горячих» ложатся от поясницы до ног. - А вредничать всей стаей на одного будешь ещё? Ну, представь, что это у тебя обувь отняли! Чтобы ты или вокруг дерева прыгала, или по грязи в сменных сандаликах домой шла. Что – приятно было бы? - Не-еет! Я всё поняла! Не надо больше!! Я вижу, как мамина рука с ремнём поднимается снова, не выдерживаю и хватаюсь левой рукой за настрадавшуюся «половинку». - Ну, мамочка, ну, прости!! Мама наматывает ремень на руку так, что свисает только короткий сдвоенный хвостик, берёт меня за руку и несколько раз несильно хлопает меня этим сдвоенным кусочком ремня по ладошке. - Ну-ка немедленно ляг как следует! Я с рёвом подчиняюсь, и ремень уже в полную длину снова начинает хлестать. Но теперь он попадает на и без того горящие места, мне так больно, что я уверена, будто кожа уже наверняка треснула. Боясь снова отрывать руки от ножек стула, начинаю отчаянно вертеть попой и скакать обеими ногами на полу. Но мамина рука крепко прижимает меня к стулу и ремень ещё пять раз впечатывается в ягодицы. После чего снова пауза. - Когда задание дают на дом, что нужно делать? - Выполнять!! И всё записывать!!! - Правильно. Можешь минутку передохнуть, но порка ещё не окончена. Я уже двумя руками начинаю судорожно тереть попу. А вверху надо мной снова звучит мамин голос – только теперь уже не так сердито. - Ну что, Натаха! Видишь, до чего ты сама доводишь. Могли бы уже давно в парке гулять. А вместо этого видишь, чем маме приходится заниматься! И тебе радости мало. Что нужно в другой раз делать, чтобы не приходилось тебя так наказывать? - Не обижать никого! Не дразниться! Слушаться в школе! Уроки делать! - Хорошо. Надеюсь, ты все свои обещания будешь выполнять. А теперь ещё тебе последние пять «горячих» - для лучшей памяти. - Ну, я же и так всё поняла!! Не надо!!! - Чтобы ещё лучше поняла. Давай поживее берись руками, как следует! Подставить нахлёстанную попу под ремень снова, когда боль уже чуточку уменьшилась – это ещё труднее, чем лечь в первый раз! Я громко реву, но слушаюсь. - Давай, Натаха, ещё немного, и всё. Давай считать. Один! Ремень громко хлопает, и мне кажется, что на попе развели костёр. - Терпи, Ната, терпи! Два! Три! Последние пять раз мама шлёпает медленнее – чтобы «лучше до головы доходили». Наконец мне выданы все пять. - Всё, Ната, можешь вставать. И было бы правильнее, если бы ты застелила, всё-таки, кровать и помыла за собой тарелку. Мама выходит. Я всё ещё плача поднимаюсь со стула и ложусь животом на кровать. Лежу ещё минут десять всхлипывая и потирая наказанное место. Жжение утихает, и я понимаю, что ничего такого уж «там» нет. Кожа не лопнула, просто слегка припухла. Для верности открываю створку своего шкафа и рассматриваю себя сзади. Да нет, всё как в другие разы - просто попа красная, как помидор, и видно несколько вспухших полосок. Осторожно натягиваю колготы с трусиками, застилаю кровать и иду мыть тарелку. Родители сидят на кухне. - Наташа! – папин голос звучит уже совсем по-домашнему, вполне ласково. Я подхожу и становлюсь между папиных колен. - Наташа, если бы ты в понедельник попросила прощения у Марины Владимировны и у Вити … По-моему, это было бы правильно. А ты сама как считаешь? - Да, обязательно попрошу. Я знаю, что я им навредила… Мамина рука ложится мне на макушку: - Вообще-то мы знаем, что ты девочка хорошая. Поэтому особенно обидно, когда … вот так … всё получается. - Я … не буду так больше. Правда! Я уже хорошо понимаю разницу между «не буду» до порки и после. Первое – это когда видишь ремень в маминой или в папиной руке, когда тебе страшно, и ужасно хочется, чтобы «в самый последний разик» поверили. А второе – это когда меня уже простили , когда я снова Натуся, Натушка… И очень хочется, чтобы так и было … всегда. - Верим, Натуля, верим! Ну что, сейчас пообедаем – и в парк? В парк идём все втроём, по дороге едим мороженое. Дальше начинаются обычные для таких походов качели-карусели. Увидал бы нас кто со стороны – нипочём бы не догадался, что эту счастливую девочку несколько часов назад довольно крепко высекли. Постепенно я и сама забываю про то, что приключилось со мной утром. Только чувствую слабое пощипывание, когда сажусь на жёсткое сидение качелей или карусели. Но к воскресенью не будет и его. Вечером уже в пижамке я забираюсь под одеяло, а мама снова отодвигает от стола «тот самый» стул. Садится на него и читает мне «Братьев Гримм». Где-то на сватовстве Эльзы я засыпаю. Что ещё сказать? Секли меня в детстве достаточно регулярно со второго класса по девятый. В какие-то периоды почаще, а когда пореже. Конечно, лет в 13 – 15 я считала себя уже «большой», но когда дело доходило до ремня, то боялась его так же, как и в во втором классе. Хотя, разумеется, порка бывала уже и «окрашена» иначе (фактор стыда, конечно, усиливался с возрастом), и сама мама гораздо больше расстраивалась, если ей в очередной раз приходилось «выполнять неприятную мамину обязанность». Но обид особых не было и тогда – не осталось их и после. Да, провинилась и наказали… Делать из порки трагедию у нас дома принято не было. Детство своё считаю вполне счастливым, вспоминаюего с нежностью. И с родителями отношения – дай бог всем.
Ответов - 27, стр:
1 2 All
полная версия страницы